Две половинки темной души - Ольга Володарская

Виктор применил запрещенный прием. Он с силой пнул сына в пах, а когда у того потемнело в глазах от боли, нанес сокрушительный удар в челюсть.

Рома потерял сознание.

Очнулся он от холода. Долго не мог понять, почему замерз, ведь отключил его отец в доме. Да и темно было…

Рома пошевелился немного, понял, что ему тесно. Что такое? Он попытался вытянуть руку, но уткнулся ладонью в преграду.

Пахло бензином…

До Ромы дошло, что он в багажнике.

Машина не двигалась. Было тихо. Рому охватил приступ клаустрофобии. Он заколотил по багажнику, пытаясь выбраться. Но замок был заперт.

Стало еще страшнее. Рома почувствовал себя, как героиня Умы Турман из «Убить Билла», когда ее заживо положили в гроб и закопали.

Тут он услышал шаги, затем скрежет – это открывался багажник. У отца было две машины. Одна – солидная иномарка. Вторая – старая «Волга». Судя по запаху и скрежету, он находился в последней.

Когда багажник распахнулся, Рома увидел отца. В его руке был зажат какой-то баллончик. Какой именно, стало ясно в следующий момент, когда в лицо Роману ударила струя вонючего газа. Он попытался спрятать лицо в сгиб локтя, но не успел. Газ проник в ноздри, попал на слизистую. Рома закашлялся, из глаз хлынули слезы. Пока он боролся с приступом рвоты, Виктор схватил его за шкирку и выволок из машины.

Рома не мог сопротивляться. Его состояние было ужасным. Зато он слышал:

– Маленькие паршивцы, – бормотал Виктор, – от них все беды… Как хорошо нам было вдвоем, так нет, постоянно кто-то мешает… Сначала Коленька, теперь этот… Но первый ладно, родной ей ублюдок, а этот…

Романа перестали тащить, бросили на землю. Слезы по-прежнему заволакивали глаза, и он ничего не видел.

А голос все продолжал звучать:

– Кто бы знал, как бесил меня Коленька… Его желание быть с матерью всегда меня убивало! Как будто акушер так и не перерезал пуповину, соединяющую его с ней. Но я терпел. И даже пытался быть ему неплохим отцом. Играл с ним, катался на лыжах и слушал его вечное нытье. То упал, то устал, то пить хочет, то есть… И постоянно рвался к маме! Сколько раз мне хотелось схватить его за грудки и встряхнуть так, чтобы душа вон. Но я сдерживал себя.

Виктор все это рассказывал не Роме. Он говорил с самим собой. И чем-то еще занимался. Судя по звукам, копал. Рома понял: приемный отец не знает, что он его слышит. Он уверен, что парень в полной отключке, поэтому не обращает на него внимания. А Рома между тем потихоньку приходил в себя. Зрение уже стало проясняться, и ему задышалось свободнее.

– Помню, как изводил он меня в тот день, – бормотал Виктор, тяжело дыша. Видно, устал, копая. – Я и сам изнервничался, не зная, где Люба, что с ней, почему задерживается и телефон отключила. Хотел тишины, но этот ублюдок Коленька… Он не замолкал. Ныл, ныл, ныл… Дергал меня постоянно. Потом вздумал на улицу бежать, не спросив разрешения. Босой выскочил. Я – за ним! Обуйся, говорю. А он не слушает, несется и ревет в голос… Не выдержал я. Схватил его, как всегда мечтал, за шкирку, тряхнул изо всей силы, а потом… взял и швырнул вниз. Чтоб кубарем катился по ступенькам!

Рома вздрогнул, услышав это.

Виктор убил Колю!

Какой ужас!..

Сколько раз Рома слышал от матери историю о том, как мальчик погиб в результате несчастного случая…

А вон что, оказывается, было!

– Избавился от одного, и нате вам, второй появился! – Голос сорвался. Виктор, которого Рома уже мог рассмотреть, вонзил лопату в землю. – Как мне не хотелось, чтоб снова появился третий лишний, но что я мог поделать? Любочка грозила уйти от меня, если я не соглашусь на усыновление. Ладно, дал согласие! Думал, может, этот ребенок будет лучше. Так нет же, еще хуже оказался. Тот хоть только ныл, а этот… – Виктор пнул Рому под дых. – Сучье отродье! Все соки жизненные выпил из Любочки!

С этим можно было поспорить. Болеть Люба начала после смерти Коли. Так что виной всему – Виктор. Но Рома, конечно же, спорить не стал. Он вообще делал вид, что находится без сознания. Так он усыплял бдительность отца. Рома уже понял: тот задумал что-то страшное…

Убить и его?

В голове это не укладывалось. Но как еще можно объяснить его поведение? Как?

