История веры и религиозных идей. Том 2. От Гаутамы Будды до триумфа христианства - Мирча Элиаде

§ 143. Техники йоги

Любая система йоги обязательно начинается с двух комплексов ямы и ниямы. Яма, «воздержание», включает пять предписаний: ахимса ("не убивать"), астейя ("не красть"), сатья ("не лгать), брахмачарья ("половое воздержание"), апариграха ("не быть жадным") — см. ЙС II 30. «Воздержание» не делает ученика йогином, скорее это этап очищения, после которого он выходит из профанного состояния. Параллельно выполняемый комплекс нияма — предписания для очищения тела и сознания. По Патанджали, это — "чистота, удовлетворенность, аскеза (тапас), постижение метафизики йоги и упование на Бога как вдохновителя всех предписаний" (ЙС II 32).[142]

Собственно йогическая практика начинается на стадии асан. Асана в йоге означает ту или иную позицию тела, которую «Йога-сутра» (II 46) определяет как "неподвижную и удобную" Эта отличная от всех других, собственно йогическая практика индийской аскезы упоминалась в упанишадах и даже раньше — в ведийской литературе: Очень важно удерживать тело в одном положении без усилия, поскольку только непринужденная асана даст необходимое сосредоточение. "Идеальное положение тела — когда отсутствует какое-либо усилие для его поддержания", — пишет Вьяса (комментарий на «Йога-сутру» II 47).[143] "Выполняющий асану йогин должен снять естественное телесное напряжение" (Вачаспати, там же).

Асана — это первый шаг на пути преодоления человеческой обусловленности. По отношению к физическому телу асана — это экаграта, сосредоточение на одном предмете: тело «сосредоточено» на своем положении. Как экаграта утишает колебания и рассеяние "вихрей сознания", так и асана прекращает всякие движения тела, наполняя его осознанием самого себя, сводя всевозможные его позиции к единой позе — неколебимой и священной. Эта целенаправленность и тотальное владение телом и сознанием свойственны всем видам йогической практики: их цель — преодоление (или прекращение) человеческой ограниченности через неподчинение его своим животным склонностям.

Если асана учит отказу от бесконтрольных движений тела, то пранаяма, упорядоченность дыхания, есть «отказ» от общепринятого, т. е. неупорядоченного дыхания, которое у профанного человека меняется в зависимости от обстоятельств или его психоментального состояния.

Неупорядоченное, неритмичное дыхание порождает у человека опасную психическую подвижность и, как следствие, его рассеянность и невнимательность. Приложив усилие, он может сосредоточить внимание, однако, по йоге, подобное усилие — это "уступка внешней форме". Посредством пранаямы йогин подавляет дыхательное усилие: ритмическое дыхание становится автоматизмом, и практикующий это упражнение забывает о нем.

Поздний комментатор «Йога-сутры», Бходжа, отмечал, что "существует прямая связь между дыханием человека и состоянием его мысли" (ЙС I 34). Это весьма важное наблюдение, и йогины, несомненно, уже в древности поняли на опыте связь ритма дыхания с состояниями сознания. Весьма вероятно, что эта связь служила для них средством «единения» сознания. Сообщая дыханию тот или иной ритм и постепенно замедляя его, йогин мог «проникать» в некоторые недоступные при бодрствовании «состояния» сознания, особенно в состояния, типичные для сна, иначе говоря, он мог опробовать их при полной ясности ума. Ритм дыхания спящего человека медленнее, чем у бодрствующего. Усваивая с помощью пранаямы этот ритм, ученик мог проникать — не теряя ясности ума — в открывающиеся только во сне области сознания.

Индийская психология знала четыре состояния сознания: бодрствование, сон без сновидений, сон со сновидениями и "каталептическое сознание", транс (турия). Каждому из состояний соответствует свой ритм дыхания. Увеличивая с помощью пранаямы длительность вдохов и выдохов — а целью этой практики является достижение как можно больших интервалов между этими моментами дыхания,[144] — йогин может, не выходя из бодрствования, достичь трех последующих состояний.

Сколько бы ни длилось упражнение, асана, пранаяма и экаграта направлены на отрешение ученика от обусловленности обыденного человека. Недвижный, ритмично дышащий йогин, фиксирующий взгляд и внимание на одной точке, концентрируется, «собирается». Он может проверить качество своей концентрации с помощью пратьяхары, этот термин обычно переводят как «абстракция», "отвлечение органов чувств от воздействия предметов внешнего мира". Вместо того, чтобы отвлекаться на эти предметы, считал Бходжа, "чувства замирают сами по себе" (ЙС II 54). Пратьяхару можно рассматривать как завершающий этап психофизиологической аскезы: отныне ничто — чувства, память и т. п. — не сможет «отвлечь» или «побеспокоить» йогина.

