ПАРАЛЛАКС 606. Том II - Ganymede Eossky

апокалипсиса. Мы - горение, изничтожение и опустошение. Негативная полярность божьего промысла. Человечеству из раза в раз отводится срок, дабы оно отыскало первопричину артефакта под названием «сознание». И каждый раз, когда картина начинает превращаться в беспорядочную мазню - когда люди сворачивают не туда, а их крах становится неизбежен - судьба-матриарх взывает к нам, дабы мы очистили холст. Мы шагаем из реальности в реальность, оставляя после себя лишь тишину. Миры превращаются в руины; когда-то мы гордились этим, но те времена позади. Сколько пало народов... сколько рыдало сирот... Горы из черепов утопали в океанах крови, а вулканы низвергали пепел на могилы тех, кого незакопанные едва успевали закапывать. У нас никогда не было дома, ведь лоно наше - за стеною. Так знай же истину: Господь - сама судьба, рок, воля случая, шанс. Она есмь теория вероятности, которая всегда, всюду и сразу. Она следит за вами из-за великого неразрушимого предела, и пока прихоти её людьми непознаны, мы будем являться сюда и уничтожать людей их же руками. Впрочем, всё не так плачевно, как кажется: судьба-художница заботливо переливает ваши нечестивые души из одной акварели в другую. Der Herrgott nimmt, der Herrgott gibt. Снова, и снова, и снова, и снова.

- Ибо не имеем здесь постоянного города, но ищем будущего, - проскрипел Третий.

- Послание к евреям, - пробасил Четвёртый.

- Глава 13, стих 14, - заключила Пятая.

На этой мрачной ноте их лодка погрузились в купол. Мариус обрадовался облепившим их бабочкам - они как нельзя кстати скрыли импульс то ли отвращения, то ли ужаса, что прошёлся по его татуированным рукам после всего услышанного. «Иногда я не понимаю, когда они шутят, а когда говорят всерьёз... - мотыльки с крылышками-затмениями залепили глаза Давида, и он зажмурился. - Очень жаль, что Фрост - мой босс. Иногда так и хочется прижать этого психа к стене и потребовать, чтобы он взял свои пугающие слова назад; чтобы он признался, что всё вышесказанное - больной вымысел их придурковатой компании».

- И сколько осталось нашему миру? - Мариус спросил это выпадом, словно его язык вдруг обрёл собственную волю.

- Смотря с какого ракурса посмотреть... - с сомнением ответил Альман.

- Если с ракурса твоей действительности, то семь дней, - уточнила Чистюля.

- Пф, бред!.. - по носу Давида проползла моль, и он едва не чихнул. - А... а даже если и не бред, то на кой хрен вам я? Вам что, настолько скучно, что вы теперь каждый раз выбираете одного несчастного и дурите ему мозги?

Звонко щёлкнули чьи-то пальцы - мотыльки разлетелись и стали кружить вокруг безостановочным вихрем. Мариус распахнул веки... и едва не кульнулся спиной назад. То, что он увидел, отпечаталось в его памяти подобно чудовищной иконе. Теперь лодку с ним делили не люди. На месте Альмана Машаракти восседало нечто, похожее на ведьмовской тотем: точно сколоченный из иссохших досок, с торчащими ржавыми гвоздями, лицо этого деревянного демона смахивало на маску африканского шамана. На пустующем месте ютился прозрачный скелет в полуплотном, как рентгеновский снимок, саване. Из-за спины его торчало предлинное стеклянное копьё. Там, где ютилась Пятая, теперь гнездился трёхлицый манекен с вывернутой наизнанку кровавой кожей и скальпелями вместо пальцев. Четвёртый был с головы до пят замотан в ржавые цепи; в настолько плотный их слой, что даже туша его была не видна, лишь три рога торчали изо лба его да в щелях для глаз теплились огни свечей. У Давида отнялся дар речи: только сейчас он заметил, до чего же сильно ему приспичило по-маленькому. Мариус понимал, что Первый сидит совсем рядом; что его тяжёлая рука до сих пор лежит на его плече; что всего один взмах ножом - и он пикирует на дно. Но вопреки инстинктам самосохранения Мариус захотел увидеть, что же стоит во главе всей этой демонической плеяды. Он аккуратно повернул голову - хаотичный человекоподобный силуэт двигался и изменялся, как будто безумец изображал его быстрыми карандашными росчерками. Словно само время злобно вдавливало грифель в пространство, зачёркивая ошибки былых лет. Безглазое скопище угловатых линий смотрело Давиду прямо в душу:

- Однажды мы уже бывали в мирах, похожих на твой. Фатум рисует всё быстрее, а испорченных холстов становится всё больше. Новые времена требуют новых методов, и недавняя аудиенция судьбы предоставила нам шанс перейти на следующий уровень. Теперь мы станем уничтожать по несколько миров за раз, но!.. для этого нам нужен ещё один. Мой выбор пал на тебя, compinche. У тебя семь дней, чтобы принять окончательное решение.

Сказанное обрушилось на Давида громом среди ясного неба. Не успел он прийти в себя, как их вновь облепили мотыльки. Так же и мысли кишели в его черепе, едва ли не прогрызая костяную коробку.

«Невероятно!.. - упрямо вопил внутренний голос. - Сука, да это же просто-напросто невозможно!»

Когда лодка заплыла в грот, Первый и компания уже выглядели как раньше. Всю ту инфернальную миниатюру можно было бы списать на глюк, но теперь Давид мог видеть Вторую. Старуха в парандже и с противотанковой винтовкой на спине. Точь-в-точь как во сне про Дронариум и Людмилу. Фрост патетично взмахнул рукой:

- Раз, два - это не просто слова.

- Три, четыре - нас нет в этом мире, - продолжила старуха с винтовкой.

- Пять, шесть - у нас для вас весть, - скрипнул Альман.

- Семь, восемь - когда придёт осень, - прогундосил Луций.

- Девять, десять - всех надо повесить, - Чистюля злоехидно захихикала.

* * *

Церемония кремации проходила на Люксоне, в подвальных покоях Храма всех религий. Выложенное белоснежным мрамором помещение походило на шестигранную коробку: ни сидений, ни окон с витражами, лишь шесть граней стен, две прорези дверей и постамент с камерой сгорания в самом центре. На постаменте стоял бюст азиатки с собранными в хвост волосами - Таке. На церемонии присутствовали пятеро, не считая облачённого в бледно-кремовую рясу Гоголона: Ютака Синигава, Нобуюки Синигава, Масами Мураками, Кимико Аоки под управлением Тихони и Фея-Задира. Мужчины стояли слева от камеры сгорания, девушки