Сон в красном тереме. Том 2 - Цао Сюэцинь

«павильона реки Сяосян», вдруг услышали звуки циня…

– Кто это играет? – с недоумением спросила Мяо-юй.

– Наверное, сестрица Линь, – отвечал Бао-юй.

– Неужели она умеет? Почему я об этом не знала?

Тогда Бао-юй рассказал ей о недавней беседе с Дай-юй и в заключение попросил:

– Зайдем к ней, посмотрим!

– С древнейших времен цинь только слушают, но никогда не бывало такого, чтобы его смотрели, – усмехнулась Мяо-юй.

– Я всегда говорил, что я человек невежественный, – смущенно ответил Бао-юй.

Они приблизились к «павильону реки Сяосян», сели на камень и стали слушать чистую, проникновенную мелодию. Потом нежный голос запел:

Ветер все свищет и свищет,

    осень уже пролетает;

Тысячи ли до родной стороны,

    горько рыдаю одна я.

Вдаль я смотрю – где-то там

    земли родные —

И, опершись на перила,

    слезы на платье роняю.

Последовала пауза, а через некоторое время пение продолжалось:

Дальние, дальние горы,

    лента речная длинна;

Окна мои озарив,

    ясная светит луна.

Звезды мерцают в Небесной реке,

    в долгой тоске я не ведаю сна;

В тонкой одежде я вся трепещу,

    ветер, роса холодна.

Опять последовал перерыв, во время которого Мяо-юй сказала:

– Первая строфа на одну рифму, вторая строфа – на другую. Послушаем дальше.

В этот момент раздалось пение:

Только невзгоды тебя

    в жизни все время встречали;

Я ж вижу только одно:

    вечную тяжесть печали.

Наши сердца – и твое и мое —

    могут забыть друг о друге едва ли, —

Так же и в древности люди

    счастья в разлуке не знали.

– Вот и еще строфа, – промолвила Мяо-юй. – Какая глубокая печаль скрывается в ней!

– Я не разбираюсь в музыке, но эта мелодия вселила скорбь и в мою душу, – отозвался Бао-юй.

В этот момент снова зазвенели струны циня.

– Тон взят слишком высоко, – заметила Мяо-юй, – не гармонирует с прежним.

Вновь послышалось пение:

Жизнь человека как легкая пыль

    в этой юдоли мирской.

Даже земля и высокое небо

    тронуты нашей судьбой.

Тронуты нашей судьбой —

    что ж тосковать без конца?

Разве сравнятся с луной в небесах

    чистые наши сердца?

Мяо-юй от изумления изменилась в лице.

– Почему она перешла на другой тон?! От такой печальной мелодии могут расколоться даже камни! Это уж слишком!

– Что значит «слишком»? – спросил Бао-юй.

– А то, что она не проживет долго! – отвечала Мяо-юй.

В это время послышался жалобный звук – казалось, будто лопнула струна. Мяо-юй поспешно встала и направилась прочь.

– Что случилось? – окликнул ее Бао-юй.

– Потом сам поймешь, – послышался ответ, – сейчас не будем говорить об этом!

Бао-юй, полный уныния и сомнений, тоже встал и направился во «двор Наслаждения розами». Но об этом речи здесь не будет.

Когда Мяо-юй возвратилась в кумирню, ее встретила даосская монахиня, пропустила в ворота и заперла их. Мяо-юй прошла в келью и прочла сутру.

Она поужинала, воскурила благовония и отпустила монахинь. Опустив занавески и отгородившись ширмой, она села на молитвенный коврик, поджала под себя ноги и предалась созерцанию.

Просидев до третьей стражи, она вдруг услышала шум на крыше. Решив, что напали разбойники, испуганная Мяо-юй соскочила с коврика и выбежала на террасу. Вокруг не было ни души, только по небу плыли одинокие облака и ярко светила луна.

Было не очень холодно. Мяо-юй немного постояла, опершись о перила террасы, и вдруг услышала мяуканье кошек на крыше.

Сразу же ей вспомнились слова Бао-юя об успокоении души, сердце ее затрепетало, уши загорелись, но она тотчас овладела собой, ушла в келью и вновь опустилась на молитвенный коврик. Однако душа ее, которая никак не могла успокоиться, вдруг неудержимо рванулась куда-то; Мяо-юй почувствовала, как закачался под нею коврик, и ей почудилось, будто она находится вне кумирни. Потом появилась целая толпа знатных юношей, выражавших желание взять ее в жены; несколько свах подхватили ее, сопротивляющуюся, и потащили к коляске. Через мгновение налетели разбойники, схватили ее и, угрожая ножами и палками, потащили за собой. Она только громко рыдала и звала на помощь.

Разбуженные криками, даосские и буддийские монахини с факелами и светильниками прибежали и столпились возле нее, а Мяо-юй лежала, широко раскинув руки, с пеной на губах. Когда ее попытались привести в чувство, глаза ее выпучились, на щеках выступили пятна.

– Мне покровительствует бодисатва! Насильники, как вы смеете так обращаться со мной? – бранилась она.

Перепуганные монашки не знали, что делать.

– Очнитесь, это мы! – окликали они Мяо-юй.

– Я хочу домой! – кричала Мяо-юй. – Кто из вас отвезет меня домой?!

– Ведь вы живете здесь, – сказала ей старая даосская монахиня, – это и есть ваш дом!

Она велела буддийским монахиням помолиться богине Гуань-инь, а сама решила погадать. Вытащив гадальную бирку, она открыла соответствующее место в книге толкований и прочла, что странное поведение Мяо-юй явилось результатом встречи с духом зла в юго-западном углу.

– Да! – сказали тогда другие монахини. – В юго-западном углу «сада Роскошных зрелищ» никто никогда не жил. Конечно, там обитает дух зла.

Все бегали и суетились вокруг Мяо-юй.

Монахиня, которую Мяо-юй привезла с собой с юга и которая лично прислуживала ей, разумеется, была предана ей больше других и поэтому сидела на своем молитвенном коврике возле постели девушки, не отходя от нее ни на шаг.

Вдруг Мяо-юй повернула голову и спросила ее:

– Ты кто такая?

– Ведь это я, – отвечала монахиня.

– Ах, это ты! – произнесла Мяо-юй, внимательно приглядевшись, затем обняла монахиню и, прижавшись к ней, сквозь рыдания проговорила: – Ты моя мать, если ты не спасешь меня, я погибла!

Монахиня ласково гладила ее, стараясь успокоить. Старуха даоска налила ей чаю, и, выпив немного, Мяо-юй лишь перед рассветом уснула. Тогда монахиня послала за доктором.

Монахини пытались определить причину болезни Мяо-юй. Одни говорили, что у нее нервное расстройство от чрезмерных забот, другие утверждали, что у нее горячка, некоторые доказывали, что это наваждение, иные считали, что она простудилась. Единого мнения не было.

Когда явился доктор, первым его вопросом было:

– Она предается созерцанию?

– Всегда, – ответила ему одна из старых даосских монахинь.

– Она заболела вчера вечером? – снова спросил доктор.

– Да.

– Значит, в нее вселился дух блуждающего огня, – заключил доктор.

– Это опасно? – с беспокойством стали спрашивать монахини.

– К счастью, она предавалась созерцанию не очень долго, – сказал доктор, – злой дух