Ксеноугроза: Омнибус - Питер Фехервари

Меньше чем через один удар сердца ракета врезалась в импровизированный энергетический барьер и взорвалась.

Зал Единения озаряла единственная жаровня, символ пламени, что пылало в груди каждого тау из касты огня. Она была установлена в самом центре помещения, и её лучи, достигавшие невысокого потолка, отбрасывали призрачные блики на каменные стены.

— Комната меньше, чем я представлял, — заметил Ор’ша.

Каль’ва кивнул, но промолчал. И он, и Ор’ша не ступали на септовый мир с тех пор, как взяли в руки оружие. Примитивная, грубо обтесанная пещера резко отличалась от боевых кораблей, на которых проходила жизнь воина, с их четкими обводами и гладкими палубами. Глубоко вздохнув, снайпер наполнил легкие густым благовонным дымом, который висел в зале.

— Мы стоим на почтенном Виор’ла, на земле, породившей касту воинов. Мы ступаем среди призраков героев. То, что мы делаем сейчас, не пройдет бесследно, — Сас’ла сделал паузу, чтобы товарищи осознали важность его слов. — Идемте.

Сас’ла, будучи в своем праве, шагал впереди Каль’ва и Ор’ша. Следуя за ним через пещеру, бойцы поднялись на Вечный Круг. Эта фигура, которую сотни лет тому назад вырезали на высокой каменной площадке, по своим очертаниям совпадала с теми, что были начертаны на стенах церемониальных ангаров боевых кораблей, где служил снайпер. Она являлась ключевым элементом всех ритуалов единения, напоминанием о том, что у воинского духа нет начала и конца.

— Только в огне можно выковать оружие.

Выйдя в центр круга, Сас’ла потянул за медную цепь, прикрепленную к жаровне. В её основании открылся маленький люк, из которого выпал одинокий красный уголек.

Шальной огонек поджег масло, стекшееся в борозду Вечного Круга.

Каль’ва перешагнул через пламя, приветствуя его жар, и опустился на колени рядом с Сас’ла и Ор’ша. Согласно традиции, воины стояли на равном удалении друг от друга, образуя треугольник наведения внутри круглого прицела винтовки.

— Предки, будьте свидетелями. Ауны, заверьте нашу клятву, — командир жестом пригласил начинать, и тау поклонились друг другу, а затем обнажили «ножи единения». — Моя жизнь — твоя жизнь, и твоя жизнь — моя жизнь.

Каль’ва провел ножом себе по груди, оставив глубокий разрез над сердцем. Тяжело дыша от боли, он передал клинок Сас’ла, который вручил свое оружие Ор’ша.

— Моя сила — твоя сила, и твоя сила — моя сила, — нараспев произнес тот. Взяв нож Ор’ша, Каль’ва провел клинком по предплечью и рассек себе бицепс. Несмотря на сильную боль, он молчал, как того требовала честь.

— Мой путь — твой путь, и твой путь — мой путь, — произнес снайпер. Когда Сас’ла передал ему свой нож, Каль’ва нанес последнюю отметину: тонкую линию поперек лба. Воин чувствовал, как бьется в шее убыстряющийся пульс, как остальные ощущения тонут в его стуке. Приняв собственный клинок от Ор’ша, он полоснул себя по ладони, сжал кулак и выдавил на пол три капли крови.

— Кровью мы укрепляем Круг и наше единство с теми, кто пролил кровь до нас, — произнес Сас’ла.

Каль’ва и Ор’ша ответили, как один:

— Такова воля аунов.

Не поднимая головы, снайпер с трудом выпрямился. Они завершили Та’лиссера Ва. Они словно бы стали единым созданием, связанным духом, телом и разумом. Вечный Круг нельзя разорвать, воины будут жить вместе — или умрут вместе.

Открыв глаза, Каль’ва ничего не увидел. От ярчайшей вспышки, с которой перегрузились щитовые дроны, у него вырубился оптический модуль шлема.

Воин огня мучительно закашлялся, чувствуя, как ребра скрежещут друг о друга. Сражаясь с болью, неведомой ему прежде, Каль’ва отстегнул шлем. Кровь, лившаяся ему в рот, закапала на землю.

Пытаясь поднять голову, снайпер посмотрел в небо, и его серо-синий цвет напомнил тау о Зале Единения. Он подумал о Сас’ла, об Ор’ша…

…о цели. Цель приближалась к нему.

Каль’ва поднялся на локтях, озираясь в поисках винтовки. Оружия нигде не было видно.

Изо рта воина засочилась густая слизь: у него начали отказывать внутренние органы.

— Великие ауны, примите меня, — выдохнув это, тау распластался на земле, закрыл глаза и прислушался к приближающимся шагам. Каль’ва задышал медленнее, пытаясь уцепиться за угасающую жизнь. Нужно было продержаться ещё немного.

