Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - Валентин Фалин

Прежде чем я это проиллюстрирую, чуть подробнее о технологии внешней политики периода перестройки. Чем походила и чем отличалась она от времен Хрущева или Брежнева? Совпадения налицо. Первые лица в партии были первыми во внешней политике. Парламент существовал для проформы. Правительство? При Хрущеве, когда он соединял посты первого секретаря и председателя Совета министров, игнорировать правительство мог только он сам. При Брежневе правительство еще занималось тем, что вело войны. Некоторыми функциями, впрочем достаточно расплывчатыми, обладало политбюро. В силу самого своего названия оно было формально обязано стоять на страже того, чтобы внутренняя и внешняя политика не сходила с идейных рельсов, устанавливавшихся съездами, пленумами и в спорных случаях «классиками». Формально, потому что политбюро далеко не всегда и не во все посвящали.

Теперь об отличиях. Н. С. Хрущев был человеком настроения. Идеологические «вольности» сам практиковал и от других терпел. Л. И. Брежнев подкрутил идеологические гайки, но занимался этим чаще с чужой подачи. Особое усердие в гонениях на инакомыслящих показывали в ту пору М. А. Суслов и Ю. В. Андропов, В. В. Гришин и Г. В. Романов.

При Хрущеве я на заседаниях политбюро не присутствовал. Как строились там обсуждения, знаю понаслышке. Чему был сам свидетелем – Хрущев без всякого политбюро принимал решения, способные испепелить Землю. Политбюро выполняло роль контрольной палаты в отношении не первого секретаря, а других членов политического руководства, МИДа и всех прочих ведомств, соприкасавшихся с международными делами, координировало их деятельность, подравнивало ее под первый номер. До изгнания в 1957 г. «антипартийной группировки» В. М. Молотова было несколько иначе. Молотов пускался в дискуссии со Сталиным и легко не уступал Хрущеву.

Брежнев чрезмерных амбиций по части внешней политики первые годы секретарства не выказывал. Лет пять «триумвират» не был химерой. Его размывали изящно. Косыгин посещал, по-моему, английскую выставку в Москве. Вместе с ним там были Д. С. Полянский и еще кто-то из членов политбюро. В сообщении для печати мы с Л. М. Замятиным употребили формулу «А. Н. Косыгина сопровождали Д. С. Полянский…». Звонок в отдел печати МИДа со ссылкой на поручение Брежнева. Допущена «крупная ошибка»: все члены политбюро равны, поэтому один не может «сопровождать» другого. Косыгин и Подгорный нивелируются с остальными. А первый – он и есть первый.

До 1974 г. включительно обсуждения на политбюро происходили преимущественно в деловой атмосфере. Некоторые препятствия Брежнев брал с нескольких заходов или не одолевал их вообще. В силе был консенсус. Рамки принятых решений генеральный не зауживал. Если Хрущев не давал министру иностранных дел подняться выше исполнителя, то при Брежневе, еще не приосанившись в политбюро, Громыко присвоил себе право интерпретатора внешнеполитических позиций и намерений в обширном диапазоне. После 1975 г., когда генеральный царствовал, но не правил, политбюро напоминало печать, коей в твеновском «Принце и нищем» кололи орехи.

Перестройка вырвала политбюро из дремы. Поубавилось решений, и зацвели дискуссии. С какого-то этапа, однако, если брать внешнеполитическое направление, политбюро – в основном пиквикский клуб при генеральном. Первый все чаще употребляет выражения «пока я генеральный, этого не будет» или «не позволю, чтобы…». Тогда-то дистанция между первым и непервыми, формально в правах равными с ним, увеличивается до масштабов каньона. Вопрос времени, когда разрыв произойдет.

Еще самодержавнее поведет себя президент М. С. Горбачев. Верховный Совет, заявит он, не полномочен выносить обязательные для него решения или контролировать его действия, ибо президент подотчетен лишь съезду депутатов. Советы Федерации и безопасности состояли при нем. Президент мог интересоваться их мнением до события или, если ему удобнее, после. А мог терять к ним интерес вообще.

Оставаясь генеральным секретарем партии, Горбачев был подотчетен пленуму ЦК и политбюро. «Демократизируя» партию, он пошел на избрание генерального XXVIII съездом и поставил себя над Центральным комитетом. Никакой регулярности в созыве политбюро. Каждый из национальных партийных лидеров потянул в свою сторону. Лебедь, рак и щука, как в басне И. А. Крылова. Разделяй и властвуй? И совсем не похоже на правящую партию, собиравшуюся бороться за власть. Фактически партия начала рассыпаться до крушения государства.

Повторю в несчетный раз, не был Горбачев изначально без руля и ветрил. Звезды на небе ему благоплескали, и сам он поднимался подчас до откровений. Они останутся, не угаснут вместе с автором.

Разоружение. Не должно было оставаться по-прежнему с гонкой вооружений. Отсюда как императив: надо под новым углом зрения продумать подходы к разоружению. В целом и в частностях. Переговорам по разоруженческой проблематике пора обрести позитивную цель. Являясь продолжением конфронтации и выдавая «доказательства» невозможности согласия, они обслуживали гонку вооружений, ставили под сомнение саму идею политических решений, продлевая век насилия.

Советские арсеналы и новые военные программы убедительнее всего доказывали, как много лишнего даже в необходимом. До поры до времени почти никто не рисковал покуситься на «оперативно-техническое» или «глобально-стратегическое» обоснование «оборонных потребностей». Начальник Генштаба Н. В. Огарков рискнул и вскоре стал бывшим начальником. Н. К. Байбаков, председатель Госплана, выдавал сигналы бедствия, но не он решал. Н. Н. Иноземцев, еще пара ученых и практиков из государственного аппарата со ссылками на чужой опыт показывали, как сила легко переходит в слабость, когда она голая сила. Среди них странным образом не было, замечу походя, никого из «убежденных сверхпацифистов» закатной поры перестройки. Видно, они собирались с духом.

Стало быть, предстояло осмыслить категорию необходимого. Здесь требовались ересь и одновременно логика. Остроумный француз написал целую книгу о том, как в одной политической постели могут сниться разные сны. Логика кричала, что слова и дела у нас не увязываются. Но ее отказывались слышать. Может, теперь услышим?

Каждая из сверхдержав владела ядерным потенциалом, способным двадцать пять – тридцать раз погасить всякую жизнь на планете Земля. Что переменится от того, если убойная мощь утроится или, напротив, как предлагали Р. Сагдеев и А. Кокошин, будет сведена к пяти процентам от достигнутого уровня?

Воевать нельзя, человечество отвоевалось. Навсегда. В любых сочетаниях и мотивациях. Независимо от того, какие новые военные технологии будут изобретены или способы их применения придуманы. Человечество лишило себя бессмертия. Не класс, не строй, не государство, не отдельная нация – человек, порвавший с законами природы и надругавшийся над ними. Его спасение – в возврате к нравственным ценностям, в осознании того, что он часть целого и может иметь будущее, лишь не отказывая в будущем остальным, что владение оружием, особенно оружием массового поражения, делает его противником не противника, но всего человечества и самого себя.