Утраченные иллюзии - Оноре Бальзак

"Он прав",- сказал про себя Давид. Поглощенный своими опытами, поставленными на широкую ногу, он не замечал того, что творилось на фабрике.

И он воротился в Марсак, куда в течение последних шести месяцев он уезжал каждую субботу вечером и возвращался оттуда утром в понедельник. По совету старика Сешара Ева купила усадьбу, примыкавшую к виноградникам ее свекра, называвшуюся Вербери, с тремя десятинами земли под садом и виноградником, который клином вдавался в виноградник старика. Ева жила там чрезвычайно скромно с матерью и Марион; за это прелестное поместье, самое красивое в Марсаке, ей ведь нужно было уплатить еще пять тысяч франков! Дом, расположенный между двором и садом, был построен из белого песчаника, крыт шифером и украшен изваяниями, высеченными из того же песчаника, который легко поддается резцу и не требует при обработке особых издержек. Красивая мебель, вывезенная из Ангулема, казалась еще красивее в деревне, ибо в то время в этих краях никто не дозволял себе ни малейшей роскоши. В саду перед домом росли гранатовые, апельсиновые деревья и редкие растения, посаженные еще прежним владельцем усадьбы, старым генералом, павшим от руки г-на Маррона. Под этими-то деревьями, в обществе старика отца, Давид и его жена играли с малышом Люсьеном, когда сам судебный пристав из Манля вручил им повестку, которой братья Куэнте вызывали своего компаньона на третейский суд, ибо ввиду истечения срока договора должно было рассмотреть их взаимные претензии. Братья Куэнте требовали возмещения шести тысяч франков, передачи патента в их собственность, а также доли от доходов Давида при дальнейшей разработке изобретения в покрытие огромных, не оправдавших себя издержек.

- Говорят, ты их разоряешь!-сказал винокур сыну.- Вот это славно! Хоть раз в жизни ты, сынок, порадовал отца.

На другой день в девять часов утра Ева и Давид сидели в приемной г-на Пти-Кло, ставшего защитником вдов, опекуном сирот, а для них единственным советчиком, которому они доверяли. Чиновник судебного ведомства оказал радушный прием своим прежним клиентам и настоял на том, чтобы чета Сешар доставила ему удовольствие, оставшись с ним позавтракать.

- Куэнте требует с вас шесть тысяч франков? - сказал он с усмешкой.- А сколько еще должны вы заплатить за Вербери?

- Пять тысяч франков, сударь, но две тысячи у меня уже есть...отвечала Ева.

- Приберегите-ка ваши две тысячи,- отвечал Пти-Кло.- Стало быть, пять тысяч!.. Вам требуется еще десять тысяч, чтобы устроиться там как следует. Ну, что ж, через два часа Куэнте предоставят вам пятнадцать тысяч франков...

Ева удивленно посмотрела на него.

- ...в случае вашего отказа от всех доходов по товарищескому договору, который вы расторгнете полюбовно,- сказал чиновник.- Согласны?

- И все будет вполне законно? - сказала Ева.

- Вполне законно,- сказал чиновник, улыбаясь.- Куэнте причинили вам достаточно горя, я хочу положить предел их притязаниям. Видите ли, теперь я должностное лицо и обязан открыть вам всю правду. Так знайте же, братья Куэнте вас обманывают, но вы в их руках. Ежели бы приняли бой, то могли бы выиграть тяжбу, которую они затевают, но неужели вы пожелаете тягаться с ними? Ведь ото будет тянуться лет десять! Начнутся бесконечные экспертизы и третейские суды, и вы окажетесь под ударом противоречивых решений!.. Притом,- сказал он с усмешкой,- я не знаю сейчас ни одного стряпчего, который мог бы вас защитить... Мой преемник бездарен. И право, худой мир лучше доброй ссоры.

- Любое соглашение, если оно принесет нам спокойствие, будет мне по душе,- сказал Давид.

- Поль!-крикнул Пти-Кло слуге.- Пригласите сюда господина Сего, моего преемника!.. Покамест мы завтракаем, он повидается с Куэнте,- сказал он своим бывшим клиентам,- а через несколько часов вы воротитесь в Марсак, разоренные, но спокойные. Десять тысяч франков обеспечат вам еще пятьсот франков ренты, и вы станете жить счастливо в своей, прелестной усадьбе!

Часа два спустя, как и сказал Пти-Кло, мэтр Сего принес составленные по всем правилам бумаги, которые подписаны были братьями Куэнте, и пятнадцать тысяч франков банковыми билетами.

