ЭКЛИПСИС - Тиамат

– Да. Кое-что. «Лед и пламя, медь и кобальт, жар застывших губ…»

– Никогда бы не подумал. Разве тебе не положено восхищаться чем-нибудь вроде такого: «Бледный лик соловья, звонкий голос луны…»

– Это для вас природа – экзотика.

– А для тебя – чувства?

– Да… очень странно и необычно. И красиво. Завораживает.

– Лучше бы ты вместо Фаннешту сюда приехал, – легкая горчинка обиды в голосе Альвы. – Я бы сам читал тебе свои стихи.

– Прости. Мне надо было вас понять, хотя бы немного, прежде чем отправляться в путь. Чтобы случайно не поставить тебя в неловкое положение.

– Сомневаюсь, что тебе бы это удалось.

– Я не мог по-другому. Так было надо.

– Как только тебя твои родичи отпустили…

Итильдин отвел глаза и надолго замолчал. Альва уже заметил, что он так делал всякий раз, когда не решался сказать правду. Интересно, умеют ли вообще Древние лгать? Хотя бы другим, если не самим себе?

– Ты так хочешь узнать?

– Шутишь? Я хочу знать о тебе все. Будешь рассказывать мне историю своей жизни долгими зимними вечерами.

– Моя прежняя жизнь закончилась.

– О чем ты?

Лицо эльфа было, как всегда, бесстрастным, когда он сказал:

– Мой народ отказался от меня. На мне клеймо изгнанника.

С удивленным вскриком Альва сел на постели.

– Они тебя изгнали? Твои родичи? Великий боже, да как такое может быть?

– Я знал, что так будет, когда возвращался, – равнодушно произнес Итильдин.

– Тогда зачем?.. Ты мог остаться со мной… – Альва прикусил губу и отвернулся. Воспоминания о долгих неделях жизни без Итильдина всколыхнулись в нем, причиняя почти физическую боль. Подумать только, эльф мог бы не покидать его тогда… уехать с ним в Трианесс…

– У меня были обязательства перед моим народом.

Альва и раньше подозревал, что история пленения Итильдина не так проста, как кажется. В самом деле, не ради же развлечения отправились пятеро эльфов в Дикую степь. Древние никогда не переступали границ Грейна Тиаллэ, Великого леса, без веской причины. Кавалер Ахайре оказался прав в своих подозрениях. Пятеро эльфов сопровождали шестого. Когда они услышали приближающихся варваров, то запутали следы, увели погоню в сторону и вступили в неравный бой, чтобы шестой мог спастись. Эссанти так и не узнали, что с ними был кто-то еще.

– Я должен был убедиться, что Миэ добралась благополучно до Грейна Тиаллэ.

– Миэ?

– Моя сестра.

– С ней все в порядке?

– Да. Она единственная обрадовалась, увидев меня.

– А другие?

– Остальные опечалились. Они знали, что я был в плену у варваров, и считали, что я должен был убить себя, чтобы избежать позора.

– Господи! – выдохнул Альва, потрясенный. – Но я слышал, что самоубийство для вас тоже считается позором.

– Да, – спокойно ответил Итильдин. – Но меньшим, чем быть… – он задумался, но так и не подобрал слова и закончил просто: – …тем, кем я был.

Это было не последнее потрясение, которое ожидало молодого человека. За несколько дней с Итильдином он узнал больше о Древнем народе, чем за всю предыдущую жизнь, и нельзя сказать, чтобы все открытия были очень воодушевляющими. Разница между их культурами была слишком велика. Например, быть обязанным жизнью смертному тоже расценивалось как позор.

Мягкий, приятный голос Итильдина звучал как музыка для ушей Альвы, но то, что он рассказывал, заставляло молодого человека содрогаться. Итильдин был, по своему обыкновению, сдержан, лаконичен и бесстрастен, никаких лирических отступлений, только факты, и тем не менее Альва будто сам переживал все это. Должно быть, даже эльф и человек могут понимать друг друга без слов, особенно если любят. Какой язык описал бы то отчуждение, которым эльфа встретил собственный народ, их брезгливую жалость, презрительные взгляды… и все только потому, что он не перерезал себе глотку, прежде чем попал в плен.

– Кое-кто выступал за то, чтобы помочь мне смыть бесчестье кровью. Моей кровью.

– Они могли убить тебя? Это же… это же варварство!

– Таковы наши традиции. Тот, кто не хочет больше жить, может попросить помощи близких, чтобы не пятнать свои руки самоубийством. В исключительных случаях такая помощь может оказываться и без согласия жертвы.

– И ты вернулся, зная об этом?! Пошел на такой риск?

Словно холодная когтистая лапа сжала сердце Альвы, когда он подумал, что мог навсегда потерять своего Итильдина, что он мог погибнуть – и как! – от рук своих собственных родичей!

– Я знал, что мое положение меня защитит.

– Твое положение?

– В моих жилах течет кровь эльфийских королей древности. Я сын сестры нашего диса, верховного правителя Грейна Тиаллэ.

Альва открыл рот… и снова его закрыл, не зная, что сказать. Мало того, что его возлюбленный – эльф, он еще и принц. Потрясающе. С него должны были пылинки сдувать, а не отпускать во всякие авантюры с горсткой воинов!

– Мне не нужно ничье позволение, чтобы располагать собой. Я поехал ради сестры – ее призывала крайняя необходимость, а я не мог отпустить ее одну. Мы взяли с собой лишь четырех сопровождающих, чтобы не привлекать внимания, – так было легче проскользнуть мимо дозоров варваров.

От внимания Альвы не ускользнула уклончивая формулировка: «крайняя необходимость». Ради чего эльфы были готовы рисковать жизнью и без размышлений пожертвовали собой? Что ж, Итильдин имеет право на свои тайны. Альву больше интересовало, почему никто из Древних не озаботился судьбой пяти своих родичей, пропавших без вести.

– Они знали, что я жив, а мои спутники мертвы. Я не возвращался – следовательно, был в плену.

– И тебя даже не попытались вызволить?

– Пленный эльф считается мертвым. Никто не торгуется за его жизнь, никто не пытается освободить его с оружием в руках. Это закон.

– Бесчеловечный закон, – с досадой сказал молодой кавалер.

– Мы не люди, – отозвался Итильдин. – Для вас закон – это бумага с королевским гербом, прибитая на городской площади. Для нас закон – это голос наших богов, наших предков, нашей плоти и крови. Он нигде не записан, но каждый эльф знает его с рождения. Только безумец может его преступить. Я страдал оттого, что казался тебе неблагодарным, но я не имел права нарушить печать молчания, пока был в плену. Только когда ты сказал, что я не пленник, а гость, я смог с тобой заговорить.

– Что же говорит ваш закон о любви к смертным?

– Ничего, – с легкой улыбкой ответил Итильдин. – Иначе я не смог бы тебя полюбить. Но в глазах моего народа я дважды преступник, потому что ты не только смертный, но и мужчина.