"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

Марджана подумала, что первыми тремя осмысленными словами ее сына были «сабля», «конь», и «дай».

— У батюшки твоего, — она обняла ребенка и поцеловала рыже-золотистые кудри. «Как вырастешь, он тебе подарит».

— Ну, или брат твой старший единокровный подарит, — шнурок, коим задушат тебя, — горько напомнила себе Марджана и еще крепче прижала к себе сына.

— Кадина, — на пороге стоял евнух, — к вам кадина Нур-бану.

Мехмед-паша посмотрел на высокого, полного, черноглазого человека, что сидел напротив него.

— Сегодня вечером опять, — сказал тот, глядя мимо визиря, в окно, за которым было еще жаркое, осеннее небо.

— А что та, как ее, гречанка? — поинтересовался визирь.

Евнух вдруг наклонился к Мехмед-паше, и тот почувствовал, какое сладкое у него дыхание.

Визиря чуть затошнило.

— Пока она жива, ему не надо другой женщины, — тихо ответил евнух. «Все просто. Кого бы вы, или, — он чуть улыбнулся, — Джумана, — не подсылали, он ни на кого и смотреть не желает».

— Значит, — Соколлу повертел в пальцах кубок с шербетом, — не надо, чтобы она была жива.

Все тоже просто, и незачем это усложнять, дорогой мой кизляр-агаши. Не она первая, не она последняя.

— Подумайте, — сказал евнух. «Как следует, подумайте».

— Хорошо, — Соколлу отпил шербета и поморщился: «Мой повар, заботясь о моем здоровье, вечно не кладет в него сахар».

— Можно отрубить ему голову, — кизляр-агаши рассмеялся. «Вы же сторонник таких мер, как я посмотрю».

— Если ты мне докажешь, что она нам нужна, — визирь отпил еще, — я первым пойду к его величеству и попрошу его изменить порядок престолонаследования».

Евнух потянулся.

— Дорогой мой Мехмет-паша, если бы она хотела, чтобы ее сын стал наследником, это бы случилось еще два года назад. При всем уважении к вам, ее губы касаются его султанского величества чаще. И, — мужчина усмехнулся, — не только его ушей.

— Тогда что делать? — спросил Соколлу, наливая шербета евнуху.

— Уговорить ее, вот что, — мужчина попробовал шербет и улыбнулся: «Как раз такой, как я люблю, великий визирь».

Женщины говорили по-итальянски.

Нур-бану, в прошлой жизни Сесилия Баффо, кузина венецианского дожа, еще три года назад твердо сказала Марждане: «Европейский язык никогда не помешает. Родишь сына, будет у него кадиной итальянка — лучше с невесткой на ее языке разговаривать».

— Как ее занятия? — кивнула Нур-бану на девочку.

— С помощью Аллаха, — рассмеялась Марджана. «Фарида, конечно, упрямая, как и отец ее, но, думаю, рано или поздно, она преуспеет».

— Ну, время есть, — Нур-бану вдохнула запах осенних роз. «Сейчас ей семь лет, ее еще не скоро в Персию отправят, как заневестится, только тогда».

— Кадина, — взглянула на нее младшая женщина, — тяжело ведь мне будет с дочерью расстаться.

— На то и дочь, чтобы из семьи уйти — венецианка пожала плечами. «Меня мои родственники в одиннадцать лет в гарем продали, так что благодари Аллаха, что Фариду пока при тебе оставляют, могли бы и сейчас шаху отослать, чтобы она при тамошнем дворе воспитывалась».

— К тому же, — Нур-бану поправила вуаль и внимательно посмотрела на Марджану, — ты же не думаешь ограничиться одним ребенком? Тебе сейчас, дорогая моя, раз муж тебя так часто на ложе берет, рожать надо — еще сыновей.

— На то воля Аллаха, — вздохнула Марджана.

— Твою еду проверяют, конечно… — Нур-бану не закончила. «Тебе от Джуманы ничего не присылали в подарок?

Марджана только усмехнулась.

Кизляр-агаши узнал о том, что она понесла, кажется, раньше самой Марджаны. Это случилось в первый же месяц после того, как Селим, сделал ее гездэ — фавориткой. Еще даже не пришла новая луна, когда евнух сказал ей, — тихо, но твердо: «Всю твою еду теперь пробуют, еду твоей дочери — тоже, и ничего не принимай — ни от кого, пока это не пройдет через мои руки. Даже цветы, даже притирания, даже — он усмехнулся, — вуаль».

