Таинство - Клайв Баркер

«Нет, ты посмотри, что ты сделал…» — услышал Уилл в своей голове голос лиса.

— Что я сделал?

«…ты освободил меня».

— Постой, не уходи пока.

«О господи, Уилл, мне нужно идти».

— Побудь со мной немного. Останься. Прошу тебя.

Он услышал, как лис вздохнул.

«Ну, что ж, — сказал зверь, — разве что ненадолго…»

Рукенау задрожал.

— Они теперь одно? — спросил он. — Я что-то плохо вижу.

Фрэнни онемела от удивления. Одно дело слышать, как Рукенау рассказывает о том, что он разделил нилотика, и совсем другое — увидеть, как все вернулось на свои места.

— Ты меня слышишь? — повторил Рукенау. — Они теперь одно?

— Да, — пробормотала она.

Рукенау осел у нее на руках.

— Господи милостивый, какие преступления я совершил против этого существа, — сказал он. — Ты простишь меня?

— Я? — не поняла Фрэнни. — Вам ни к чему мое прощение.

— Я приму прощение, кто бы его ни дал, — ответил Рукенау. — Пожалуйста.

Он был при смерти, голос звучал так слабо, что Фрэнни с трудом разбирала слова. Она понимала, что он просит о последней услуге. И если она может его утешить, то почему бы не сделать это? Она приникла к Рукенау, чтобы он расслышал.

— Я прощаю вас, — сказала Фрэнни.

Он едва заметно кивнул, и на мгновение его взгляд застыл на ее лице. Потом глаза Рукенау перестали видеть, и его жизнь закончилась.

Полосы света, в которых воссоединился нилотик, стали рассеиваться, и это существо повернулось к Уиллу и посмотрело на него. Уилл подумал, что Симеон неплохо изобразил нилотика. Он смог передать изящество этого существа. Вот только нездешняя гармония пропорций не удалась Симеону, этот легкий налет инаковости, немного пугавший Уилла: не захочет ли это существо причинить ему зло?

Но когда оно заговорило, все страхи исчезли.

— Мы прошли вместе такой долгий путь, — сказало оно медоточивым голосом. — Что ты собираешься делать теперь?

— Я хочу пойти немного дальше, — сказал Уилл, бросая взгляд через плечо.

— Не сомневаюсь, — сказал нилотик. — Но поверь мне: это будет неблагоразумно с твоей стороны. Каждый шаг, сделанный вглубь, приближает нас к сердцу мира. Ты перестанешь быть самим собой, а в конечном счете потеряешь себя.

— Меня это не волнует.

— Но это волнует тех, кто тебя любит. Они будут скорбеть о тебе сильнее, чем ты можешь представить. Я не хочу быть в ответе за самую малую слезинку.

— Мне бы увидеть еще немного, — сказал Уилл.

— Что значит «немного»?

— Решай сам, — сказал Уилл. — Я поговорю с тобой и поверну назад, когда ты скажешь, что пора.

— Я не вернусь назад. Я собираюсь уничтожить дом и начну с его сердца.

— И куда пойдешь потом?

— Прочь. От мужчин и женщин.

— Разве еще остались такие места?

— Ты удивишься, узнав, как их много, — сказал нилотик и, миновав Уилла, двинулся в глубь тайны.

Нилотик не запретил Уиллу следовать за ним, а приглашения ему и не требовалось. Он осторожно двинулся по пятам нилотика, словно рыба, идущая на нерест вверх по реке, через пороги, которые Уиллу не удалось бы преодолеть живым, если б нилотик впереди него не рассекал воду. Но он и так быстро осознал правоту нилотика. Чем дальше они уходили, тем больше Уиллу казалось, что идет он не среди отражений мира, а по самому миру, его душа превратилась в благодатную нить, ведущую в тайны этого мира.

Он вместе со сворой тяжело дышавших собак лежал на холме, оглядывая долины, где паслись антилопы. Он маршировал с колонной муравьев и трудился без устали в муравейнике, пересчитывая яйца. Он танцевал брачный танец с шалашницей и спал на теплом камне с такими же ящерицами, как он. Он был облаком. Он был тенью облака. Он был луной, которая отбрасывала тень облака. Он был слепой рыбой. Он был косяком рыб. Он был китом. Он был морем. Он был властелином всего, что видел. Он был гельминтом в помете хищника. Он не скорбел, зная, что его жизнь продлится еще день или час. Он не задавал себе вопрос, откуда он взялся. Он не хотел быть иным. Он не молился. Он не надеялся. Он просто был. И был. И был. И в этом была радость — в бытии.

Где-то на пути, вероятно, среди облаков, среди рыб, он потерял из вида своего проводника. Существо, которое в человеческой инкарнации было и его мучителем, и его создателем, ускользнуло и исчезло из его жизни навсегда. Он смутно почувствовал его уход и понял, что это знак: остановиться и повернуть назад. Нилотик доверил Уиллу самому решать свою судьбу, и на плечах Уилла лежала ответственность не злоупотреблять этим подарком. Не ради него самого, а ради тех, кто будет скорбеть, если его потеряет.

Это была трезвая мысль. Но эмоции захлестывали Уилла, и он не мог руководствоваться доводами разума. Как отвернуться от всего этого великолепия, если он увидел лишь самую малость?

И он пошел дальше, туда, куда осмеливались ходить лишь те, кто мог с закрытыми глазами найти путь домой.

«Я свидетельница», — подумала Фрэнни.

Вот что я должна делать теперь: наблюдать, что происходит, и запоминать, чтобы все рассказать, когда это дивное зрелище исчезнет.

А оно непременно исчезнет. С каждым мгновением это становилось все очевиднее. Первым признаком того, что Дом скоро обрушится, были хлынувшие на нее струи холодного дождя. Потолок в комнате Рукенау стал пропадать, а живые формы, сошедшие с него, — исчезать. Они не растаяли, просто исчезли, и на их месте возникла более привычная обстановка. Правда, у Фрэнни появилось искушение поверить, что они сохранились вокруг, просто ее органы чувств перестали их воспринимать. Она не слишком расстроилась. Хотя серые тучи, проливающиеся таким же серым дождем, вдохновляли гораздо меньше, чем исчезнувшее великолепие, зато они были гораздо привычнее. Но Фрэнни не хотела сосредотачиваться на дожде, боясь, что пропустит что-то удивительное.

Стены отступали, как и потолок, исчезала слой за слоем мерцающая прозрачность. Эта клубящаяся серебряной жизнью стена была укрощена до обычного моря, другая, зеленая и сверкающая, — до короны Кенавары. Только что здесь были птицы — полярные чайки, бакланы, вороны, а под ногами ее глаза различали жизни глубоко под землей: это были семена, черви, но скоро и это видение исчезло, и теперь Фрэнни смотрела на жижу экскрементов, в которую дождь превратил обломки Дома.

«Запомни это, — сказала она себе, стоя на коленях в грязи. — Всех этих существ, видимых и невидимых, вокруг и повсюду, — запомни. В твоей жизни будут дни, когда тебе захочется вернуть это ощущение, постигнуть, что все, исчезнувшее с лица земли, на самом деле никуда не исчезло — просто стало невидимым».