Восточный конвой - Владимир Михайлов

И все же не менее четверти часа ушло у него на то, чтобы, улегшись под одним из окружавших поляну деревьев, укрывшись в его тени, привести себя в нужное состояние — вобрать в себя максимум энергии извне, из космоса, мобилизовать сознание, сконцентрироваться на том, что предстояло сделать. Работа эта требовала громадного напряжения, и Милов знал, что после нее он завтра весь день будет чувствовать себя, как в тяжком похмелье. Ладно — все равно, другого выхода нет.

Почувствовав себя готовым, он встал и быстро отыскал глазами часового; тот, устав ходить вокруг машин, стоял теперь, прислонившись к последней из них, то есть ближайшей к Милову. Прикрываясь ею, Милов, скользя бесшумно (он сейчас, пусть и на краткое время, чувствовал себя способным даже в воздух подняться и лететь, лететь), подобрался к охраннику и остановился в шаге от него. Стоило парню обернуться — и он мог бы схватить Милова за горло — для эволюций с оружием уже не оставалось между ними места, — но он не обернулся, потому что Милов начал уже свое дело, замкнув взгляд на часовом, внедряясь в его сознание, принося в нею расслабленность, покой, желание спать, спать, спать… Мужик оказался крепким; однако, слабой стороной технетов, как еще раньте понял Милов, была внушаемость — а иначе они и не были бы технетами. И все же прошло не менее десяти минут, прежде чем застывший в неподвижности часовой стал протяжно зевать, тереть глаза, хотел было двинуться — но уже не в состоянии был, только пошатнулся. Милов шагнул и, поддерживая, позволил технету мягко опуститься на травку.

Теперь нельзя было терять времени. Милов подбежал к первой машине. Дверца, понятно, была заперта. Однако, такие замки отпираются и куском проволоки — если уметь. Милов умел; проволоки у него не было, универсальная отмычка, помогавшая раньше, осталась в сумке в бараке, но была телескопическая антеннка рации; пришлось пожертвовать ею — верхним, самым тонким звеном. Замок быстро сдался. Милов скользнул на сиденье. Телефон был там, где ему и полагалось. Чувствуя, как обрывается от волнения сердце, Милов взял трубку. И облегченно перевел дыхание: сигнал был. Он набрал код и номер. Леста должна быть дома. Она должна подойти… Милов как бы вогнал в телефонный сигнал весь остаток своей энергии: подойди, сними трубку!..

Она подошла, и он, убедившись в том, что это действительно она, и позволив ей, в свою очередь, увериться в том, что именно он вызвал ее, — сразу же сказал все, что ей надо было знать и сделать: и насчет пятой машины, что находилась еще в Круге и которую надо было задержать на сутки; и насчет того, чтобы с ней не отправили никакого резервного водителя, в случае, если отсюда будут его требовать; и относительно команды, с которой — с тренером — ей следовало связаться незамедлительно. Она все поняла и обещала выполнить. Для этого ей надо было немедленно уходить из дому, чтобы на рассвете оказаться снова в Круге. Времени у них совсем не оставалось, и все же они позволили себе еще с минуту поговорить на темы, к делу не относившиеся. Потом он попрощался и осторожно положил трубку на место. Вылез. Захлопнул дверцу, предварительно заблокировав, чтобы кабина вновь оказалась запертой. Тут без некоторого шума, конечно, не обошлось, но часовой еще спал; он должен был проспать еще десять минут, потом встать и нести службу дальше, даже не подозревая о том, что в бодрствовании его возникал перерыв. Самому же Милову сейчас, как никогда, требовалось именно поспать, как можно лучше выспаться — у него оставалось на это целых три часа: чтобы отдохнуть и окончательно продумать действия на предстоящий день.

2

(47 часов до)

К завтрашнему дню вариант у Милова уже созрел. И, чтобы не упустить возможности реализовать его, Милов с самого утра, до выезда на работу, старался держаться поближе к самому начальнику поселения. Тот казался обеспокоенным, и все знали, почему: все утро по участку искали исчезнувшего шофера, но найти не могли. Непонятно было, что с ним приключилось, однако разобраться помог водитель первой машины, он же старший каравана. У него из кабины, как оказалось, исчезли деньги и еще кое-какие мелочи. Хочешь — не хочешь, приходилось предполагать, что исчезнувший водитель просто-напросто обокрал своего коллегу и заблаговременно скрылся. Почему, зачем — никто, понятно, не знал, однако, надо полагать, были у того причины.

— Ну, погоди, встречу я его… — и старший каравана стиснул увесистые кулаки. — А кого же я теперь за руль посажу? — озабоченно подумал он вслух тут же.

— Да, — посочувствовал начальник поселения, всем обликом своим показывая, что на самом деле проблема эта его ну просто ни на грамм не волнует. — Три машины остались, а нужны-то четыре. Тебя, что ли, он за баранку посадит, тупая твоя морда?

Говоря это, он смотрел на Милова, и по лицу начальника было совершенно ясно видно, что именно таким он этого технета и считает, а может быть, оценивает и еще ниже, чем позволяет себе сказать вслух. Милов внутренне одобрил начальника: тот показывал недюжинные актерские способности — если учесть, что всего лишь полчаса назад Милов навестил его — перехватил в лесу по дороге от жилья к площадке, где собирались для отправки на работу; перехватил и, представившись, назвав как пароль имя Орланза, предупредил, что в конвое открылась вакансия, и что он как раз является кандидатом на ее замещение; делом начальника было — технично вложить эту кандидатуру в сознание старшины конвоя — чтобы тот был уверен, что сам лично пришел к такому решению. Этим единомышленник Орланза сейчас и занимался.

— Да ладно, — продолжал начальник, утешая конвойщика. — Пришлют же тебе водилу — ну, перекантуешься тут еще денек, а может два, чем тебе тут не кайф? Лес валить вас не заставляют… — и он засмеялся, как будто удачно сострил. — Товар протухнет, что ли?

Главный водитель глянул на него весьма недружелюбно.

— Не дай бог ему протухнуть… — пробормотал он сквозь зубы.

— Оштрафуют, однако? — не отставал верховный лесоруб. — На много ли? Не на тысячу же технов! Да и тебе ведь — помнится, ты сам говорил — не сегодня выезжать надо было, ты еще собирался тут постоять до команды…

— Оштрафуют, — сказал старшина конвоя тяжело, словно язык его устал ворочаться во рту. — И меня, и тебя, и всех — на сто миль в округе. Сегодня надо бы уехать — понял? — И добавил с таким выражением лица, словно сказанным объяснялась вся сложность положения: — Тут ветер меняется, понял? Раньше, чем думали. Так что мы сразу должны, как только пятая машина подойдет — в путь-дорогу. Ветер; усек?