– Без него Любочке будет лучше, – возобновил свой безумный монолог Виктор. – Попереживает, конечно, но один раз, а не всю оставшуюся жизнь. Этот сучий потрох никогда не угомонится. Вечно будет вляпываться во всякое дерьмо. И загонит-таки Любочку в могилу. Я не могу этого допустить. Я должен защитить свою жену. И я это сделаю… – Он вынул из кармана баллончик, сунул его под мышку и полез за чем-то другим. Это оказался нож. Виктор внимательно осмотрел лезвие. Затем попробовал его остроту пальцем. Порезался немного. – Я не садист, мальчишка не будет мучиться. Перережу ему горло, брошу в яму, закопаю. Скажу, пропал вместе с частью вещей и моими деньгами. Подам в розыск…

Теперь сомнений не осталось – Виктор решил избавиться от второго ребенка, как когда-то избавился от первого. Главное – не дать ему это сделать. Рома, пока слушал Виктора и наблюдал за ним, понял то, чего почему-то не понимал раньше. Его приемный отец безумен! Рома и прежде замечал за ним странности. Мелкие и крупные. Глобальной была его маниакальная любовь к жене. Она даже саму Любовь иногда шокировала. Ее же мать пугала. Когда Виктор стал ее зятем, она в нем души не чаяла. Но когда его ближе узнавала, ее отношение начало меняться, пока не превратилось в неприязнь.

«Что-то с Витей не так, дочка, – говорила она при Роме. – Понимаю, у всех мужчин есть странности, но твой муж, он… Даже не знаю, как сказать… Он как будто не в себе. Мне порой кажется, что он ненавидит всех, кто близок тебе, в том числе и меня».

«Брось, мама, – мягко улыбалась Люба. – Витя любит меня, а значит, и всех, кто мне близок».

Вот такой она была чистой, мама Люба. За это Виктор, наверное, и полюбил ее так сильно.

– Хороший газ мне продали, – буркнул он, склонившись над Ромой. – Прошло пятнадцать минут, а пацан все еще в отрубе. Тем лучше для него…

– Тебя обманули, папаша, и газ – говно! – каркнул Рома, потому что нормально говорить не мог – горло саднило нещадно. Зато руки отлично действовали, и он ударил Виктора по ушам. Взвыв, тот отпрянул. Рома пнул его в грудь. Медлить было нельзя. Как только боль немного отпустит, Виктор предпримет новую атаку, и тогда, ему, Роману, несдобровать.

Вскочив на ноги, парень схватил лопату и замахнулся…

Отцовский затылок с трогательной плешью, прикрытой редкими соломенными волосами, находился как раз под ударом. Близок и беззащитен.

Но Рома ударить не смог. Рука дрогнула в последний момент.

И Виктор воспользовался этим. Развернулся и сделал Роме подсечку. Парень упал.

Отец и сын вцепились друг в друга и стали бороться. Виктор, в пылу драки потерявший нож, пытался сомкнуть руки на шее Ромы. Тот сопротивлялся. Однако чувствовал, что силы на исходе. Изловчившись, он вывернулся из захвата и схватил свое недавнее оружие – лопату. В этот раз он не медлил. Размахнулся и ударил отца по голове. Зачем еще раз и еще…

Кровь, густая, горячая, брызнула на Рому. Залила глаза, затекла в нос, попала на губы. Она казалась живой и агрессивной, как какая-нибудь инопланетная плазма из фильма ужасов.

Роман столкнул с себя отяжелевшее тело Виктора и стал торопливо вытираться. Волосы, лоб, щеки – ладно, главное, глаза, нос и рот… особенно рот… Вкус чужой крови на губах, это… так омерзительно.

Виктор лежал лицом вниз. Хрипел и бормотал что-то невразумительное. У него оказался на удивление крепкий череп. Рома с ужасом смотрел на него и не знал, что ему делать… Помочь? Бросить одного? Или… добить?

Ответ был очевиден – добить. Потому что остальные варианты – не проходят. Но как решиться на такое?

Рома был не в себе определенно. Он остервенело дрался, имея цель – убить противника. Но теперь, когда тот повержен… не убить…

А добить!

Лежачего.

Беспомощного.

И все же это нужно сделать. Иначе никак.

Рома занес лопату и… через секундную паузу опустил острие ее «штыка» на голову Виктора.

То, что тот умер, Рома понял мгновенно, еще до того, как по телу Виктора прошла судорога. Просто почувствовал. По тяжести в сердце и руках. Смертный грех лег непомерной ношей на Рому.

Он стал убийцей!

Сознание помутилось. Рома едва не упал в обморок. Его вырвало. Потом еще и еще. Когда в желудке уже ничего не осталось, даже желчи, он, обессиленный, упал на землю и стал думать, что делать дальше.

Первой пришла мысль закопать отца в яму, предназначавшуюся ему, а машину сжечь. Но Рома отмел ее. Лучше спалить «Волгу» вместе с трупом. Пустить ее под откос, будто произошла авария, или направить в дерево.

Водить Рома умел. Втащив тело Виктора в салон, он тронул машину с места. Ехал медленно, осматриваясь. Светало, поэтому он хорошо видел окрестности. Вскоре вдали показалось шоссе. На него въезжать нельзя – кругом посты. И Рома поехал параллельно ему. Местность неподалеку от их деревни была овражистой. Именно в низинах росли сморчки. Как раз сюда Виктор собирался отправиться поутру, чтобы набрать их. Это было на руку Роме. Он скажет, что отец отправился за грибами и пропал. Вполне правдоподобно!