История великобритании - Кеннет Морган (ред.)

Жизнь Виктории и Альберта в Балморале был приятна и не лишена благородства: они неоднократно подчеркивали свой долг перед крестьянами. Но сын Виктории, Эдуард, принц Уэльский, который унаследовал ее трон, просто предавался удовольствиям. Целая серия связанных с принцем скандалов беспокоила его мать, но давала пищу прессе, поскольку благодаря этим скандалам ее тиражи росли. Эдуарда окружали богатые друзья, которые являлись самим воплощением плутократии, вроде сэра Томаса Липтона, нажившего состояние на розничной торговле бакалейными товарами. В период после Регентства на образ жизни аристократии большое влияние оказывали движение евангелического возрождения и трактарианизм. Поэтому дендизм лорда Пальмерстона в 50-60-х годах XIX в. казался вызывающим и неуместным. Но такая сдержанность поведения уступила место хвастливому потребительству и общему падению морали. Некоторые аристократы, например лорд Солсбери, премьер-министр от партии тори, продолжали жить просто и религиозно, несмотря на царившую вокруг роскошь. Но Солсбери, последний премьер, носивший бороду, в конце своего правления, в 90-х годах, превратился в анахронизм. Артур Бальфур, его племянник и преемник на посту главы правительства, считался свободомыслящим человеком. Вместе с Эдуардом VII они символизировали новую моду в обществе – один был религиозным скептиком, другой открыто предавался сибаритству.

Несмотря на такую разницу в образе жизни Виктории и ее сына Эдуарда, монархия процветала при обоих правителях, вокруг которых вращался Двор и светское общество. В течение всего своего долгого царствования (1837-1901), Виктория ревностно охраняла устои монархии, полагая, что консервативное правительство обеспечивает их сохранность лучше всего. Но когда после смерти Альберта в 1861 г. она стала надолго удаляться от дел, общество было этим недовольно, в результате чего возникло серьезное республиканское движение, получившее дополнительный стимул для развития благодаря Парижской коммуне. Либеральная партия умело использовала его в начале 70-х годов. Именно отсутствие и бездействие монарха, а не его поступки стали причиной массового недовольства. В стремительно менявшемся обществе, влиятельные слои которого испытывали глубокое уважение к иерархии, монархия казалась чем-то постоянным, олицетворением преемственности, семейных уз и религии, особенно благодаря тому, как она преподносилась средствами массовой информации с их растущим влиянием. В своем классическом труде «Английская конституция» (1867) Уолтер Бейджхот писал: «Англичанин уважает общество, которое можно назвать театральным действом… где апофеозом пьесы является королева». Монархия придавала власти легитимность – «обычно скрытую покровом тайны, ее иногда демонстрировали как пышное зрелище», как, например, во время торжественного празднования юбилеев царствования в 1887 и 1897 гг. Сама нескрываемая обыкновенность королевы Виктории как человека, ее постоянно упоминаемые страдания (о ней писали как о «виндзорской вдове», мужественно продолжающей выполнять свои обязанности), даже тот факт, что она была уже пожилой женщиной и часто болела, подчеркивали контраст между хрупкостью человеческого существования и величием института монархии, что только укрепляло уважение подданных к последнему.

Монархия воспринималась как вневременное воплощение лучших качеств, присущих доиндустриальному общественному порядку. В условиях все возрастающего урбанизма она компенсировала промышленную революцию. Чем более городской становилась Британия, тем пышнее, церемониальнее и популярнее становилась монархия, поскольку она воплощала ценности, которые стояли в стороне от конкурентного эгалитаризма капиталистического общества.

«Большие изменения в нравах»