- Мы много тебе обязаны,- сказал Сешар Пти-Кло.

- Но я ведь только что вас разорил,- отвечал Пти-Кло удивленным клиентам.- Да, да! Я вас разорил... И вы сами поймете это со временем. Но я знаю вас: разорение для вас предпочтительнее богатства, которое пришло бы, пожалуй, чересчур поздно.

- Мы, сударь, люди не корыстолюбивые, мы благодарны вам за то, что вы дали нам средства жить счастливо,- сказала Ева,- и мы вечно будем вам признательны.

- Боже мой! Они же еще благословляют меня!..- сказал Пти-Кло.- Вы тревожите мою совесть; но надеюсь, что ныне я все искупил. Если я стал членом суда, то лишь благодаря вам, и если кто и должен быть признателен, так что я... Прощайте!

Со временем Кольб переменил свое мнение насчет папаши Сешара, который со своей стороны привязался к эльзасцу, убедившись, что тот, как и он, не силен в грамоте и не прочь выпить. Бывший Медведь научил бывшего кирасира ухаживать за виноградником и продавать вино, положив оставить своим детям человека с головой; ибо в последние дни своей жизни он испытывал ребяческий страх за судьбу своего имения. В наперсники он взял мельника Куртуа.

- Вот поглядите,- говорил он ему,- что будет с моими детьми, когда я лягу в могилу. Меня страх берет за их будущее.

В марте 1829 года старик Сешар умер, оставив почти на двести тысяч франков земель; будучи присоединены к Вербери, они составили великолепное имение, которым вот уже два года чрезвычайно рачительно управлял Кольб. Давид и его жена нашли у отца около ста тысяч экю золотом. Народная молва, как всегда, преувеличила сокровища старого Сешара, и вся Шаранта оценивала их в миллион. Ева и Давид, присоединив к наследству свое небольшое состояние, обеспечили себе около тридцати тысяч ренты, ибо они еще некоторое время выжидали, прежде чем пристроить свои капиталы, и обратили их в государственные бумаги уже во время Июльской революции. Тогда только департамент Шаранты и Давид Сешар поняли, каким огромным состоянием обладал Куэнте-большой. Богач-миллионер, избранный депутатом, Куэнте-большой ныне пэр Франции и, как говорят, метит в министры торговли при ближайшей смене кабинета. В 1842 году он женился на дочери одного из самых влиятельных при дворе государственных деятелей, на мадемуазель Попино, дочери Ансельма Попино, депутата города Парижа, мэра округа.

Изобретение Давида Сешара стало питать французскую промышленность, как пища питает огромное тело. Заменив тряпки новым сырьем, Франция может выделывать бумагу дешевле всех европейских стран. Но голландская бумага, как и предсказал Давид, исчезла с рынка. Рано или поздно понадобится, конечно, основать королевскую бумажную фабрику, как были основаны Гобелены, Севр, Савонри и королевская типография, и поныне противостоящие ударам, которые наносят им буржуазные вандалы.

У Давида Сешара, любимого женою, отца двух сыновей и дочери, достало выдержки никогда не вспоминать р своих опытах. Ева сумела убедить его отречься от страшного призвания изобретателей, этих Моисеев, испепеляемых купиной Хорива. Он на досуге занимается литературой, ведет ленивую, спокойную жизнь помещика, пекущегося о благоустройстве своего имения. Безвозвратно простясь со славой, он отважно вступил в ряды мечтателей и собирателей редкостей; он увлекся энтомологией, исследует таинственную доныне эволюцию тех насекомых, которых наука знает только в их последнем состоянии.

Все слышали об успехах Пти-Кло на поприще главного прокурора; он соперник знаменитого Вине из Провена, и его честолюбие уже влечет его на пост старшего председателя королевского суда в Пуатье.

Серизе, неоднократно судившийся за политические преступления, снискал широкую известность. Самый отчаянный из блудных детищ либеральной партии, он был прозван Отважным Серизе. Когда преемник Пти-Кло вынудил его продать типографию в Ангулеме, он избрал своим поприщем провинциальную сцену, и его незаурядный актерский талант сулил ему блестящий успех. Некая актриса на ролях любовниц заставила его поехать в Париж искать у науки исцеления от любви, и там он пытается обратить в звонкую монету благосклонность либеральной партии.

Что касается до Люсьена, его возвращение в Париж относится к Сценам парижской жизни.

1835-1843 гг.