Рубеж. Пентакль - Генри Лайон Олди

– Ладно, – махнул рукой Логин, признавая правоту есаула.

Шмалько отцепил от пояса филижанку, глотнул, крякнул. Подумал чуток – и протянул филижанку присевшему рядом на корточки чорту. Тот отказываться не стал, хлебнул в свою очередь, с благодарным кивком вернул есаулу угощенье и убрел себе в замок. Вернулся чорт быстро, держа в разнопалых руках длиннющий протазан.

Явно старинной работы.

Это он правильно. Видать, хотел вилы-тройчатки сыскать – да не нашлось у лыцарей вил.

– Батько! У тебя кровь! Тебя ранили?!

Яринка! И когда только на галерею взобраться успела, стрекоза хромая?

– Нет, доню, не моя то кровь. Требухой ворожьей приласкало, когда бонба рванула.

Она пала возле голубкой сизой, принялась обтирать лицо влажной тряпицей. На минуту Логин расслабился: блаженно закрыл глаза, привалился спиной к стене… люльку б еще разжечь, затянуться сладким дымом…

– Идут!

И почти сразу – требовательный сигнал трубы. Над самым ухом зло свистнул, влетев в бойницу, самострельный болт. В следующее мгновение стену, от верха до основания, сотряс тяжелый удар. Послышался грохот осыпающихся камней.

Катапульта!

Проломили-таки, в святителей их равноапостольных!..

– Яринка! К гармате, живо! На пролом, на пролом наводите!

Обернулся к есаулу с чортом: повторить приказ! – Но те уже и сами разворачивали махинию в сторону пролома: узкой щелястой пасти, целиком в клубах оседающей пыли.

– Князь Сагор! – донеслось от табора.

– Слава!

– Впере-е-ед!

Слитный топот сапог, скрежет и лязг железа.

На миг сотник выглянул наружу, выпалил, не целясь: в такую толпу и захочешь – промаха не дашь!

Отпрянул назад.

Эх, сучье семя! Обрадовались, что кулемет с башни убрали – вот и садят стрелами почем зря! Было б зарядов вдосталь, чортяка б вам показал, где раки зимуют!..

– Чумак, заряжай!

– Нема чем, пан сотник!

– Ну то бери шаблю в руки – и молись! В пекле нас уж заждались небось?!

Одна-единственная булдымка заряженной осталась.

Логин сунулся к соседней бойнице – и заморгал в изумлении! На фортецию надвигался молочный кисель тумана, упрятав ряды атакующих, будто гречневые клецки. Это летом-то, средь бела дня – туман?! Нет, врешь, вражий чаклун, не станет Логин Загаржецкий наугад палить, зря последние заряды тратить!

– Гей, пани Сало! Разгони морок!

– Попробую, господин сотник, – ответ ведьмы, что по-прежнему стояла у перевернутой телеги, звучал усталой безнадегой. – Я попробую… попробую… я…

Иное славно: опоздал вражий чаклун додуматься! Раньше дурить надо было, а теперь уж все едино – чем палить? поплевать в дуло, авось стрельнет?! Незримая ложка зачерпнула киселю, на миг под стенами посветлело – и этого мига сотнику хватило, чтобы спустить курок и отправить лишнюю душу в тутошнее пекло.

– Все! Не могу больше! – выдохнула во дворе Сале, и сотник даже не удивился, разобрав сквозь шум боя ее тихий вскрик. Ведьма, она ведьма и есть! – Не могу… не…

Бабахнула в последний раз гаковница, трижды бренькнул и смолк чудной «маузер».

Пора на гулянку?

Не воспользовавшись лестницей, сотник молодым бесом спрыгнул во двор. Выдернул из ножен верную «ордынку», потянул из-за кушака запасенный пистоль…

Оглянулся наскоро.

Все в сборе, вся последняя в этой жизни сотня Логина Загаржецкого. Братья-Енохи: молчун Петро с наспех перевязанной грудью, гаковницу за дуло держит, Мыкола любимый палаш аглицкой работы из ножен тянет. Скалится зимним волчарой жид с шаблей: небось свою пасху поперек календаря справлять задумал. Ярина с бурсаком – у гарматы, вон и фитиль дымится. Рядом ведьма Сало, в руках кривые железяки, вроде ножей, остальные из перевязи торчат. Нет, все-таки бой-баба, даром что ведьма! Шмалько с чортякой за кулеметом залегли, бок о бок. А вон и Гром с бонбой, на галерее, примеривается. От хитрый москаль! Сберег-таки подружку на закуску!

Крест нательный пропьет-прогуляет, а это добро – никогда!

– Ну, бабы-девки-хлопцы, кого чем обидел, простите! Не поминайте…

Договорить не успел: из курящегося пролома, из киселя чаклунского с воплями полезли люди в латах.

– Гармата! Пали! – махнул рукой сотник Логин.

Бахнуло так, что разом заложило уши. Кажется, из тех, кто успел первым сунуться черкасского тела отведать, не уцелел ни один, но следом уже вовсю ломились другие, топча тела своих же товарищей.