Если исключить Ирландию, то британскому обществу в период между 1850 и 1890 гг. был присущ удивительный порядок и сбалансированность, особенно принимая во внимание напряженность, обычно сопровождающую изменения в производственной и социальной сферах. Хотя политические беспорядки время от времени случались, но они оставались редким явлением и не вызывали широкого общественного резонанса. Случаи нарушения закона в форме воровства или актов насилия сократились в абсолютной и относительной пропорции, что опровергало утвердившееся мнение касательно индустриализации и урбанизации, которые якобы неизбежно ведут к увеличению преступности. В статистике преступлений за 1901 г. отмечалось, что начиная с 1840 г., «мы наблюдаем большие перемены в нравах: обмен ударами, со словами или без них, сменился обменом одними словами; модели поведения представителей разных классов сблизились; дух беззакония пошел на убыль». Общество того времени демонстрировало способность к самоуправлению и полагалось в этом на добровольные организации: Церковь, группы взаимопомощи и разветвленную сеть благотворительных обществ, которые заботились о тех, кто был обделен в духовном и физическом смысле. Но к началу 60-х годов стало ясно, что в очень важной области образования, возможностей Церкви недостаточно, чтобы обеспечить систему начального обучения, адекватную нуждам индустриального государства. Поэтому в 70 г. правительство либералов издало Акт, учреждавший комитеты по образованию, в обязанность которых входило строить школы там, где не было церковных. Однако вплоть до 1880 г. начальное образование не было обязательным, а до 1891 г. еще и платным. Местная инициатива, особенно в Лондоне и некоторых промышленных городах Севера, соединила начальное образование с техническим, и его могли получить не только подростки, но и взрослые. Однако поскольку содержание обучения определялось членами локальных комитетов по образованию, то оно часто бывало бессистемным и не шло ни в какое сравнение с немецкими образцами. В Манчестере и Бирмингеме, крупных промышленных городах, появились новые университеты, которые перестали ориентироваться на классическое образование, характерное для Оксфорда и Кембриджа. Но современники воспринимали такую заботу правительства об образовании скорее как одно из исключений, сформулированных Миллем, а не как свидетельство того, что государство начало принимать на себя ответственность за социальные нужды.

«Вилла тори» – возрождение консерваторов

Реформы избирательной системы 1867 и 1884 гг. повысили численность электората с 20 до 60% мужского населения в городах и до 70% – в сельской местности, что поставило перед политиками новые проблемы. Право голоса для домовладельцев увеличило количество голосующих, но не превратилось во всеобщее избирательное право, даже для мужчин. Кроме того, голосование стало тайным, в то время как раньше указывался голос каждого избирателя.

Либеральная коалиция, привыкшая всегда выигрывать всеобщие выборы, встала перед вопросом: способна ли их аморфная структура неформальных союзов побеждать и в дальнейшем? Эта проблема проявилась со всей очевидностью, когда первое правительство Гладстона в привычном стиле для либералов развалилось в 1873-1874 гг., а затем, нарушая традицию, проиграло выборы и впервые с 1846 г. уступило власть тори. Реакция либералов была двоякой. В некоторых районах, в основном с городским населением, например в Бирмингеме, где главной политической фигурой являлся Джозеф Чемберлен, была введена закрытая система «кокусов». Кокус представлял собой самоназначенную группу местных нотаблей, как правило бизнесменов нонконформистских убеждений, критически настроенных к верхушке либеральной партии за излишнюю осторожность и аристократизм. Национальная либеральная федерация, образованная в 1877 г., сделала попытку объединить различные кокусы хотя бы на бюрократической основе. С другой стороны, руководство Либеральной партии, состоявшее главным образом из аристократов, отреагировало на такое развитие событий с беспокойством. Объединяющей фигурой для обеих групп стал У.Ю.Гладстон, сын торговца зерном шотландского происхождения, но при этом выпускник Итона и колледжа Крайст-Чёрч в Оксфорде. Гладстон был по убеждениям твердым англиканином, испытывавшим, однако, под конец своей политической карьеры симпатию к взглядам нонконформистов. Благодаря такому сочетанию он оказался способным апеллировать к викторианцам самых разных убеждений. За спиной Гладстона стоял не кокус; он опирался скорее на национальные, а не на местные источники власти. Поверх лидеров местных организаций Гладстон обращался к либералам всей страны, и его основным оружием стал памфлет и политические выступления. Только что возникшая сеть общенациональных и периферийных газет, соединенных между собой телеграфом, впервые в истории позволила проводить общенациональные дискуссии: уже на следующее утро после произнесения политической речи ее текст можно было прочесть за завтраком в любом семействе среднего достатка. Этот новый метод Гладстону удалось использовать во время всеобщих выборов 1868 г. Он сумел вызвать всенародное возмущение, когда правительство Дизраэли ответило бездействием на резню христиан, организованную турками в Болгарии в 1876 г. Аналогично с помощью газет он инициировал кампанию против моральных и финансовых злоупотреблений имперского правительства консерваторов в 1879-1880гг. (так называемая Мидлотианская кампания). Выработка общей «платформы» стала распространенной формой политической борьбы в поздневикторианский период: Гладстон внедрил этот вид политической дискуссии, и все его современники, как либералы, так и тори, были вынуждены принимать в ней участие.