Многоликая Франция. Портретная галерея - Александр Г. Артамонов

– Помимо блестящего владения русским языком, о котором свидетельствуют ваши книги «Лилея», «Ларец», «Держатель знака», «Победители» и другие, вы занимаетесь и большой общественной деятельностью и не скрываете своих монархических взглядов. Но думается, вы понимаете, что столь дорогие вам две страны – Франция и Россия – далеки от монархии?

Е.Ч.: Россия – такая, какая она есть! И мы обязаны быть с нею. Она, наша страна, пытается сейчас залечить чудовищные раны от стратоцида. Ибо геноцид – это уничтожение по национальному, а стратоцид – это уничтожение людей по сословному признаку. Прежде всего, когда он имел место, под корень уничтожалось царское офицерское сословие. Это была особая стать, которая держала на себе Империю. Как их умерщвляли, мы с вами знаем! Недавно вышла книга моего друга и молодого автора Дмитрия Соколова «Железная метла метёт по-новому». Там всё описано. Также уничтожалось и духовенство, а вместе со священниками – и вера в Христа. Вслед за ними вырезалось и купеческое сословие. Об этом много знает поборник восстановления традиций и по совместительству мой хороший друг Дмитрий Петрович Абрикосов, из рода тех самых купцов Абрикосовых. И наконец, была победно проведена люмпенизация крестьянства.

– В том, что касается Западной Европы, следует упомянуть, что почти половина государств там монархического уклада…

Е.Ч.: Согласна. Кроме того, я знакома и с исследованиями, доказывающими, что монархические страны обладают лучшей экономикой, чем их так называемые демократические соседи. Но вот почему-то наши некоторые эксперты спокойно говорят о том, что восстановление монархии пройдёт опереточно именно в России. А почему, допустим, в Испании, где монархию восстановили, никто не говорил об оперетте? Меня вообще поражает степень неграмотности даже наших медийных фигур! Когда мне говорят, например, что конфедераты защищали рабство (что написал, между прочим, не последний человек в российском сообществе), я ему напоминаю, что и после победы Севера генерал Грант оставался рабовладельцем. А он мне отвечает: «Вот именно!» Человек явно не в курсе, за кого воевал Грант. Между прочим, южанин генерал Ли всех своих рабов отпустил. Так что то была борьба не против рабства, а война экономических интересов! Но какой-нибудь профессор Зубов сейчас выбежал бы перед камерой и заявил, что и у нас, мол, рабство было в царские времена. Причём у наших либералов наблюдается оксюморон. Они говорят: «Слабый царь, прозванный Кровавым!» Это как? Кроме того, ещё вообще-то государь Николай Первый начинал реформу за освобождение крестьян от крепостного права, а его сын дело уже завершил.

Во Франции монархическая партия политически слаба. Но неизменно присутствует за сценой. Католическое же политическое лобби представлено традиционалистами и галликанской церковью, отвергающими – первые «Ватикан-2», вторые – власть папы Римского при сохранении чина католического богослужения.

Католическая франко-бельгийская партия «Civitas» работает под началом Алэна Эскады (Alain Escada). Её популярность во Франции не превышает 2–3%. Поэтому говорить о возможности возрождения сильной монархической партии, пронизанной религиозными идеями, во Франции не приходится. Сам Эскада, с которым я неоднократно беседовал, не заблуждается по поводу будущего своего движения и, подобно Чудиновой, считает, что потребуются многие десятилетия для «возвращения блудного сына в дом», то есть возрождения нормального порядка вещей в стране, сделавшей в своё время нож гильотины едва ли не национальным символом (до сих пор гимн Франции – революционная «Марсельеза», а национальный праздник – день взятия Бастилии, хотя, кроме убийства семьи коменданта, это уголовное событие от 14 июля 1789 года ничем не ознаменовалось). Степень одичания французских революционеров была столь высока, что сразу после отсечения головы королю Франции Людовику XVI дикари бросились на помост, чтобы обмакнуть в кровь, сочившуюся из обрубка шеи, свои платки. Потом эти «сувениры» сохранялись в семьях.

Глава 2

Франция может стать федерацией

Силой, реально противостоящей эмиграции, можно было бы признать региональные националистические движения. Наиболее сильное из них – бретонское. Культурная ассоциация «Диван» является видимой частью айсберга достаточно мощной и разветвлённой полуподпольной сети, которая изредка проявляет свою активность. Одним из недавних всплесков можно было бы счесть движение «Красных колпаков», зародившееся на почве протестов против введения дополнительной транспортной пошлины на транзитные грузы, проходящие через провинцию Бретань.

На самом деле противостояние центра и мятежной провинции проходит красной нитью через весь прошлый – XX – век. Когда летом 1978 года в Версале прогремели взрывы, современное французское общество впервые столкнулось с проблемой бретонского национализма. Древняя провинция Бретань полтора тысячелетия была независимым государством, вплоть до её аннексии Французским королевством в XVI веке.

Бретонцы до сих пор не простили Парижу отобранные у них земли вдоль реки Луары, впадающей в Атлантический океан. Часть территорий бывшего герцогства прирезали соседней провинции, отличающейся полной лояльностью республиканскому центру. Часть земель Бретани была возвращена, но отнюдь не в полном объёме отчуждения. Также бретонцы настаивают на возрождении областного парламента. Подобная привилегия была у этой земли при королевской власти. Наполеон же разрезал Францию на безликие департаменты, уничтожив былые свободы и кутюмы. Всё это, естественно, не способствует национальному примирению, равно как и упорное гонение на местные языки. Можно сказать, что Франция исповедовала принципы, обратные российским: любыми путями здесь искоренялась местная самобытность. Если в школе 50–70 лет назад кто-то из детей начинал говорить на перемене на своём наречии, то его подвергали наказанию.

Отметим, что в первой половине двадцатого столетия в ряде провинций Франции плохо знали французский. Это относится в равной мере к Бретани, Провансу, Лангедоку, Савойе, району Лилля, Эльзасу… Список далеко не полон. В свете вышеизложенного становится ясно, почему Вандейское восстание 1793–1795 годов, известное нам по «Девяносто третьему году», бессмертному роману Виктора Гюго, было подавлено с беспримерной жестокостью «адскими колоннами» республиканского генерала Луи-Мари Тюрро.

В провинции был применён настоящий геноцид, включая показательные убийства женщин и детей, утопление священников, массовое святотатство, планомерное разорение крестьян и рыбаков. Причём ошибки прошлого по-прежнему не исправлены: центральное французское правительство так и не извинилось за содеянное. Бретонские националисты создали специальную страницу на полях интернета, где неустанно щёлкают часы, отмеряя века, годы, часы, минуты и секунды с момента учинённой кровавой резни в Вандее. Они требуют извинений от Парижа, но Елисейский дворец безмолвствует. Именно таким противостоянием центра и провинции объясняется и взрыв павильона Версаля в июне 1978 года. Он был произведён бретонцами, требующими признания своих свобод.

Доктор юридических и исторических наук Луи Меленнек – специалист по истории Франции и, в частности, Бретани. Он рассказал мне о некоторых правовых и исторических аспектах произошедшего объединения двух стран,