Отныне и вовек - Джеймс Джонс

— Ну ты даешь! — сказал Блум. — Я тебя поблагодарить хочу, а ты хамишь. Кто же так делает? — Он тоже встал и демонстративно собрал свою посуду. — Я к тебе подошел; только чтобы поблагодарить. А так-то не больно и хотелось, не думай.

— Мне твоя благодарность нужна как рыбе зонтик, — сказал Пруит. — Доволен?

— Ха! — скривился Блум. — Не смеши. Чего ты воображаешь? Кто ты такой? Тоже мне король нашелся! Сами дерьмо беспорточное, так все на евреях вымещают.

— Ты это что? Оскорбить хочешь?

— Я тебя просил соваться? Собака моя просила? — заорал Блум. — Никто не просил. Ты сам полез. В другой раз подожди, пока попросят. Ни я, ни моя собака в твоей вонючей помощи не нуждаемся! Понял, гад? И чтобы ни ко мне, ни к моей собаке больше не подходил!

Пока они разговаривали, Пруит поставил тарелку на стол, но кружку по-прежнему держал в руке. И сейчас он с силой метнул ее. Тяжелая фаянсовая кружка без ручки ударила Блума в лоб. в самую середину. Блум недоуменно заморгал и нахмурился. Отскочив, кружка упала, но не разбилась. Равнодушная и безразличная ко всему на свете, она катилась по бетонному полу.

Не успели они шагнуть навстречу друг другу, как между ними уже стоял Старк. Сигарета все еще невозмутимо свисала из уголка его рта, готового то ли рассмеяться, то ли язвительно оскалиться, то ли перекоситься в плаче. Ногой он загородил дорогу Пруиту, а Блума толкнул в грудь и заставил отступить.

— Здесь хозяин я, — прорычал Старк. — Хотите драться — идите на улицу. А в столовой не позволю. В столовой едят, — гордо сказал он. — Только едят, и ничего больше. Тебе, Пруит, повезло, что кружка не разбилась. А то в получку я бы у тебя вычел.

Блум огляделся по сторонам. На лбу у него ярко горело красное пятно.

— Что, выйдем? — спросил он.

— Почему не выйти? Можно, — сказал Пруит.

— Тогда чего стоишь? Испугался? — Блум двинулся к двери, на ходу расстегивая рубашку.

Пруит вышел за ним из столовой и зашагал через двор на плац, где еще сушились натянутые днем палатки. Все в радостном предвкушении сорвались с мест и повалили за дверь. Из других столовых с окружающих двор галерей тоже уже сбегались солдаты, как будто знали обо всем заранее и лишь дожидались сигнала. Толпа обступила их широким кольцом. Блум наконец снял с себя рубашку и выставил на всеобщее обозрение широченную грудь; кожа у него была белая как молоко. Пруит тоже сбросил рубашку.

Они дрались полтора часа. Начали в половине шестого, когда было еще светло. Ротные товарищеские открывались в восемь, но Блум выступал в сильнейшей группе, то есть не раньше десяти — половины одиннадцатого, и, когда наряд из спортзала стал натягивать на помосте в центре плаца канаты для ринга, они все еще дрались.

Блум был боксер, и против него годился только бокс. С прошлого декабря Блум тренировался довольно регулярно, так что живот у него стал твердый как камень. А голова от рождения была твердая как камень. Не будь Блум так пуглив, он бы одолел Пруита очень быстро. В любом случае Пруита могла выручить только природная быстрота реакции, которую он с годами развил еще больше и в Майере положил в основу выработанного им стиля боя. Но он был настолько не в форме, что при всей своей быстроте уже через десять минут полностью выложился, увертываясь от Блума.

Блум почти все время ему подставлялся, но ни один удар Пруита — а удар у него был на редкость сильный для боксера его веса — на Блума не действовал. Для пробы Пруит послал несколько «хуков» левой в живот, но понял, что это бессмысленно. Тогда он решил обработать левой лицо Блума. Первый же по-настоящему удачный удар сломал Блуму нос. Пруит почувствовал, как что-то вдавилось под его кулаком, и понял, что нос у Блума сломан. Но крови почти не было, лишь тонкая струйка, которая быстро подсохла, только и всего. Секунд пять у Блума сильно слезились глаза, лицо на мгновенье окаменело, но верхняя губа даже не распухла. Это было все равно что пытаться свалить кулаком буйвола.

Пруит продолжал метить ему в нос, но Блум теперь успевал сгибаться чуть не пополам, и левая рука Пруита пролетала над головой Блума, а тот, разогнувшись, посылал стремительный «кросс» правой. Так повторилось раза три. Блум мог бы вышибить из Пруита дух, влепи он ему сейчас «хук» левой в живот, но Блум почему-то продолжал мазать боковыми правой. Пруит скоро заметил, что, пригибаясь, Блум прикрывает лицо только справа, а левая сторона остается у него открытой. Пруит начал отвлекать его ложным выпадом левой и на ходу посылать прямой удар вниз, туда, где в этот миг должен был быть просвет. Сначала он промахивался, но потом наконец попал. Удар пришелся под глаз, и Пруит понял, что у Блума останется синяк. Но это было слабым утешением, потому что удар подействовал на Блума не больше, чем все предыдущие. С тем же успехом можно было пытаться в одиночку перевернуть автомобиль.

