Обрученные судьбой (СИ) - Струк Марина

— Нет, моя кохана. Не сейчас. Быть может, позже, — а потом вдруг стал говорить быстрее, будто боясь, что она перебьет его, что-то спросит или скажет, что он слышать не хотел сейчас от нее. — Мы непременно поедем в Белоброды. Непременно! Но до того надо встретить шляхту, бояр и землян, что в землях… моих. Надо представить им тебя, как будущую хозяйку этих земель. Будет пир. Небольшой, ведь срок еще не окончен. Приедут шляхтичи с женами. Я скажу Магде, чтобы платья тебе подобрала из материнских. Потом, конечно, пошьем тебе собственные, хочешь? Много-много платьев. Даже лучше, что так случилось. Ты будешь, словно королева в этих платьях, в этих гарнитурах. Моя королева…моя чаровница…

Он вдруг привлек ее к себе, стал целовать ее лицо легкими поцелуями, что-то шепча, но Ксения не слышала его. Она пыталась уловить из его сбивчивой речи, что произошло, как он смог стать во главе рода, минуя старшего брата, а потом вдруг ее словно ударило. Они не поедут в Белоброды! Они не будут там жить, не будут растить детей. Она навсегда останется тут, в этом мрачном каменном замке с темными и холодными комнатами, с пугающим ее оружием и доспехах на стенах, где ее вечно будут сопровождать взгляды, которые она ловила вчера, прогуливаясь с Ежи по замку, встречая незнакомых ей мужчин и женщин в диковинных платьях. Настороженные, неприязненные, высокомерные…

Владислав что-то говорил ей потом, вглядываясь в ее глаза, а она только кивала, соглашаясь со всем, не слыша ни единого слова из его речей, вдруг остро желая, чтобы он ушел, чтобы она осталась одна. Она вдруг вспомнила, что должна была прочитать молитву утреннюю, еще пока рассвет не ступил в свои права, но отвлеклась на Владека, забыла о долге. Наконец он ушел, поцеловав ее в безвольные губы на прощание, и Ксения соскользнула на колени перед образом, который с трудом, но сумела закрепить в нужном углу. Мысли судорожно метались, она сбивалась, читая молитву, оттого злилась на себя. А еще злилась, потому что в душе не было той благости, того покоя, что ранее чувствовала Ксения, читая молитвы перед ликами. Видать, ушло оно в наказание за отступничество от веры, пусть и невольное, пусть временное.

Вернулась Катерина, что очередную ночь провела с Влодзимежем, незаметно стала суетиться по спальне служанка, приставленная к Ксении, разжигая огонь в камине, поправляя постель, а Ксения все стояла на коленях перед образом, даже не чувствуя ни холода, ни боли от долгого стояния на каменном полу. Наконец она в последний раз коснулась лбом пола, поднялась, косо взглянула на Катерину, наблюдающую за ней внимательно.

— Ты здорова? — обратилась она вдруг к Ксении, когда служанка выскользнула за дверь, спеша в поварню за завтраком для своей новой госпожи. — Ночь спала дурно? Отчего перед образами так долго стояла?

— Может, я за тебя стояла. И твои грехи отмаливала, ты же не стоишь! — огрызнулась Ксения, усаживаясь в деревянное кресло у камина, пытаясь согреть заледеневшие порядком ноги. Катерина только вздохнула, набросила ей на плечи мягкий вязаный платок, чтобы та совсем не замерзла в своей тонкой рубахе.

Влодзимеж был рад, что Ксения и Катерина по-прежнему были вместе, что ту не удалили от нареченной пана. Весь Замок уже знал, что магнатом был назван Владислав, и теперь Влодзимеж намеревался остаться при своем шляхтиче и далее, не желая уезжать в свой двор, где и хлопов-то не было, а бедность так и сквозила из щелей полуразваленного дома. Быть может, удалось бы получить фольварк в кормление, говорил он этой ночью Катерине, а еще лучше — занять место в Замке. Катерине для того надо было стать незаменимой при Ксении, ведь та непременно оставила бы ее при себе, в своей свите. Ей полагалось иметь хотя бы двух панн при себе, а других женщин Ксения здесь не знала. Это означало определенный статус, ведь это как при королеве фрейлины. Везде рядом — и в пирах, и на охоте, и…

— Какая свита, Влодзя? Какие хролейны? Какие пиры? — шептала ему тогда Катерина. — Не будет того. Не такова Ксения.

