Избранное - Гор Видал

Лоуэллом. И хочу продолжить знакомство. Не желаю, чтобы вы путались под ногами. Я профессионал. А вы любитель. Мы готовим арест. Поэтому не вмешивайтесь.

— Что вы имеете в виду под вмешательством, мистер Макклауд?

— Попытку взять интервью у доктора Лоуэлла. И упоминание о магазине птиц и рыб в «Сан».

— Я могла бы написать то, что пойдет на пользу вашей работе.

— Все решает время, миссис Оттингер. Слишком раннее разоблачение сведет насмарку всю нашу работу. Я от Уайта.

Мне послышалось, что он сказал «я белый»[53]. Когда я имела дело с неграми, то думала только о цвете кожи.

— Вы… что?

— Я работаю на комиссию Уайта. — Похоже, я уставилась на него, как баран на новые ворота, потому что Макклауд, не скрывая досады, начал объяснять: — Сенатор Джонсон Уайт — глава сенатской комиссии по борьбе с наркотиками. В настоящее время они расследуют дело по международной торговле наркотиками. Я занимаюсь «Калки Энтерпрайсиз». Вот почему я был в Катманду. Вот почему я здесь. Калки вызовут на заседание комиссии. Вот почему сенатор Уайт не хочет, чтобы кто-нибудь раньше времени сообщил ему эту новость.

Я подозревала, что Макклауд лжет. Работал ли он на комиссию Уайта, неизвестно, но в том, что он работал на самого себя, сомневаться не приходилось. Я была уверена, что он состоит на жалованье в «Калки Энтерпрайсиз». Но притворилась дурочкой. И, кажется, сделала это великолепно.

— Не понимаю! — Я бросила на него типичный взгляд испуганной женщины. — Вы ведь очень важная персона, правда?

Макклауд клюнул на лесть или сделал вид, что клюнул; впрочем, в данном случае это роли не играло.

— Да, — прошептал нарк. Точнее, прохрипел. Он пьянел на глазах.

— Вы не могли бы представить меня сенатору Уайту? Без протокола? Интервью за кулисами? Со ссылкой на «осведомленные источники с Капитолийского холма»?

— Мог бы. — Теперь Макклауд пялился на мою блузку. В воздухе носилась идея о смешении рас; она распухала, как атомный гриб. Меня спас звон колоколов. В буквальном смысле. Зазвонил телефон. Я встала. Макклауд остался сидеть. Я обхватила его огромную черную ладонь своими ладошками, маленькими, хрупкими и белыми.

— Сегодня мой день, — прошептала я. — Вы просто ангел. — На миг я сложила губы трубочкой, а потом пустилась в бегство. Макклауд не сдвинулся с места. Он улыбался.

— Говорит доктор Джайлс Лоуэлл. — Голос в трубке был приятным; южный акцент едва чувствовался в нем. — Эстелла Келли сказала, что вы хотите встретиться со мной.

— Да, очень! Понимаете, я работаю у Калки.

— Да, я знаю. Я сейчас в магазине. Не хотите заехать? Позвоните в дверь три раза. Я впущу вас.

Я сказала, что немедленно приду. А потом для страховки позвонила Брюсу в Нью-Йорк. Он проскрипел:

— Привет. — Видимо, у него была вечеринка. В трубке слышались звуки музыки. Пела Джоуни Митчелл.

— Слушай, Брюс. Я иду на встречу с доктором Лоуэллом. В магазин.

— Доброй охоты. Держи хвост пи…

— Заткнись. Я говорю это тебе на случай, если меня убьют.

— Ого! — присвистнул Брюс. — Ты думаешь, он опасен?

— Вся эта история опасна. Жизнь вообще опасная штука. Ладно, иду. Кстати, проверь некоего Джейсона Макклауда, называющего себя нарком. Он черный. Ведет себя так, словно насмотрелся телесериалов. Говорит, что он работает на комиссию сенатора Уайта…

— Уайт следит за Калки?

— Так сказал Макклауд.

— Уайт из команды президента.

— Я опаздываю. — Я положила трубку. Я нервничала. Иногда в положении женщины есть свои недостатки. Я никогда не боялась изнасилования. Или полетов. Или людей вообще. Но меня постоянно пугала мысль о высоком, грузном мужчине. Он идет за мной по темной улице. Ему нужно не мое тело, а моя жизнь. Я чувствую, как его рука хватает меня за горло. Я не могу дышать. Я беспомощна.

По крайней мере, Бурбон-стрит была хорошо освещена, и я прошла ее всю, по возможности избегая переулков, а особенно Дофин-стрит с нависающими галереями, под которыми было абсолютно темно. Я была убеждена, что в этой темноте прячется множество высоких, грузных мужчин, у которых так и чешутся руки схватить меня сзади за горло.

Бурбон-стрит была не слишком подходящим местом для женщины без провожатого, одетой в платье цвета морской волны от Холстона. Воздух был пропитан сексом. Из баров доносились звуки музыки. В свете неоновых ламп все выглядели зловеще. Вечером в этом городе, на этой улице одинокая женщина представляла собой вызывающее зрелище. На меня смотрели мужчины. Некоторые косились. Но, слава богу, пока не приставали.

Я сконцентрировалась на своей сумочке, представляя себе, что в ней лежит револьвер. Если как следует сосредоточиться, можно убедить любого пьяного в стельку, что я вооружена и очень опасна. Впрочем, женщины были еще хуже. Они тоже думали о сексе, но не со мной. Я была соперницей. Меня толкали локтями и пинали. Уличные проститутки не боятся воображаемых револьверов.

Я шла быстро. Всеми способами избегая контактов с кем бы то ни было. Какого-то моряка рвало. В подворотне стоял белый и угрожал черному ножом. Все смеялись этому нарушению естественного положения вещей. Мимо проплывали наркоманы с полузакрытыми глазами и обвисшими щеками. Ребятишки Калки по вечерам на улицу не выходили. И правильно делали.

Последние два квартала, которые я прошла по Дофин-стрит, были ужасны. Скопившаяся под галереями темнота с запахом кофе таила в себе множество опасностей. Я сначала шла, потом затрусила, а последние несколько метров, отделявшие меня от птичье-рыбного магазина, пробежала во все лопатки. Магазин был закрыт. Сквозь не закрытые ставнями окна пробивался свет от аквариумов, напоминавших жидкие опалы. Я трижды позвонила в колокольчик.

Дверь открылась. Доктор Лоуэлл оказался высоким, худым и лысым. Помню, в тот момент я облегченно вздохнула. Слава богу, он не был громадным, грузным и не стоял сзади.

Когда я хотела заговорить, он приложил палец к губам. А потом жестом позвал меня за собой. Мы на цыпочках прошли между рядами мерцающих аквариумов и накрытых клеток. Для нейтрализации острого запаха птиц использовался какой-то цветочный аэрозоль. Образовавшаяся смесь вызвала у меня второй за день приступ головной боли.

Доктор Лоуэлл отпер дверь с надписью «Частная квартира» и посторонился, пропуская меня на темную лестницу. У меня заколотилось сердце. Теперь он стоял сзади. Но я добралась до его квартиры, не подвергшись ни насилию, ни нападению, ни покушению на убийство. Он включил свет.

— Входите, миссис Оттингер, — любезно сказал он. — Простите за то, что вам пришлось идти, крадучись в темноте. Но если бы вы зажгли в магазине свет или сказали хотя бы два слова, все эти проклятые птицы до