Вильгельм. Ученик колдуна - Лисина Александра

Я повесил флягу обратно на пояс.

– Удобно. Просто. Понятно.

– Тогда зачем ты пытаешься вернуться к себе прежнему?

– Затем, что хочу понять, кто я. И почему стал таким, как сейчас.

– А у тебя хоть какие-то подвижки есть? – недоверчиво спросил мой компаньон. – Ну, за то время, что мы знакомы? Ты хотя бы иногда ощущаешь себя живым?

– Почему ты спрашиваешь?

– Ты так хорошо научился нам подражать, что я уже не понимаю, где ты искренен, а где твоя улыбка означает лишь то, что ты пытаешься вести себя как положено в обществе.

Я пожал плечами.

После смерти Кариура я не стал спешить и не сунулся к людям сразу. Сначала наблюдал за ними издалека. Ходил от деревни к деревне. Присматривался. Прислушивался. Изучал. Делал выводы. Затем приобрел компаньона, ставшего для меня отличным наглядным пособием. И только убедившись, что научился достоверно ему подражать, решил приступить к следующей фазе плана.

– Вильгельм? – настороженно переспросил Нардис, когда не услышал ответа.

Я встряхнулся.

– Не все так плохо. К примеру, я уже знаю, что такое сомнение, неудовольствие и досада.

– Только это?

– Отрицательные эмоции почему-то вспоминаются легче, – был вынужден признать я. – Но мне также знакомо и ощущение удовлетворения. Какая-никакая, но все-таки радость. Порой мне даже бывает забавно. Интересно. Однако в остальном я пока не уверен.

– Раньше тоже так было?

– Раньше я мог спокойно препарировать человека, чтобы узнать, как он устроен внутри. А сейчас меня раздражают чужие крики, поэтому если вдруг снова придется это делать, то я предпочел бы сперва заклеить испытуемому рот.

– Эм. И много ты… препарировал? – странным голосом уточил мой помощник.

– Достаточно, чтобы знать, как, куда и с какой силой нужно ударить, чтобы обездвижить, искалечить или мгновенно убить любое живое существо.

– А… Ну… А неживое?

– И неживое тоже.

Нардис воззрился на меня с откровенным недоверием:

– То есть ты и с нежитью не боишься экспериментировать?

– Я вообще ничего не боюсь, – напомнил ему я. – Не научился еще. Но в какой-то мере понимаю причину твоей сегодняшней вспышки, поэтому зла не держу.

– Ты не умеешь злиться, – не преминул напомнить этот упрямец. – И ярость тебе неведома. И обида. И вообще, я столько времени пытаюсь тебя достать, что уже становится неприличным с твоей стороны никак на это не реагировать!

Я изучающе на него посмотрел:

– Зачем ты пытаешься меня достать?

– Как зачем? – изумился Нардис. – Ты же сам сказал, что для снятия проклятия тебе нужно научиться чувствовать! Ну, вот я и учу! Правда, пока безуспешно.

– Так ты что, эксперименты на мне ставишь?

– А то, – осклабился этот поганец, мелкими шажками отступая к выходу. – Ты ведь на мне ставишь, не стесняешься. Чем я хуже? Да и кто, кроме меня, тебе поможет? Вот я и стараюсь. Изо всех своих невеликих сил. Надеюсь, ты оценил?

– А ну, стоять! – скомандовал я, одновременно пытаясь понять, что за эмоцию ненароком разбудил во мне этот балбес.

Но Нардис, как чуял неладное, стрелой выскочил в коридор и уже по пути на второй этаж радостно прокричал:

– Прости, не расслышал, что ты сказал!

То есть он не только нагло врет, но еще и издевается?

Я пнул стоящий под столом мешок с костями.

– Проснись!

А когда с пола поднялась целехонькая и радостно скалящаяся гончая, так же коротко велел ей:

– Фас.

Раздавшиеся вскоре негодующие крики, перемежаемые сочными ругательствами и проклятиями в мой адрес, я проигнорировал. А вот неожиданно проклюнувшуюся эмоцию, напротив, постарался сохранить и как можно внимательнее рассмотреть.

