Хранитель секретов Борджиа - Молист Хорхе

– У нее нет температуры, – сказала его мать, поцеловав девочку в лобик.

Но ее внучка плакала с каждым разом все более исступленно и, когда у нее снова спросили, в чем дело, с гримасой боли на личике стала бить себя ручкой по голове. Жоан приподнял ей руки, чтобы оглядеть подмышки, и в левой обнаружил опухоль.

– Бог мой! – вскричал он. Сердце его сжалось: раньше он видел подобные гнойники у умирающей старухи. – Думаю, это бубон.

Супруги потрясенно переглянулись, у Анны от ужаса округлились глаза.

– Пока нет еще причин для беспокойства, – сказал Жоан, чтобы успокоить ее. – У нее нет лихорадки. Я немедленно иду за врачом.

Хотя врачи, не сбежавшие из чумного города, посещали только совсем небольшую часть жителей, способных заплатить за визит, Жоану не сразу удалось найти одного из тех, кто пользовался наибольшим авторитетом. Как сам врач, так и два его помощника были одеты в черное, на головах их красовались шляпы такого же цвета, а лица скрывались под белыми масками, заканчивавшимися длинным клювом, который закрывал нос и рот, – похожие маски надевали во время карнавалов. Вид у этих людей был зловещим, а их маски напомнили книготорговцу Рим и Хуана Борджиа.

– Спасите нашу дочь! – воскликнула Анна, бросившись к эскулапу, который мотнул головой в знак того, что он ничего не гарантирует.

Малышка, лежавшая в постели, была в горячке, время от времени ее тельце содрогалось от озноба. Эскулап отвел волосы от ее ушей и увидел, что за ними появились новые бубоны.

– Это черная смерть, – заявил врач гулким голосом, исходившим из птичьего клюва его маски.

Внутри этого клюва имелся фильтр, наполненный ароматическими травами, которые, как считалось, очищали миазмы вдыхаемого им воздуха.

– Мы пустим ей кровь, – сказал он.

И его помощник снял черную тряпку со стеклянной посудины, которую до этого держал прикрытой: в ней была вода с несколькими черными пиявками длиной в четыре или пять дюймов, которые присосались к стенкам. Он выловил одну из них и приложил к обнаженному до пояса тельцу девочки. Тварь вонзилась в нежную плоть, и Катерина со стоном вздрогнула. Анна жалостно вскрикнула, увидев, как пиявка, укрепившись, начала сосать кровь малышки. Жоан сжал кулаки, а Эулалия начала молиться вполголоса. Помощник продолжал класть на тельце девочки этих существ, пока медик не показал ему жестом, чтобы он остановился. Анна в ужасе бросила взгляд на Жоана, и он взял ручку дочери в свои, пытаясь придать ей сил. Невозможно было смотреть, как эти паразиты, похожие на черных змей, наливались кровью из тела его малышки.

Тем временем второй помощник, удостоверившись в том, что окна открыты, начал жечь сосновые и можжевеловые щепки в принесенной им небольшой горелке. После этого он принялся распылять ароматный запах по комнате веточками розмарина.

– Что вы делаете? – спросил Жоан.

– Очищаем помещение от миазмов, – ответил помощник своим странным гнусавым голосом.

Насытившись, пиявки отпустили свою маленькую жертву, и помощник тут же вернул их в емкость с водой. Казалось, что Катерина заснула, и бабушка поспешила накрыть ее простынкой.

– Она выживет, доктор? – подавленно спросила Анна.

– Все в руках Господа, сеньора, – ответил он из глубины своей птичьей маски. – У нее лихорадка и много бубонов. Это нехороший знак. Давайте ей только воду, никакой еды и молитесь. Завтра мы вернемся, чтобы снова пустить девочке кровь и вскрыть бубоны.

– Снова пустить кровь? – засомневался Жоан. – Она же такая маленькая!

– Это именно то, что необходимо делать, – ответил лекарь своим горловым голосом. – У вас есть еще дети?

– Да.

– Не давайте им приближаться к девочке.

– Мы уже изолировали их, они находятся с семьей своей тети. Мы тоже не общаемся с ними.

– Хорошо, – сказал врач, уставившись через прорези своей птичьей маски на Эулалию, склонившуюся над внучкой, а потом перевел взгляд на Анну и Жоана. – Мне странно видеть столько людей около заболевшего чумой.

– Что же в этом странного?