Влодзимеж же только смеялся в ответ. Какой выбор ныне у панны? Никакого, ровным счетом!

Нет, качала головой Катерина, наблюдая за тем ражем, в который при молении вошла нынче утром Ксения. Не такова она. Она вспомнила, насколько Ксения была упряма, не желая смиряться с правилами скита, памятуя о своем былом прошлом. А тут же…!

Вернулась служанка с подносом в руках, поставила перед Ксенией на низкий столик. Та скосила глаза на принесенную еду, отсекая мысленно запрещенную ей постом. Ей отчего-то казалось, что это делается специально — скоромная пища в день малого поста. Не могли же в кухне не знать, что середа — малый пост у людей православной веры, ходя некоторое время под матерью Владислава в услужении. Все, что она может взять с подноса ныне — только ломоть белого хлеба да яблоко. Хорошо, что Ксения точно знала, что Яблочный Спас уже за спиной, а то так и яблоко не взяла бы, памятуя о примете давней.

Ксения уже совсем запуталась в днях, сбилась, каков ныне день в Московии. Все у ляхов было не так. Даже дни отчего-то бежали быстрее, чем в отчей земле. Ксения была поражена, узнав, что у ляхов уже листопадник (или как его называли тут — паздерник {5}) начался, хотя по ее разумению еще более седмицы до того. Она судорожно вчера пыталась высчитать, когда будет праздник Покрова и другие святые дни, когда закончится Осенний мясоед {6}, но сбилась довольно скоро, запутавшись по неумению считать десятками. А при взгляде на яблоко вдруг снова вспомнила, совсем пала духом. Что же ей делать теперь? Как праздники отслеживать, как посты блюсти?

— Следующим утром я крещение приму, — вдруг сказала Катерина, вихрем врываясь в мысли Ксении, и та вздрогнула, осознав каждое слово. Вот оно, то чего так страшилась Ксения! Теперь-то она точно останется одна…

Но Ксения промолчала, только на миг глаза прикрыла, скрывая боль и страх, что мелькнули в душе. Катерина присела к ней поближе, на низкий табурет, такой низкий, что едва ли коленями не доставала до подбородка, усевшись на него. И кто такие скамьи делает?!

— Я уже прошлого дня с батюшкой местным говорила, — Катерина взяла за руку Ксению, легко тронула ее пальцы. — Он мне все о вере латинской поведал. Про обряды, про заповеди, про… догмы. Все почти, как в нашей вере, Ксения. Ведь тоже в Христа веруют, Ксения.

— Да только не так! — Ксения выдернула свою ладонь из руки Катерины, а потом заметила, как задрожали губы той, сжалилась, вспомнив ее страхи, погладила по неприкрытым волосам, успокаивая ее.

— Я должна это сделать, — прошептала Катерина. — И чем скорее, тем лучше. Мне бы под венец скорее…

Ксения взглянула в ее глаза и прочитала в их глубине ответ на невысказанный вопрос, что казалось, так и повис в комнате. Замерла на миг, пораженная тем светом, который уже давно замечала в лице Катерины и причину которого разгадала только сейчас.

— Ты…? — прошептала Ксения, чувствуя, как больно сдавило в груди от догадки. Будто обручи железные на сердце легли. Катерина же, не замечая перемены в своей собеседнице, радостно кивнула.

— Видать, на Преображение {7} понесла. Зато точно ведаю, что дитя Влодзи. Уж как я опасалась, что могу затяжелеть после… после той ночи страшной, но Господь миловал, — затараторила Катерина, заливаясь румянцем. Ксения же вдруг отстранилась от нее, поднялась с места, будто оглашенная. — Что с тобой? Что? — встревожилась Катерина. Служанка, раскладывавшая на кровати платье, чтобы внимательно осмотреть его на предмет возможной починки, оглянулась, распознав волнение в ее голосе.

— На Преображение… на преображение. Ныне же… листопадник! — Ксения застонала, схватилась за плечи. Эта неожиданная весть вдруг напомнила Ксении то, чего ее разум так тщательно скрывал от нее. Долгие годы бесплодия, кошмар прошлой замужней жизни. А потом, как луч света — дитя, так жестоко отнятое у нее. И вот она снова близка с Владиславом, пусть не каждую ночь, но все же… все же! Ранее ей хватило всего пары седмиц, чтобы затяжелеть, ныне же ее чрево снова пустое, как и было в прошлые годы.