Блум в очередной раз пригнулся, и Пруит снова ударил правой. Блум дернул головой вниз, и кулак Пруита со всей силой врезался Блуму в темя. У Пруита занемел палец. Он его не сломал, только выбил, но и этого было достаточно. Ухмыляясь во весь рот, Блум распрямился. Отказавшись от ударов правой, Пруит продолжал целиться левой в нос, а ушибленную правую берег, чтобы в удобный момент двинуть Блуму в кадык. Другого варианта, пожалуй, не оставалось. Положение отчаянное, как у человека, который бродит вокруг дома и дергает двери одну за другой, а убедившись, что все они заперты, хватает камень, чтобы разбить окно, и только тогда замечает, что все окна зарешечены. Он уже очень устал.

Толпа вокруг них росла, зрители были в восторге. Несколько самозваных блюстителей порядка осаживали толпу, заботясь, чтобы боксерам хватало места, и все вели себя так, будто смотрели настоящий бой на ринге. Крови было немного, но зрители это сейчас прощали, потому что все они с профессиональным интересом следили, как Пруит пытается вылезти из безнадежной ситуации. Сторонние наблюдатели, они могли позволить себе удовольствие вникать в теоретические расчеты Пруита, не рискуя при этом попасть под кулак Блума. И каждый раз, когда Пруит пробовал новую тактику, им было очень интересно, что из этого выйдет, и он слышал, как они обсуждают его шансы на успех, словно присутствуют при рождении нового шахматного гамбита.

Ноги у Пруита сильно устали, предплечья, локти и плечи ныли от ударов. Правая кисть слегка распухла — заметив это, Блум стал менее пуглив и наступал активнее. А удобный случай ударить Блума правой в кадык все не подворачивался. Пруит уже начинал сомневаться, что такая возможность вообще у него появится. Он не хотел рисковать зря и промахиваться, потому что, попади он снова Блуму в голову, его правой хватило бы ненадолго.

А Блум продолжал наступать, действуя обоими кулаками, и Пруит тратил все силы, чтобы вовремя увернуться, особенно когда Блум прижимал его к толпе. Блуму даже удалось неожиданно поймать его правой — он в это время как раз был прижат спиной к толпе. Этот удар, прямой, а не «кросс», взрывом отдался у него в виске. В следующий миг он оказался на коленях и повалился на какого-то зрителя, который под ним тоже упал. Ему захотелось спать, на него накатила страшная усталость, голоса вокруг расплылись, стали далекими, и поднялся он с огромным трудом, потому что ноги не желали ему больше служить.

В другой раз, много позже, когда Блум надвигался на него, он почувствовал, как спотыкается о чьи-то ноги, и упал прежде, чем Блум успел ударить. Он увидел занесенную над собой ногу Блума и откатился в сторону, впервые за весь день ощущая настоящую злость. Кто-то шагнул в круг, отпихнул Блума назад и потребовал, чтобы, тот дрался честно. Сквозь сгущающиеся сумерки он разглядел, что это Старк. Толпа шумно поддержала Старка. Зрители не хотели, чтобы им испортили удовольствие и так прекрасно начавшийся бой закончился бы вульгарной дракой. Блум что-то доказывал.

Когда Пруит снова вошел в круг, Блум занес назад нацеленную правую и стоял наготове совсем рядом — он бы шагнул еще ближе, но толпа не позволяла, — Пруит саданул его по ноге каблуком полевого ботинка. Забыв про готовую к удару правую, Блум широко разинул рот, чтобы заорать, но Пруит резко послал левую в сломанный нос; Блум наконец заорал и поднял обе руки к лицу, а Пруит вломил ему левой «хук» в живот, целясь как можно ниже, но все же так, чтобы не попасть между ног. Блум не застонал, но невольно опустил руки — наверно потому, что удар в нос и боль в ноге на мгновенье ошарашили его, — и шея у него осталась совсем открытой. Тут-то Пруит и ударил его правой в кадык. Боль в руке была адская, но удар себя оправдал. Блум захрипел, схватился обеими руками за горло и в первый раз за всю драку свалился на землю.

Стоя на коленях, Блум кашлял и судорожно ловил ртом воздух, руки его осторожно щупали горло. Лицо покраснело, потом побагровело, потом стало сине-черным, и он упал на бок. Его вырвало, но он тотчас встал и, хрипя, двинулся на Пруита, низко согнувшись и выставив вперед голову, как баран.