Стихийный сон - Кристина Юраш

Глава двадцать пятая. С глаз долой, а в сердце он…

Уходя, гасите всех

Я умерла. Меня больше нет.

Такое чувство, что меня только что огрели по голове чем-то тяжеленьким, да так, что мысли смешивались, тасовались, как колода карт, создавая ощущение нереальности всего происходящего.

Они сливались и слипались воедино, связывались гордиевым узлом, становясь поперек горла. Я стала тем самым Котом Шредингера, поставившего научный мир в коленно-локтевую позу легкого недоумения. Такое ощущение, что я здесь и нигде, меня испепелили, а мой пепел уже стал ветром.

Черная тоска, липкая и противная, как гудрон, которым поливают отечественные ямы в преддверии дырочного ремонта, наползала и душила меня тугим комком тошноты. У меня больше нет сердца.... Больше нет....

Мое маленькое сердечко всю жизнь мечтало кого-то любить... Оно так готовилось подарить всю любовь, нервничало, екало, переживая, а вдруг любви окажется мало? Сердце бережно подбирало каждую улыбку, подаренную мне в жизни, каждый смайлик, взгляд, поцелуй. Оно старательно училось любить и спрашивало меня: «У меня ведь получается? Да? Я все правильно делаю?». А я улыбалась, и в этот момент меня переполняла невероятная, необъяснимая, непередаваемая радость взаимности.

«Я так хочу ему понравиться!» - трепетало сердечко, готовясь выпрыгнуть из груди, когда я чувствовала прикосновение чужих губ.

Еще десять минут назад сердце билось, радовалось каждому дню, предвкушало, маялось, переживало, волновалось, трепетало и восторгалось, боясь расплескать надежду на лучшее, но злые слова, сорвавшиеся с чужих губ, как с цепи, набросились на него, разрывая на части. Закрыть дверь своей души я не успела. Сердце так боялось, так сжималось, так сопротивлялось, рыдало кровавыми слезами, когда его терзала безжалостная стая чужих слов, впиваясь когтями и вгрызаясь в него острыми зубами.

Мне нужен цветной картон, клей и ножницы, чтобы склеить себе новое сердце, такое как у большинства моих знакомых.

Оно будет похоже на настоящее и все так же будет умиляться при виде котят, щенят и карапузов в коляске, но не дрогнет, когда голодный котенок подойдет, и с истошным писком будет тереться об мою ногу.

Оно будет сладко екать в волнительном предвкушении чего-то хорошего, радоваться, грустить, быстро-быстро колотиться, но любить оно уже не сможет. Никогда. Я просто сделаю его таким, каким оно должно быть изначально. Нет, картон не подойдет. Нужно брать камень.

Чтобы никакие слова не оставляли на нем царапины. И если кому-то в голову взбредет искать к ключ, я пожелаю ему успехов и терпения. Замочная скважина проектом предусмотрена не будет. И можете не стучаться. Я больше никогда никому не откроюсь. Даже последний Дон Жуан, сгрызший гранит науки обольщения, сломает зубы, пытаясь разгрызть мой камень.

Я закашлялась, задыхаясь от мучительной сердечной агонии. «Ничего! - шептало умирающее сердце, растекаясь кровью. - Я умру, а вместо меня будет другое... Жесткое, твердое, циничное и равнодушное... Так всегда бывает... Так бывает со всеми... Рано или поздно это случается!»

Откинув голову и упершись в сухое дерево, я закрыла глаза. Да, мне срочно нужно новое сердце. Холодное, спокойное, расчетливое. Я обязательно включу «Бэмби», чтобы проверить, как хорошо оно справляется со своей главной задачей.

И если новое сердце не дрогнет и не станет выталкивать из меня ручьи слез и глухих рыданий, то это то сердце, которое мне нужно. Ни один попрошайка не выбьет из меня ни копейки, ни один благотворительный фонд не сможет выжать из меня скупую слезу при виде ребенка со страшным диагнозом, ни один котенок не дождется от меня помощи.

Я смогу спокойно есть, когда другие умирают от голода, смеяться, когда другие рыдают, проходить мимо горя, втайне радуясь, что меня оно не касается. Даже если моя мама внезапно полюбит меня, захочет меня видеть, то единственное, чего она удостоится - так это насмешливого: «Где ты была раньше, когда у меня было сердце, способное простить, найти тебе тысячу оправданий, любить тебя только потому, что ты родила меня?

Скорый поезд любви ушел со скоростью сто девяносто четыре километра в час, преодолев именно то расстояние, которое ты не могла преодолеть, чтобы приехать ко мне!».

Ай как больно... Как же больно... Ничего... Еще немного, и точка невозврата будет пройдена... Еще капелька боли, еще несколько воспоминаний о предательстве, еще толика ненависти, и все пройдет... Скоро эти воспоминания будут вызывать только нервную насмешливую улыбку. Лишь иногда по ночам, когда сердце сожмется от старой призрачной боли, я проснусь, чтобы долго лежать и пристально смотреть в темноту.

Я не замечу, как из уголка глаза прямо на подушку скатится холодная слеза - воспоминание... Бесчувственные люди с разбитыми сердцами живут годами, обнимают нелюбимых, даря холодные поцелуи своим детям, улыбаются дежурными улыбками, поправляют монокль цинизма. А где-то по миру ходят их убийцы, осужденные заочно, казненные прямо в сердце и похороненные в ворохе воспоминаний.

Осталось погрузиться в глубину отчаяния, чтобы оттолкнуться от черного дна и начать новую жизнь.

Я открыла глаза в своей комнате. Рядом, крепко обнимая меня, спал человек, на которого мне предстоит смотреть другими глазами, после сказанных им слов. На столе стоял букет, застряв по состоянию где-то между славой вождя пролетариата и египетскими мумиями.

Я молча вытащила его, сломала и выбросила в мусорное ведро, проталкивая с ноги, от души, и с брызгами выплеснув воду в раковину. Стянув с подоконника чужие сигареты и зажигалку, криво и нервно улыбаясь, я с щелчком передернутого затвора отдернула шторы, распахнула балконную дверь и вышла на улицу в одном халате.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