Независимость от стимулов внешнего мира и от динамики подсознания позволяет адепту практиковать «концентрацию» и «медитацию». Дхарана (от корня dhr, "крепко удерживать") — это фиксация мысли на одной точке. Целью данного упражнения является уяснение понятий и удержание их в памяти. Говоря о йогической медитации, дхьяне, Патанджали определяет ее как "течение объединенной мысли" (ЙС III 2), а Вьяса делает следующее уточнение: "это сфокусированность ничем не обремененного сознания на созерцаемом объекте".

Нет смысла лишний раз напоминать, что йогическая медитация в корне отличается от размышлений обычного человека. Дхьяна позволяет «проникать» в предметы, магически входить в них. Особенно трудно объяснить именно это действие — проникновение в суть созерцаемого предмета: это не поэтическое вдохновение и не интуиция бергсонианского толка. Йогическую медитацию отличает ее неделимость, сопутствующее ей и не позволяющее никуда отклоняться состояние ясности сознания. "Континуум сознания" контролируется волей йогина.

§ 144. Роль Бога

Йога, в отличие от санкхьи, утверждает Бога, Ишвару (буквально: "Владыка"). Этот Бог, разумеется, — не демиург, но он может ускорять проце9С освобождения избранных. Упоминаемый Патанджали Владыка, скорее всего, и есть Бог адептов йоги и придет на помощь лишь тому, кто встал на этот путь. Он может, например, помочь войти в состояние самадхи ученику, избравшему его, Бога, объектом медитации. По Патанджали (ЙС II 45), это божественное содействие не есть результат некоего «желания» или «чувства»: у Владыки нет эмоций. Содействие вытекает из «метафизической» симпатии между Ишварой и пурушей, симпатии, которая объясняет гармонизацию их структур. Ишвара — это извечно свободный пуруша, не затронутый «страданиями» и" нечистотой" существования (ЙС I 24). Комментируя эту сутру, Вьяса так определяет различие между "освобожденным духом" и Ишварой: первый некогда связал себя — пусть иллюзорно — с психоментальным переживанием, Ишвара же — вечно свободен. На Бога нельзя воздействовать исполнением ритуалов, религиозных обрядов или верой в его «милость», но его сущность как бы инстинктивно «сотрудничает» с «Я», ищущим освобождения путем йоги.

Этой метафизической симпатией, проявляемой со стороны Ишвары к некоторым йогинам, можно сказать, исчерпывается его интерес к человечеству. Создается впечатление, что Ишвара вошел в философию санкхья-йоги как бы со стороны. Так как роль Ишвары в освобождении людей незначительна, пракрити сама заботится об освобождении многочисленных".Я", ввергнутых в иллюзорную пучину существования. Патанджали, тем не менее, почувствовал необходимость ввести Бога в учение йоги-санкхьи об освобождении: Ишвара соответствовал реальности практического пути к освобождению, и мы уже упоминали о том, что некоторые йогины достигали состояния самадхи путем "почитания Ишвары" (ЙС II 45). Взяв на себя труд собирания и систематизации всех техник и приемов, опробованных "классической йогой", Патанджали не мог пренебречь большим массивом йогического опыта, реализуемого путем концентрации на Ишваре.

Иначе говоря, параллельно традиции чисто «магической» йоги, где результат достигается исключительно личным усилием и целеустремленностью аскета, родилась иная — «мистическая» традиция, где завершающие этапы практики значительно облегчались благодаря пусть даже не частому и по своей природе «интеллектуальному» почитанию Бога. Ишвара в представлении Патанджали и первого комментатора «Йога-сутры» Вьясы лишен того величия всемогущего Бога-Творца итого ореола активного и серьезного божества, какими его наделяют другие мистические школы. Ишвара предстает как архетип адепта йоги: он — макройогин, может быть, покровитель некоторых йогических сект. Патанджали упоминает о том, что в незапамятные времена Ишвара был учителем, гуру древних, ибо, добавляет он, Ишвара не имеет временных различий (ЙС I 26). Более поздние комментаторы, Митра (ок. 850 г.) и Виджнянабхикшу (XVI в.), считают Ишвару великим божеством. Это и понятно: они жили в то время, когда Индия изобиловала набожными и мистическими течениями.[145]