Император и ребе, том 1 - Залман Шнеур

путь и коварные уста я ненавижу»…[356] «Любящих меня я люблю, и ищущие меня найдут меня»…[357] «Я хожу по пути правды, по стезям правосудия»…[358]

— Ну, — перебил его неожиданно реб Нота Ноткин, подчеркивая интонацией свои слова, чтобы привлечь внимание сатановца, — все это лишь похвалы мудрости, но где же сама мудрость? Вот, например, возьмем пятнадцатую главу.

И сатановец сразу же уступил ему с той же вежливой улыбкой на бледных губах и прочитал то, что ему было предложено:

«Кроткий ответ отвращает гнев, а оскорбительное слово возбуждает ярость. Язык мудрых сообщает добрые знания, а уста глупых изрыгают глупость. На всяком месте очи Господни: они видят злых и добрых. Кроткий язык — древо жизни, но необузданный — сокрушение духа. Глупый пренебрегает наставлением отца своего; а кто внимает обличениям, тот благоразумен. В доме праведника — обилие скарбов,[359] а в прибытке нечестивого — расстройство»…[360]

— Скарбов… — слегка поморщился реб Нота и прищелкнул языком, как будто намеревался попробовать селедочного рассола, подслащенного медом, — это как-то… это…

Мендл-сатановец покраснел. Он хотел как-то оправдаться, но реб Нота Ноткин сразу же это заметил.

— Ну-ну, — сказал он успокоительно, — одно такое слово не существенно… Читайте, читайте!

Но Медл-сатановец уже потерял желание читать. Он закрыл свою тетрадку.

— Таких слов, — сказал он совершенно спокойно, — много. Точно так и говорит народ, безо всяких выкрутасов…

На короткое время в комнате воцарилась неприятная тишина. Было слышно только, как реб Мордехай Леплер прихлебывал чай, глоток за глотком, — так, словно хотел избавиться от соленого привкуса.

— Знаете? — сказал реб Нота, протирая очки, как всякий раз, когда раскаивался в неудачно сказанных словах. — Меня, реб Мендл, вы убедили… Но ведь вы собираетесь в «академию» реб Йегошуа Цейтлина?

— Да…

— Там такой… там перевод такого сорта сочтут за оскорбление имени Господнего. Попомните мои слова! Вас там за это по головке не погладят…

— Я это писал не для них, и я от них не жду, чтобы они меня гладили по головке. Такие знатоки Торы, как вы, реб Нота, можно сказать, уже обеспечены местом в Грядущем мире, как дровами на зиму. Я это уже и реб Йегошуа Цейтлину сказал, еще в Минске…

— О-о? — задумчиво сказал реб Нота. — Уже сказали?.. Послушайте меня, реб Мендл. Оставьте такую работу другим. Вы с вашей ученостью, с вашей одаренностью… Вы бы лучше составили записку о евреях в новоприобретенных областях России… Записку, похожую на ту, что вы подали на французском языке польскому четырехлетнему сейму. Для нашего собрания, которое я планирую, это было бы очень полезно. Да и для всего народа Израиля…

В тот вечер Мендл-сатановец ушел из дома реб Ноты Ноткина одинокий и какой-то пришибленный. Этот чужой город теперь подавлял его, а радость творчества, владевшая им на протяжении двух недель подряд, ушла. Он вдруг почувствовал себя старым. Спина болела от долгого сидения на одном месте, а глаза резало от дыма коптилки, при свете которой он работал по ночам.

«На тебе, — горько подумал он. — Мои слова попали в неправильные уши. Реб Йегошуа Цейтлин, мой новый покровитель, сказал мне: “Вы человек науки. Довольно вам обучать детей иноверцев. Учите лучше еврейских детей!..” А его компаньон реб Нота Ноткин говорит: “Вы такой ученый человек, человек науки! Зачем вам учить невежд? Это за вас сделают простые меламеды. Ваше место — на собраниях, в политике!..” Вот и разберись, как удовлетворить еврейских богачей! Их заносчивость и капризы ничем не лучше заносчивости и капризов польских помещиков. Может быть, даже хуже…»

Глава двадцать первая

Князь Адам Чарторыйский

1

По дороге домой, рядом с высоким укрепленным берегом Невы, кто-то нагнал и окликнул Мендла-сатановца. Он обернулся. Это был реб Мордехай Леплер, которого он только что оставил в доме реб Ноты Ноткина.

— Извините! — сказал реб Мордехай, немного запыхавшись, из своего большого собольего воротника. — Я только хотел вам кое-что сказать…

Мендл-сатановец ждал.

— Пойдемте, пойдемте! — взял его под руку реб Мордехай. — Я только хотел сказать, что вас неправильно оценили… Я имею в виду ваш перевод Притчей Соломона.

— Хм… — только и сказал Мендл-сатановец холодно и сухо. Это означало: «Додумались наконец! А почему вы этого раньше, у вашего свата дома, не сказали?»

Реб Мордехай сразу почувствовал этот упрек и ответил на него так, словно он был высказан вслух:

— Когда я сижу среди таких ученых людей, как вы и мой сват, я не вмешиваюсь в разговоры на высокие темы. Я слушаю.

Мендл-сатановец вспомнил, что в то время, когда реб Нота Ноткин с кислой улыбочкой выслушивал несколько отрывков из его перевода, лицо реб Мордехая сияло. А когда реб Нота давал ему, сатановцу, совет не тратить силы на это «Пятикнижие с переводом для мужчин», а заняться «вещами поважнее», реб Мордехаю, его земляку, было как-то не по себе. Он быстро-быстро отхлебывал свой чай и делал вид, что ничего не слышит и не видит.

— Так что вы этим хотите сказать? — смущенно спросил Мендл-сатановец. — Я имею в виду — тем, что меня неправильно оценили…

— Я хочу сказать, что не согласен с моим сватом. И удивляюсь, что вы обратились с таким делом к реб Ноте, а не… к простому человеку.

— Ах, реб Мордехай, — сказал сатановец, близоруко и смущенно глядя на землю под своими шагавшими ногами, — у простого человека, для которого я так тяжело работал, нет средств, чтобы издать такую рукопись в такой отсталой стране, как Россия, где еврейское книгопечатание так редко и так дорого. Поэтому я и обратился к богачу, к ученому еврею, чтобы он ее издал, а читает ее пусть простой народ. Но я, видимо, просчитался. Теперь мне остается только реб Йегошуа Цейтлин, когда он сюда приедет…

— С ним, реб Мендл, вы еще больше просчитаетесь!..

— А? Что? — переспросил сатановец.

— Я говорю, что реб Йегошуа Цейтлин откажет вам еще резче. Он уважает сочинения только на священном языке и издание книг только на священном языке готов поддерживать. Он горячий приверженец Гаона и смотрит на простых людей как… еще хуже, чем на женщин.

— Вы так уверены в этом? Простите, но вы так мало его знаете…

— Когда мы встретились в Минске, где он вас уговорил не оставаться у Чарторыйского, я несколько раз с ним беседовал. Этого мне было достаточно. Он сам ученый еврей и любит ученых евреев…

— Да, я это уже вижу… — опустил свою большую голову сатановец.

— Но не отчаивайтесь, — сразу же бросился утешать его