Степное солнце - Петр Павленко

— Хочу.

Помолчали.

— Схожу к директору МТС, даст комбайн — останусь, — задумчиво, точно для одного себя, произнес Вольтановский. — Без машины я, Светланка, никаких талантов не имею.

— Да ты, Петя, даже посильнее Вострикова, а уж он, все скажут, чистый орел! Я — верь не верь — все равно выйду на Героиню. В нынешнем году не удалось, возьму свое в будущем году. Да нас с тобой как будут уважать, если б ты знал! Почище твоего Емельянова!

Как только Сергей услышал, что заговорили об отце, он до того перепугался, что у него закололо в висках. «Вспомнит она, что я здесь, и подумает — нарочно подслушиваю!» — подумал он в ужасе и смятении.

Немного успокоившись, он напряг слух, но уже ничего не было слышно. Тогда он осторожно поднял голову, как разведчик, и скосил глаза на сторону. Вольтановского не было, а Светлана, мечтательно улыбаясь и покачивая головой, глядела куда-то далеко-далеко, как глядят слепые, — скорее прислушиваясь, чем видя.

Лицо ее было так красиво, и вообще вся она так располагала к себе, что он, залюбовавшись ею, забылся и чихнул изо всех сил. Пшеничные зерна, прилипшие к потному лицу, брызнули во все стороны.

— Ах, чтоб тебя! — негромко сказала Светлана, поведя на него своими строгими глазами, и вдруг, ласково улыбнувшись ему, пошла к саду.

8

Ссыпной пункт был расположен у крохотного полустанка. Высокие тускло-желтые горы пшеницы вздымались вдоль железнодорожных путей. Длинная очередь грузовиков и бестарок пересекала пустырь перед ларьками, где суетились сдатчики и приемщики зерна.

Среди распряженных коней, быков, взъерошенных осликов, бочек с горючим и ящиков с деталями для комбайнов, как на воскресном базаре, шумела толпа водителей, грузчиков, колхозных завхозов, приемщиков хлеба и колхозных ребят. Очередь у ларька с вином и закусками шла замкнутым кругом — выпившие и закусившие, отойдя от прилавка, становились заново. Между палатками медицинской помощи и агрономической консультации латали рваные камеры, меняли скаты, ковали коней, чинили хомуты. Слепой певец играл на баяне, подпевая зычным басом, и от него далеко вокруг несло свежим луком. Женщина с тяжелой сумкой через плечо, толкаясь, ходила между группами.

— Предложу «Повесть о настоящем человеке»! — говорила она повелительно и строго. — Поповкина «Чистую криницу» могу рекомендовать. «Крокодил» свежий! Кому «Крокодила»? Про всех написано, между прочим. Кто не читал? «Теплоход „Кахетия“»! С точки зрения врача, очень волнующие эпизоды и встречи!.. Конверты с марками!.. Тебе чего, детка? — вдруг в упор спросила она Сергея, удивленно ее рассматривающего.

— Я просто так…

— Смотри у меня! — сказала она строго, как говорила Вера Зотова. — Кому книжку почитать, ума призанять?

…Сергей жил на ссыпном пункте уже пятый день.

Зотова чинила тут свой грузовик и согласилась, чтоб мальчик пока побыл с ней. Дел у нее было много, и она не особенно надоедала Сергею своими придирками, да и он теперь понял, что она не злая, а просто-напросто беспокойная и больше всего на свете любит порядок.

Он бегал за кипятком к железнодорожникам, за новостями на агитпункт, помещавшийся в особом вагоне, где иногда давали просмотреть журналы с картинками, узнавал, который час, в палатке приемщиков зерна, брал ордера на горючее, опускал в почтовый ящик письма отца Антону Антоновичу и письма Вольтановского Светлане. Его многие знали, и сам он знал многих. Однажды встретился ему Яша Бабенчиков.

— Здорово, Яша! — бодро и равноправно приветствовал его Сергей, и не сразу узнал тот в черномазом, запыленном и загорелом мальчугане робкого и трусоватого горожанина из автоколонны.

— Здорово! — отсалютовал Яша со снисходительным благодушием. — Ты чего тут?

— Сводку районную только что передавали… Жмут вас, Яша, — ответил Сергей тоном, на который не рискнул бы две недели назад.

Тот нехотя объяснил сквозь зубы:

— Чиляева впереди, а весь колхоз позади — скандал прямо. Семенова не было?

— Был с вечера, потом куда-то уехал.

— Ты ему передай — к нам бы ему заехать. Так, слушай, и скажи: «Бабенчиков просил». Понял?

Встретил Сергей здесь как-то и Светлану, помощницу комбайнера, но она не узнала его, а Сергею очень хотелось расспросить о тете Саше, и он долго ходил взад и вперед перед Светланой, но она не окликнула его.

