Герой по принуждению. Трилогия (СИ) - Александр Абердин

Прочитав эту отповедь, я задумался. Вырисовывалась довольно интересная картина и мне даже стало досадно, как это я не догадался об этом с самого начала. Не желая делать из своей догадки тайны, я немедленно высказался по этому поводу:

‑ Ну, что же друзья мои, теперь мы хотя бы знаем, что за третья сила нам противостоит. Похоже, что ангелы, которых Создатель заточил в своих подземельях, нашли способ, как разрушить магические заклинания Создателя и теперь имеют возможность выбираться на свет божий, хотя, скорее всего, именно солнечного света они и не выносят. Так ведь, Уриэль? Птеродактили появились с заходом солнца?

Уриэль сидел на корточках на седле снятом с Доллара. Он увлеченно поглощал вторую порцию тушенки и не сразу ответил мне, но когда он, прожевав, открыл рот, то подтвердил мою догадку и даже сделал соответствующие оргвыводы:

‑ Да, мессир. Мы сражались с чудовищами при свете полной луны. Что же, выходит так, что возьмись я поймать одного из этих типов, то все равно ничего не смог сделать даже если бы и погнался за черными ангелами. Ведь они просто вновь ушли под землю, чего я не смог бы сделать даже в том случае, если бы упал на землю с высоты в сто километров.

Улыбнувшись Уриэлю, я сказал ему как можно теплее:

‑ Все правильно, Ури, ты сделал все, что мог и большего тебе не дано было сделать, ведь ты не знаешь магических заклинаний, позволяющих ангелам из подземелий Создателя выводить тиранозавров и птеродактилей прямо из‑под земли и скрываться там в минуты опасности. Надеюсь, ты понимаешь, Уриэль, что у меня нет ни малейшего желания воевать с твоими собратьями. Наоборот, я попытаюсь сделать все, что только будет в моих силах, чтобы вызволить их из темницы и вернуть им светлый облик. Они уже достаточно настрадались и если нам с тобой удастся прервать сон Создателя, то я буду на коленях молить его о том, чтобы он простил своих верных, но таких нетерпеливых помощников. А теперь друзья, давайте‑ка залегать на боковую.

Ослябя, который спровоцировал меня провести ночь на открытом воздухе, как будто я был какой‑нибудь бойскаут, решительно поднялся на ноги и, взяв в руки свое седло, вдруг, громко заявил:

‑ Однако, Михалыч, коли Урилька вновь с нами, я поеду вперед и подготовлю тебе встречу в Малой Коляде.

По мне, так Ослябя мог забрать с собой и всех своих братцев, которые обладали феноменальной способностью храпеть лежа в любом положении, с меня вполне хватало и одной единственной телохранительницы, которая делила со мной ложе каждую ночь и была просто божественно хороша в постели. Может быть не так энергична и требовательна, как моя прекрасная царица Нефертити, но зато удивительно нежна и ласкова. Обняв Лауру за талию, я взял спальник и пошел в степь, стремясь удалиться как можно дальше от костра.

Все равно неподалеку от меня будут дремать в полглаза вороны, а кто‑то из вудменов будет обязательно находиться в боевом охранении, но когда эти парни не спят, они двигаются тихо, словно тени или бесплотные духи леса. Уже через несколько минут мы лежали в спальном мешке и смотрели на яркие звезды, которые в отличие от звезд Зазеркалья, не имели имен, хотя они и использовались людьми, при составлении магических заклинаний, в том числе и любовных.

На следующий день, ближе к вечеру мы поднялись на вершину огромного холма, стоящего на берегу широкой и полноводной реки. Между подножием холма и рекой вдоль берега раскинулась на несколько километров Малая Коляда, которая, как выяснилось, была городом с населением в тридцать с чем‑то тысяч человек, что по меркам Парадиз Ланда являлось весьма необычным явлением, так как небожители не строили больших городов.

Малая Коляда вся утопала в зелени садов. Хотя этот город и был срублен из дерева, он был построен крепко и основательно. Дома в нем стояли большие, с просторными дворами, иные в два, а то и в три этажа. Еще сверху я заметил, что в Малой Коляде царят суета и жуткая беготня. Это меня не очень‑то радовало, но зато я был обрадован тому, что вдоль берега реки стояло множество банек и из многих труб весело курился легкий дымок. Вот по чему я соскучился еще в Зазеркалье, так это по хорошей, горячей бане и дубовому веничку.

Сдерживая бег наших коней, мы стали степенно и чинно спускаться по Розовой дороге, которую я проложил от вершины холма прямо к тому месту в центре Малой Коляды, где стояла большая толпа народу. Нас встречали громкими звуками гуслей, рожков и ложек, выстукивающих веселую и задорную плясовую мелодию. Все жители Малой Коляды были нарядно одеты и сердце у меня бешено заколотилось, когда я увидел русских бородатых мужиков в длинных белых рубахах, разноцветных штанах и красных сапожках, женщин и девушек в нарядных сарафанах и с головами украшенными кокошниками, богато расшитыми бисером.

В Малой Коляде жило очень много вудменов, они составляли едва ли не треть её населения. Жило в ней также довольно много представителей других рас небожителей и чисто русское население составляло лишь четверть жителей этого города, но даже нимфы и дриады были одеты в древнерусские платья, не говоря уже о русалках, кикиморах и русоволосых красавицах человеческой расы с длинными косами через плечо, стоящими перед нами большим полукругом. Позади них стояли мужчины и тоже самых разных рас, но и они были тоже одеты в белые рубахи с вышивкой, штаны и обуты в сапожки с загнутыми кверху носками и только вудмены были одеты в свои юбки и мохнатые овчинные куртки, словно им было мало своей собственной шерсти. Так что это был город русичей.

Первое, на что я обратил внимание, спешившись с коня, так это на то, что от вудменов шел запах мыла "Сейфгард" и французских мужских парфюмов, ввезенных мною и покойным Лехой в Парадиз Ланд. Когда меня подтолкнули в спину и я оказался перед молодой, статной красавицей с длинной русой косой, то у мое сердце совсем зашлось от радости.

Курносая, голубоглазая девушка держала в руках большое деревянное, резное блюдо с хлебом‑солью и я с удовольствием поклонился ей до самой земли, после чего сначала отведал хлеба‑соли, а потом троекратно и чинно расцеловался с девушкой. После этого вторая красавица вынесла мне большую чарку хмельного меду. Опрокинув чарку чуть ли не одним глотком, я вновь расцеловался и черт меня дери, если бы я взялся сравнить, что же было слаще, хмельной мед или поцелуи этих статных, рослых красавиц, дочерей новгородца Садко.

Господи, как же здорово было идти по широкой улице в толпе народа и видеть вокруг себя лица людей озаренные теплыми, дружескими улыбками. Нас проводили к здоровенному дому, выстроенному в три этажа, срубленному из толстых, серебристо‑серых бревен, и украшенному петушиной головой на коньке крыши. Перед домом нас ждал хозяин, сам новгородский гость Садко, высокий, статный седой старик в красном кафтане, расшитом золотыми узорами, его домочадцы и Ослябя собственной персоной. Нас приняли, как родных, и заботливо ввели в просторный, светлый дом с высокими потоками, где полы были устланы полосатыми половиками, а по углам висели веники из ароматных трав.