— Почему? — она тогда была младше на три года и наивнее — на всю жизнь.

Кизляр-агаши наклонился к ее уху и прошептал: «Тебе рассказать о женщинах, с лица которых сходила кожа, и они умирали в мучениях? О женщинах, чьи глаза превращались в гнойные ямы? Или, может быть, ты хочешь услышать о тех, кто выкидывал детей — раз за разом?»

Она похолодела.

— Не будь дурой, — сказал ей евнух. «Я хочу, чтобы ты стала валиде-султан и прожила долгую, счастливую жизнь».

— Почему? — спросила она, лаская кошку.

Евнух внезапно взял ее руку и внимательно осмотрел. «Ладно, — пробормотал он, — если животное опрыскают ядом, оно долго не проживет. Хотя бы тут можно быть спокойным.

Пока».

— Почему? — он обернулся на пороге. «Потому что ты — лучшее, что случалось с этой империей за последнюю сотню лет».

— А почему я должна доверять вам? — дерзко спросила тогда Марждана.

— Больше все равно некому, — рассмеялся кизляр-агаши.

— Думаете, она может подсыпать мне какие-нибудь травы? — Марджана поджала губы.

— Джумана все может, — Нур-бану посмотрела на море. «Это я сюда попала девочкой и, в общем-то, ничего, кроме счастья не знала. А она…».

Когда она стала икбаль — носящей ребенка султана, — кизляр-агаши вообще запретил ей появляться где-то еще, кроме собственных апартаментов и опочивальни Селима. Все ждали, что султан возьмет на ложе другую женщину, — как это было принято, однако его величество продолжал звать к себе Марджану — даже когда она была на сносях, даже сразу после родов.

Это случилось в саду. Она шла, держа на руках трехмесячного сына, — мальчик был весь в отца, большой, здоровый и тяжелый, когда ее нога подвернулась. Марждана упала, успев в последний момент поднять ребенка на вытянутых руках. Фарук обиженно заревел, но ничего страшного с ним не случилось.

С ней тоже — она всего лишь растянула щиколотку и провела следующие несколько дней на ложе, слушая музыку и читая стихи.

Всем садовникам отрубили головы.

— На всякий случай, — сказал ей кизляр-агаши. «Может быть, та выбоина на дорожке и сама появилась. А может быть, и нет».

— Да, и вот еще что, — Нур-бану поднялась. «Ты же помнишь, что пока его величество не изменил порядок престолонаследования, мой сын станет после него султаном? Как перворожденный».

— Его величеству только зимой будет пятьдесят, — сказала тихо Марджана, глядя на играющих детей. «Он вполне здоров».

— Ну да, кому об этом знать, как не тебе, — холодно рассмеялась венецианка. Марджана вскинула на нее глаза и подумала: «Она ведь ровесница Селима, всего на год его младше».

— Так вот, — Нур-бану внезапно положила изящную, узкую ладонь на ее руку, — я тебя люблю, девочка. Ты неглупа. Но своего сына я люблю больше.

— Ты поймешь, — она чуть улыбнулась, — ты ведь тоже мать. Разве не ужасно будет, если с Фаруком, — она кивнула на ребенка, — что-то случится? А ведь даже сильные дети умирают — и очень быстро. Подумай об этом, Марджана.

— Попей, — усмехнулся, Селим, и поднес к губам жены чашу с шербетом. «Отдышись».

Она еле смогла поднять голову с его плеча.

— Как Фарук? — Селим, ласково пропустил сквозь пальцы бронзовые, пахнущие жасмином волосы.

— Хорошо, — она нежно, едва касаясь, водила губами по его груди. «Саблю у меня просил», — Марждана рассмеялась.

— Завтра принесут ему, — султан потянулся.

Марджана внезапно подумала, что муж никогда ничего не забывает и всегда выполняет свои обещания.

Он вообще, — женщина избегала даже думать об этом, но иногда все, же не удерживалась, — напоминал ей покойного отца. Тот же высокий рост и богатырские плечи, те же красивые глаза, — только голубые, ухоженная, мягкая борода — у батюшки она была цвета темного каштана, а у Селима — рыжевато-золотистой.

— Что задумалась? — его рука, чуть задержавшись на стройной спине, поползла дальше — вниз. Марджана покрепче прижалась к мужу и чуть подняла голову.