Когда Сергей попал на ссыпной, его вначале испугало, что он потеряется среди взрослых.

Эх, был бы он старше хоть года на два, сколько увлекательных дел выпало бы сейчас на его долю! Местные ребята, Сергеевы одногодки, не теряли времени зря: они стерегли зерно и горючее, получали почту, сдавали овощи.

«Откуда они все знают и все умеют? — завистливо думалось Сергею. — И почему я ничего не умею и во всем отстаю, будто вчера родился?»

В своем родном городе Сергей только издали присматривался к жизни взрослых, ведя свою особую, маленькую, а тут для всех была одна жизнь, и ребята здесь были хозяевами наравне со взрослыми.

И однажды утром Сергей пошел в агитпункт послушать сводку, а потом сообщил ее Зотовой. На другой день принес ей газету и сообщил, какую картину готовит на вечер киномеханик.

С той поры дел у него появилось множество.

— Емельянов, медпункт когда открывается?.. Сергей, сбегай достань газетку!.. Сережа, не видал приемщика? Беги скажи, что три машины прибыли, ждать некогда… Сережка, севастопольских никого нет?.. — то и дело слышал Сережа.

Он уже всех знал. Севастопольские и керченские шоферы, алуштинские и симеизские школьники, евпаторийские солевары — все были у него на глазах.

Сегодня он ожидал отца. Предполагалось, что отец приедет с зерном в середине дня и останется на ночь, Зотова же поедет вместо него.

День выдался беспокойный. Зерно не успевали принимать и грузить в вагоны. Рабочих рук не хватало.

Подъехал на самоходе Тужиков, секретарь райкома, долго совещался с приемщиками зерна и железнодорожниками и уехал расстроенный. Агитвагон закрыли. Киносеанс был заранее отменен. Отец разгрузился и тут же уехал, только махнув рукой. Как-то так случилось, что уехала раньше намеченного срока и Вера Зотова, но сейчас это нисколько не испугало Сергея — он знал, что отец и все остальные из их колонны вернутся к вечеру. Днем же все равно нельзя было ни поесть, ни отдохнуть из-за утомительной духоты, которая все время поднималась, как температура у больного.

Небо запылилось и стало сереть, блекнуть, над горизонтом набухала темная, быстро нарастающая полоса. Ветер был совсем не тот, что у моря, а горячий, как поджаренный; он бил в лицо крупной пылью пополам с зерном и вдруг точно свалился вниз с высоты и разлился вокруг шумным паводком. Кто-то странным голосом крикнул:

— Черная буря!

Уже несло через пустырь палатки, фуражки и кепки, стучали ставни киосков, звенели разбитые стекла.

— К хлебу!.. К хлебу!.. — закричали со всех сторон.

Холмы зерна завихрились. Зерно тучей понеслось в воздух. Народ на мгновенье растерялся. Сергей вместе со всеми очутился у ближайшей горы хлеба. Его толкали, наступали ему на ноги, кто-то кричал ему, но он не заплакал и не испугался, ему было страшно не за себя; вместе со всеми он переживал случившееся.

Вдруг с проходившей мимо дрезины что-то свалилось вниз по откосу железнодорожного полотна. Свалилось, вскочило и побежало к зерну. Сергей узнал Тужикова, секретаря райкома партии, и Семенова. Они вскарабкались на склон пшеничной горы и показали куда-то руками: туда, мол, туда все! Две девушки-колхозницы уже тянули широкий и длинный брезент. К ним подскочили люди, и десятки рук завели брезент с подветра. Мало! Тужиков показывал руками, что нужно искать еще. Волокли брезенты с машин, фанерные щиты, одеяла.

Сергей растолкал людей и вынесся за их тесный круг. В кузовах стоящих на ремонте машин он еще утром видел брезенты.

— Сюда! За мной! — кричал он, или ему казалось, что кричит, — он не помнил. За ним побежали ребята из колхозов. — Берите! Вон он! Еще один! Тащите!

Удивительно, как его не остановили, не спросили, кто позволил распоряжаться. Чьи-то сильные руки подхватили найденные брезенты и понесли к зерну.

Лужа тавота каким-то образом очутилась под ногами, и он распластался в ней, как лягушонок, но тотчас поднялся, даже не оглянувшись, чтоб посмотреть, смеются над ним или нет. Какое это имело значение!

С ног до головы вымазанный, до смерти уставший, но бесконечно счастливый, долго носился еще Сергей вокруг хлебных гор, подтаскивая откуда-то куски фанеры, доски или просто камни.

Суховей свирепствовал много дней. В домах не разжигали печей, в полях не разводили костров. От пыли, остьев и половы, тучами гонимой по полям, останавливались моторы машин. Куры не покидали насестов. Перестав лаять, собаки неловко бегали боком.