Деловито заворчал кулемет.

Знал чортяка свое дело. Чортову дюжину и положил, пока смолкла диковинная махиния. Сотник уж и рот было открыл: приказ отдать! – но тут в проломе рвануло напоследок, только кровавые ошметки порхнули воробьиной стайкой. Это Гром остатнюю бонбу бросил.

Вот теперь – и правда все.

Праздник.

– Рубай их, хлопцы! В бога-душу-мать!

Пистоль разрядил почти сразу, в чей-то лыцарский шлем с решеткой-забралом. Не спасло забрало лыцаря: ишь, славно рухнул, истукан железный! Еще два-три пистоля выпалили по сторонам – и зазвенела сталь о сталь.

Поначалу в горячке показалось: удержат они пролом, отобьются! Да и то сказать – пролом-то грошовый, больше чем по двое зараз не протиснешься, а тут еще встали: справа сам Логин с есаулом, слева – Мыкола-рубака да жид заговоренный. А посередке чортяка своим протазаном что твой писарь гусиным пером чвиркает. Снаружи гвалт учинили: «Аспидовы Пасынки! Глиняный Шакал, Глиняный Шакал!» – это они чортяку так матерно обзывают. Есаул им в ответ: «Грозилась кума нажить ума! Только суньтесь, ухи свинячьи!» И смех и грех, словно дети малые!

И тогда взвился крик ведьмы:

– Берегись! Они через стены лезут!

Только крикнула – тут ворота и рухнули.

Завертелся дикий смерч по двору замка. Раскидал черкасов в стороны, не пробиться друг к другу – только успевай жать лихую жатву! Руби, сотник! Мелькай в самой гуще красным верхом шапки! Тешь душеньку на посошок! Пусть икнется любому на свете этом, пусть запомнится: как умеют помирать славные витязи! Гей, черкасы, не выдавайте лучшего цвета вашего войска! Время честить встречных-поперечных на все боки!

А пот уж заливает глаза, соленый, боевой пот, крепче горелки, слаще вздоха последнего! бежит ручьем! Не поддавайся, Логин! Руби! Кто ж тебе спину прикрывает, сотник?!

Чорт!

Ей-богу, чорт! С протазаном своим.

– Гей, чортяка, прорвемся?!

Узкоглазая морда ухмыляется в ответ, кривит собачьи губы. Расцеловал бы, да некогда! Вокруг на миг становится просторно: латникам кнежским, и тем не по себе стало при виде адской ухмылки.

– Шакал, Шакал!..

Ну и Шакал, ну и Глиняный – так что ж теперь? Поп сказывал, боженька первого Адама тоже из глины лепил…

Ага, попятились?!

Мгновения еще тянутся, краткие мгновения жизни, которой осталось всего ничего, только оглядеться по-быстрому: как там хлопцы, доча, жид с ведьмой?

Живы еще?

Исчезнув куда-то, звуки вдруг возвращаются, наваливаются отовсюду.

– А-а-а-кха-кха! – захлебывается смертный хрип. – С-с– сучары!.. Лови!

Оглушительный грохот. Мясной ливень сечет булыжник двора, лязгая обломками доспехов. Что ж ты такое укрыл под самый конец, Дмитро-пушкарь? Правду ведь пророчил: «А меня, пан сотник, хоронить не доведется!» И смеялся еще: нравилась шутка.

Правей правого ты оказался, москаль: нечего теперь хоронить.

– Держись, есаул!

Жида голос. Не спутаешь. Оттуда, где телега перевернутая. Видать, плохи дела у Шмалька, выручать надо.

– Чортяка… слышь, чортяка?..

– Падай, сотник!

То ли вслух крикнул разнопалый, то ли прямо в башку Логину слова впихнул – о такой ли ерунде в смертном бою задумываться? Упал Логин разом, плашмя, только услыхал: взвизгнул над спиной чортов протазан.

Слаще музыки в шинке показалось.

Откатившись в сторонку от дикого ветряка, которым сделался адский побратим, Логин вскочил на ноги. Махнул, не глядя, шаблей по самому настырному, с пикой наперевес, отпугнул – и рванулся туда, где яростно звенели клинки, где слышались забористые жидовские проклятия.

Успел!

Верный есаул лежал у самой телеги: голова в крови, в руке сломанная шабля намертво зажата. А перед ним плясал свой фрэйлехс Юдка Душегубец, да так плясал, что сразу четверо кнежских латников переплясать веселого жида не могли.

Упарились.

Дружков кличут – пускай дружки тоже спляшут.

Ох, пошел вокруг сотник Логин трепака выкаблучивать! Ох, гори огнем, подошвы! Свадьба! И мысли не было: зачем спасаю, кого? Есаула? Или жида проклятого, Мацапуриного прихвостня?! Небось сам-то жид недолго думал, когда Шмалька-друзяку от смерти собой загородил…

– Живой?

– Нивроку, живой пока! Я таки твой должник, пан сотник! Спас ты сегодня жиду его пейсатую голову!