– Я много чего видел, – пробормотал эскулап. – Детей, бросающих родителей, и родителей, обрекающих собственных детей на произвол судьбы. Страх правит всем.

Он оставил им настойку, которую назвал противоядием. Это была смесь растительных экстрактов, которую надо было использовать для компрессов, накладываемых на бубоны. Медик сказал им, что они должны прикрывать нос и рот платками, и, получив свой гонорар, попрощался, чтобы на следующий день вернуться вместе со своими зловещими «птицами». Анна дождалась, когда они уйдут, и, удостоверившись, что дочурка заснула под присмотром Эулалии, взглянула на Жоана: глаза ее были полны слез. Он обнял ее, а она затряслась в рыданиях.

– Надо молиться, Анна, – прошептал Жоан ей на ухо. – Давай помолимся. – И сглотнул собственные слезы.

Мысль о том, что его малышка умрет, что он может потерять это милое существо, разрывала его на части, но он старался скрыть свое безграничное отчаяние от жены. Жоан целиком сконцентрировался на молитве и тайком от Анны надел власяницу, которую хранил как воспоминание о своих приключениях во Флоренции. Ему хотелось испытать физическую боль, потому что в глубине души Жоан надеялся, что таким образом он добьется того, что Господь не замедлит смилостивиться в отношении него и его семьи.

Малышка по-прежнему металась в лихорадке, а на второй день некоторые из бубонов вскрылись и стали истекать гноем. Несмотря на пиявок, примочки, окуривания, холодные компрессы и всю любовь, которой была окружена девочка, болезнь не отступала, жар все усиливался. Каждый раз, когда Эулалия старалась измерить температуру, целуя Катерину в лоб, взгляд ее становился все грустнее.

– Температура не спадает, – говорила она. И садилась читать молитву рядом с кроваткой.

Вскоре под тонкой кожицей малышки появились черно-синие пятна, и на рассвете четвертого дня Катерины не стало.

И хотя они предчувствовали подобный конец, он не стал менее сокрушительным для трех взрослых, у которых уже не хватало слез, чтобы выплакать свое горе. Поникшие, опустошенные горем, они стояли рядом с кроваткой, вперив взгляд в лежавшее в ней тельце, покрытое синеватыми пятнами, от которого остались лишь кожа да кости. Жоан сокрушенно качал головой, словно не верил своим глазам. Не в силах осознать, как такое могло случиться, он все время задавался вопросом, почему Господь, несмотря на все его мольбы, забрал это невинное существо. Он не мог понять этой несправедливости и был просто уничтожен. Жоан посмотрел на жену и увидел, что она была так же опустошена, как и он сам.

– Жизнь продолжается, – сказал он, пытаясь утешить ее. – У нас есть еще двое детей.

Взгляд Анны терялся в пространстве, глаза ее покраснели от недосыпания и слез. Когда он обнял жену, то вынужден был поддержать, чтобы она не упала без чувств на пол.

Совет Ста запретил хоронить умерших от чумы в пределах города. В качестве альтернативы была учреждена служба, которая, передвигаясь по городу на повозке, извещала о своем приближении колокольчиком и забирала тела, вынесенные родственниками из домов, а также те, что лежали на улицах. Анна и Жоан отказались отдать тельце дочери этим людям, которые, подобно медикам, защищали свое лицо масками. Они не хотели, чтобы их умершую малышку бросили в кучу тел, громоздившихся на повозке. Эта колымага представляла собой душераздирающее зрелище из полураздетых тел, покрытых иссиня-черными пятнами; у некоторых из них даже не были закрыты глаза. Наваленных друг на друга трупов было так много, что невозможно было понять, какие из покрытых бубонами конечностей принадлежали тому или иному телу.

Гробы стали настоящей роскошью даже для богатеев, но их, тем не менее, уже давно не имелось в городе, и Жоан отыскал в мастерской деревянный ящик, сделал крышку и обил его лучшей из тканей, которая нашлась в доме. Жоан, Анна и Эулалия вместе с ящиком пошли по обозначенному Советом Ста пути – тому же, по которому двигалась повозка с жертвами чумы. Они прошли по улице дель Калль, пересекли бульвар Лас Рамблас, миновали площадь Бокерия и проследовали дальше по улице дель Эспиталь, чтобы покинуть город через ворота Сант Антони. Проходя мимо больницы Санта Креу, они увидели огромную гору трупов, сложенных штабелями в ожидании похоронной повозки. Чума косила людей, не щадя никого.