Развороченная могила - Джоан Роулинг

с мощеным пивным садом, расположенного на Хай-стрит слева от него. Задний вход в отель “Де Пари” из красного кирпича (почему Париж?) расположенный прямо напротив пивного сада, манил к себе.

К черту.

Ночевку он объяснит придирчивому бухгалтеру агентства тем, что был задержан в ходе расследования. В “Кингз Хед” он просмотрел меню на стойке бара и заказал пинту пива Doom Bar и гамбургер с картошкой, оправдывая последнее семью предыдущими днями правильного питания.

В сыром пивном саду было безлюдно, что вполне устраивало Страйка, поскольку он хотел сосредоточиться. Устроившись за столиком с электронной сигаретой, он достал мобильный телефон и принялся за работу. Поискав общественные открытые бассейны в окрестностях дома детства Шери, он нашел один в Херн-Хилле. Не забывая о том, что ее юношеская карьера в плавании проходила под именем Карин Мейкпис, Страйк продолжал гуглить, и наконец на четвертой странице результатов поиска нашел то, что искал: старую фотографию команды по плаванию, состоящей из мальчиков и девочек, размещенную на странице Facebook женщины по имени Сара-Джейн Барнетт.

В центре фотографии стояла девочка лет одиннадцати или двенадцати, в пухлом лице которой Страйк узнал хитрую улыбку подростка, впоследствии известного как Шери Гиттинс. Под фотографией Сара-Джейн написала:

Счастливые воспоминания о старом Броквелле! О, как бы снова быть в такой форме, но в 12 лет это было проще! Слева направо: Джон Кертис (который нам всем нравился!!!), Тамзин Коуч, Стюарт Уайтли, Кэрри Мейкпис, искренне ваша Келли Пауэрс и Рис Саммерс.

Теперь Страйк открыл страницу Кэрри Кертис Вудс на Facebook, которая все еще не приняла его просьбу о подписке. Однако теперь он знал, что Шери когда-то тоже звали Кэрри, и, что еще лучше, у нее была причина, по которой она могла выбрать псевдоним “Кертис”: в знак уважения к своему детскому увлечению.

Покончив с гамбургером, чипсами и пинтой пива Страйк вернулся на парковку и взял небольшой рюкзак с зубной щеткой, пастой, чистым бельем и проводом для подзарядки телефона, который он хранил в багажнике своей машины на случай непредвиденных ночевок, а затем пешком вернулся в отель Де Пари

Он мог бы предсказать интерьер по внешнему виду: в высоких арках, хрустальных люстрах и крутой лестнице вестибюля чувствовалась величественность, Но в пробковой доске объявлений, на которой была напечатана ламинированная история отеля, ощущался запах молодежного общежития. Не умея оставить вопрос без ответа, Страйк заглянул в нее и узнал, что отель был основан человеком, семья которого бежала из Франции во время революции.

Как он и надеялся, ему удалось снять одноместный номер, но, как он и предполагал, что было неизбежно в летний сезон, он не имел вида на море, а выходил на крыши Кромера. Сознательно ища хорошее, он отметил, что в комнате было чисто, а кровать казалась удобной, но теперь, когда он оказался внутри нее, окруженный той же желто-красной цветовой гаммой, что и вестибюль, он почувствовал клаустрофобию, что, как он знал, было совершенно иррационально. За время своего детства и службы в армии он спал в машинах, в палатках на твердой земле, в сквотах, в этом чертовом ужасном сарае на ферме Чепмена и на многоэтажной автостоянке в Анголе: у него не было причин жаловаться на вполне адекватный гостиничный номер.

Но когда он повесил куртку и огляделся по сторонам, чтобы определить, сколько средств балансировки имеется между кроватью и ванной комнатой, по которой ему придется передвигаться на одной ноге следующим утром, депрессия, с которой он боролся весь день, навалилась на него. Опустившись на кровать, он провел рукой по лицу, не в силах больше отвлечься от двух причин своего плохого настроения: Шарлотты и Робин.

Страйк презирал жалость к себе. Он был свидетелем серьезной бедности, травм и лишений, как в армии, так и во время своей карьеры детектива, и верил в то, что нужно ценить свои благословения. Тем не менее, полуночные угрозы Шарлотты не давали ему покоя. Если она выполнит их, то последствия будут не из приятных. Им уже достаточно интересовалась пресса, чтобы понять, насколько серьезную угрозу она представляет для его бизнеса, и он уже имел дело с попыткой саботажа со стороны Паттерсона. Он надеялся, что ему больше никогда не придется покидать свой офис и терять клиентов, которым нужен был анонимный сыщик, а не безвольная знаменитость, тем более замазанная подозрением в насилии над женщиной.

Он снова достал телефон и набрал в Гугле свое имя и имя Шарлотты.

Было несколько совпадений, в основном старые газетные статьи, в которых вскользь упоминались их отношения, включая недавнюю статью о ее нападении на Лэндона Дормера. Значит, она еще не начала говорить. Несомненно, он сразу же узнал бы, если бы она заговорила: отзывчивые друзья написали бы ему о своем возмущении, как всегда делают люди, читающие плохие новости, думая, что это поможет.

Он зевнул, подключил мобильник к зарядке и, несмотря на то, что было еще рано, отправился в душ, прежде чем лечь спать. Он надеялся, что горячая вода улучшит его настроение, но пока он намыливался, его мысли унеслись к Робин, что не принесло ему утешения. Он был с ней во время двух последних поездок в приморские города, причем в обоих случаях по другим делам: он ел с ней картошку в Скегнессе и ночевал в соседних комнатах в Уитстейбле.

Особенно ему запомнился ужин в отеле, который они разделили в тот вечер, вскоре после того, как он только что расстался со своей последней девушкой, и перед тем, как Робин отправилась на свое первое свидание с Райаном Мерфи. Робин, как он помнил, была одета в голубую рубашку. Они пили Риоху и смеялись вместе, а наверху их ждали две спальни, расположенные бок о бок на последнем этаже. Все, подумал он, было благоприятно: вино, вид на море, оба одиночки, рядом никого, кто мог бы помешать, и что же он сделал? Ничего. Даже если бы он сказал ей, что его отношения — короткие, неудовлетворительные и завязавшиеся исключительно для того, чтобы отвлечься от неловкого желания к партнеру, — закончились, это могло бы послужить поводом для разговора, в ходе которого выяснились бы собственные чувства Робин. Но вместо этого он сохранял привычную сдержанность, не только решив не портить их дружбу и деловое партнерство, но и боясь отказа. Его единственная и, по общему признанию, неудачная попытка поцеловать Робин в пьяном виде возле отеля Ритц на ее тридцатом дне рождения была встречена таким взглядом ужаса, что запечатлелась в его памяти.

Голый, он вернулся в