Снайпер знал, что цель стоит над ним. Тау ощущал слабый холодок от громадной тени, накрывшей его. Открыв глаза, воин увидел направленный на него пистолет космодесантника.

— Где прячутся твои грязные сообщники? — прохрипела цель через поврежденный шлем. Доспех великана был обожжен, покрыт вмятинами, багровая окраска выгорела или слезла.

— Тут… только… — с каждым слогом Каль’ва терял всё больше крови, содрогаясь в конвульсиях, — …я.

Посмотрев вниз, тау увидел шлем Сас’ла, по-прежнему закрепленный у него на бедре.

— Один? — воин огня не был уверен, что услышал в тоне космодесантника: удивление или восхищение. — Не лги…

Шлем великана заискрил, словно от какого-то сбоя, и светящиеся линзы, моргнув, угасли подобно последним уголькам великого пожара. Космодесантник обнажил голову и стал ещё ужаснее: челюсть ему заменял металлический имплантат, провода вздувались под серой кожей, будто жилы, а аугментированные глаза сверкали красным.

— Скажи, где они, и я убью тебя чисто, — голос цели звучал грубо и сварливо. Он напомнил Каль’ва шум гигантских компрессоров, которые каста земли использовала для терраформирования планет.

— Сас’ла… Ор’ша… — содрогаясь, тау дотянулся до груди и сжал рукоять «ножа единения».

— Не поверил бы, что ты окажешься таким отважным, ксенос. Всё твои сородичи, которых я встречал прежде, прятались за своими винтовками. Вы — слабая раса робких убийц.

От мучительной боли по лицу Каль’ва катились слезы. Он вытащил клинок из ножен, на что космодесантник опустил пистолет и достал из-за спины топор.

— Возможно, ты просто слишком глуп, чтобы принять смерть?

Оружие великана с гудением пробудилось к жизни; искрящееся энергетическое поле обволокло толстый клинок. Он занес топор для удара.

Тау опустил глаза и повернул нож в руке, нацелив острие себе в грудь.

Космодесантник помедлил.

— Ты подтвердил мою правоту, ксенос. Ни один воин не стал бы расставаться с жизнью, пока в его жилах ещё течет кровь. Возможно, это и к лучшему, что ты выбрал такой конец — я не хочу марать клинок о твою трусливую плоть.

Каль’ва тщательно охватил рукоятку всеми пальцами руки.

— За Высшее Благо.

Из последних сил он сжал кулак. Рукоятка вспыхнула, осветив черты космодесантника лучом целеуказателя.

— Нет! — с лицом, искаженным от ярости, великан поднял пистолет… и его голова разлетелась фонтаном мозгового вещества и осколков костей.

Воин огня смотрел, как бьющееся в конвульсиях тело падает на землю. Поблагодарив снайперского дрона, который произвел выстрел, Каль’ва откинулся на спину.

Он солгал космодесантнику. С самого дня рождения воин огня никогда не был один, никогда не был одинок. Ибо такова суть тау — являться частью чего-то высшего. Высшего Блага. Эта мысль согрела Каль’ва, он улыбнулся и закрыл глаза.

Энди Смайли

Тау'ва

— Воин, у которого нет врагов, не может одерживать победы. Ты принимаешь эту истину, воин огня?

— Да, аун, — отвечаю я с поклоном. Не поднимая глаз, слежу за подолом одеяний эфирного, который ходит вокруг меня.

— Воин огня — орудие Высшего Блага. У него нет врагов, кроме тех, кто выступает против нашего строя.

— Вторая истина, аун.

Эфирный останавливается и смотрит на меня.

— И всё же, Каль’ва, ты выискивал собственных врагов. Ты сделал всё, чтобы забрать жизни тех, кто лишил тебя товарищей.

— Я с честью убил тех, кто противостоял Высшему Благу, — возражаю я.

— Ты убивал из мести, — отвечает он. — Ты, ценное орудие Высшего Блага, почти поддался эгоистичным помыслам.

Тут я напрягаюсь, ожидая холодного удара почетного клинка ауна. Того, что вполне заслужил.

— И всё же, — говорит эфирный, — подобное деяние не позорно, если оно соответствует нуждам коллектива.

Он умолкает, словно обдумывая что-то.

— Но что теперь, воин огня? Твои враги мертвы, твои победы остались в прошлом.

Я хочу ответить, но нахожу свой голос недостойным.

— В соответствии с изначальной истиной, Высшее Благо принесет тебе избавление, — продолжает аун. — У нашего строя много врагов, Каль’ва. Мне хотелось бы, чтобы ты сражался за него. Через его триумфы ты ещё можешь обрести победы и честь. Даже смерть не станет для тебя поражением, если восторжествует Высшее Благо.

— Высшее Благо возжигает все огни, — произношу я. — Лишь в огне можно закалить клинок, и острейшие клинки выигрывают сражения.