Это была не обида, не досада, определенно не злость, а что-то вроде раздражения… Но немного не такое, как раньше. Вернее, не так. Раздражение все-таки присутствовало, однако оно было не само по себе, а словно бы с какой-то примесью. Частичка удивления. Частичка недоумения. Недоверия. И, наверное, сла-абенькой такой благодарности. Все же я не приказывал Нардису меня тормошить. Только поделился фактами. А он хоть и поганец, но все же поганец полезный. Вон на сколько эмоций меня сегодня раскрутил.

– Отстань, псина костлявая! – вырвал меня из раздумий истошный вопль со второго этажа. – Живым не дамся!

И следом – грохот от упавшего на пол горшка. Почти сразу там же раздалось бодрое клацанье костей. Шум торопливо сдвигаемой мебели. Не менее торопливый топот, как если бы кто-то спасался от неутомимой Кости позорным бегством. Еще один вопль, только уже с обещанием обезглавить гончую особо зверским способом. Звонкий щелчок челюстей. Новый грохот опрокидываемых стульев и, судя по звуку, одного из комодов. После чего до меня донеслось пронзительное:

– У-у-уй!

Следом:

– Не смей лишать меня достоинства, тварюга окаянная!

И, наконец, совсем уж жалобное:

– Вильге-э-эльм, отзови свое чудовище! Честное слово, я все понял и больше не бу-уду-у!

Прикинув степень разрушений, которые могли учинить эти двое в процессе погони, я решил, что сохранность дома дороже, и мысленно скомандовал Кости:

«Спи!»

Наверху послушно бряцнули кости, куда-то со стуком укатился тяжелый череп. А еще через пару минут на лестнице послышались осторожные шаги, после чего на кухню заглянул отчаянно потирающий ягодицу, но отнюдь не присмиревший Нардис.

– Ну, что, эксперимент можно назвать удачным? Ты что-нибудь новое ощущаешь или же мой бедный зад пострадал зазря?

– Иди-ка ты… в лавку, – вежливо послал я его. – За продуктами.

– Какая лавка? – удивился Нардис. – Еще же даже не рассвело!

Тьфу. Не сообразил, что на улице темно, а людям по какому-то недоразумению приходится регулярно спать. А еще есть. Отдыхать. Ходить в уборную. И вообще, они тратили слишком много времени на всякую ерунду.

– Тогда иди спать, – поморщился я. – А утром в лавку. За едой для тебя и за пижамой для меня, потому что эта уже никуда не годится.

– А вот и не пойду! У нас денег нету! – радостно сообщил мне помощник, скалясь не хуже, чем недавно Кость.

Я замер.

– Как это нету?

– А вот так. Мы вчера почти все на зелья спустили, поэтому на пижаму точно не хватит!

Так. А вот это уже нехорошо.

Деньги – та самая вещь, ради обладания которой люди готовы были на все. На медные, золотые и серебряные монеты они постоянно что-то покупали, меняли, начиная с продуктов и заканчивая дворцами. А еще деньги нередко ценились смертными гораздо больше свободы или жизни, поэтому из-за них частенько грабили и убивали. Наконец, они имели скверное свойство заканчиваться, поэтому их запас постоянно требовалось где-то пополнять.

Откуда они берутся у простых людей, я, правда, не вникал, но в моем положении источником денег являлись другие люди. В том числе мертвые люди, у которых, кто бы что ни говорил, всегда можно было чем-нибудь поживиться.

– Что может быть хуже кладбища? Только городское подземелье, – проворчал Нардис, сердито шлепая по вонючим лужам. – Ты вообще в курсе, сколько тут всякой заразы водится? И почему нельзя было сделать это утром?! Всего-то ничего осталось подождать!

Я быстро покосился по сторонам, но шаг не замедлил. И не стал напоминать, что с рассветом мои сила, скорость, реакция и даже мысленная активность резко упадут. К тому же спать мне было не нужно. Нардис тоже теперь вряд ли уснет. Ну, так и зачем тратить время, если еще несколько часов в Дамане будет достаточно темно, чтобы спокойно навестить местное захоронение?

Прелесть подземелий заключалась именно в том, что они позволяли незаметно попасть почти в любую точку столицы. Говорят, когда империи еще не существовало, Даман был не в пример меньше, чем сейчас, а дома по большей части строили из дерева, то на город частенько нападали. И чтобы не потерять все добро в огне, горожане не поленились создать многочисленные подземные убежища, куда запросто можно было попасть из подвала любого приличного дома.