Возлюбленная кюре - Дюпюи Мари-Бернадетт

Матильда первой вошла в дом. На ее щеках играл румянец, губы мечтательно улыбались.

– Где мой сын? – спросила она.

– Играет на чердаке, мадам, – сухо ответила Анни. – Бедный мальчик совсем заскучал.

– Вы не должны были позволять ему это! – вскричал кюре, сердито глядя на нее.

Послышался топот маленьких ног. Через мгновение Жером был уже в комнате. Он бросился к матери и прижался к ней.

– Анни, я от вас такого не ожидал! Отпустить мальчика на чердак… – продолжал Шарваз. – Я запрещаю ученикам выходить из комнаты, и Жерому это прекрасно известно!

– Малыш сказал, что вы ему позволили. Откуда же я могла знать… И вообще, он не мой воспитанник, а ваш! Я не нанималась присматривать за восьмилетним ребенком! – возразила вдова, ведь выслушивать несправедливые упреки ей было вдвойне обидно. – Могли бы сходить в Мартон и завтра!

Такого кюре не ожидал. Взгляд его преисполнился презрения. До этого он закрывал глаза на леность служанки, старался лишний раз не смотреть на ее расплывшиеся массивные формы. Но теперь он ощущал к ней буквально отвращение.

– Вижу, мы поменялись ролями, – иронично заметил он. – С каких это пор прислуге дозволено упрекать хозяина? Беру вас в свидетели, мадам де Салиньяк! Ваша служанка вас критикует?

– Сюзанна знает свое место, можете поверить, – ответила Матильда. – Но мне пора… Оставляю вас улаживать ваши дела. Муж наверняка не сядет обедать, пока мы с Жеромом не вернемся. Не забудьте, в субботу мы ждем вас к ужину! Будет запеченная ножка ягненка и яблочный тарт.

С этими словами она обняла сына за плечи, и они вышли.

После настоящего пиршества гости Салиньяков перешли в гостиную, чтобы традиционно сыграть партию в лото. В черном платье и белом фартучке, с новой наколкой на собранных в пучок волосах Сюзанна расставляла на подносе бокалы и графины с коньяком для мужчин и ликерами для дам.

«Хорошо живется на свете этим буржуа! – негодовала она в душе. – А я со всеми этими посиделками и в полночь еще спать не лягу!»

И она обвела гостей сердитым взглядом. Господин мэр, улыбаясь, что-то нашептывал на ушко жене – зеленоглазой брюнетке, чья фигура уже начала понемногу расплываться. Колен де Салиньяк, удобно расположившись в кресле, раскуривал сигару. И даже господин Данкур почтил дом своим присутствием, что случалось редко. Но явился он без жены.

«Решил держать молодую жену подальше от этих людей, и правильно! – подумала служанка. – Каких только сквернословий тут не услышишь! Мсье любит вставить крепкое словцо, когда сильно навеселе! Но нашего кюре это не смущает. Как может священник спокойно это слушать?»

Матильда не ломала себе голову над такими мелочами. Она была занята раздачей игровых карточек. Как и положено хозяйке дома, она заботилась об удобстве своих гостей и расточала улыбки, причем ее маленькие зубки соперничали по белизне с жемчужинами у нее на шее. Сегодня она была в платье с глубоким вырезом, обнажавшим очаровательную ложбинку между грудями. С разрешения мужа она решила обойтись без клочка кружев, которым обычно прикрывала декольте, и ее белоснежная кожа в свете керосиновых ламп сияла, словно перламутр.

«Чертовка! – думал Ролан Шарваз, с трудом отводя глаза от этого декольте. – Я точно не первый, кто угодил в твои сети! Конечно, ты уверяешь меня в обратном, но где доказательства?»

Он подумал о кюре Биссете, которому Господь послал такую соблазнительную прихожанку, и пожалел его. «Матильда клянется, что отвергала все его авансы. Как он, должно быть, мучился, несчастный! Впрочем, участь любого священника незавидна, если только не научиться договариваться со своей совестью…»

Мсье Данкур, занявший место напротив, не сводил с него глаз, отмечая малейшую смену выражения этого красивого лица. Он и приглашение на ужин принял только потому, что хотел раз и навсегда решить, что представляет собой Ролан Шарваз. По его мнению, это был ловкий комедиант, умеющий ввести свою паству в заблуждение. Его супруга, ревностная католичка, не раз присутствовавшая на службах, отправляемых кюре Шарвазом, разделяла эту точку зрения.

– На исповеди кюре задавал мне странные вопросы, – рассказала она мужу. – К примеру, почему ты не посещаешь мессу. Когда я ответила, что ты склонен считать себя атеистом, он сказал, что жить с безбожником – грех.

– Его это вообще не касается! – разозлился Данкур. – Хотел бы я знать, кто из нас бо́льший безбожник – я или этот тип с глазами дикого зверя и ручищами бандита?! Мне он не нравится, даже если он носит сутану и любезничает со всеми!

Разговор этот состоялся четыре дня назад, и с тех пор учитель все не мог успокоиться. Стоит ли удивляться, что безмятежный вид Шарваза, потягивающего хороший коньяк, действовал ему на нервы?

– Что ж, друзья, начнем! – провозгласил доктор. – Матильда, дорогая, ты готова? Доставай первый бочонок!

Игра не требовала особого внимания, поэтому за столом то и дело шутили и рассказывали забавные истории. Колен де Салиньяк был сегодня, что называется, в ударе. Баранина и вино региона Медок, которого доктор выпил слишком много, разгорячили ему кровь.

– Вчера вечером, а это была еще пятница, меня привезли к молодой женщине, которая должна была произвести на свет первенца, – завел он рассказ многозначительным тоном, даже не глядя на бочонок, который протянула ему жена. – В доме были ее муж-фермер, свекровь и бабка мужа. Роженица кричит как резаная, а они, знаете, чем заняты? Потрошат забитую птицу! Оставили ее корчиться на кровати, а сами занялись делами. Ни ласковое слово бедняжке сказать, ни даже воды согреть не догадались. Конечно, я навел там порядок. Обозвал их кретинами – слава богу, на это моего знания патуа хватило!

– Роды прошли благополучно? – спросила Жозефина, супруга мэра.

– Да. Я извлек из материнского чрева отличного мальчишку в пять кило весом, но у матери сильные разрывы. Так что ублажать своего узколобого супруга она сможет не скоро!

Матильда захлопала глазами.

– Колен, следи за речью! Вы согласны со мной, отец Ролан? Ты мог бы избавить нас от таких подробностей.

– Все мы взрослые люди, и пока рядом нет невинных душ, которых подобные вещи могут шокировать, мсье де Салиньяк волен говорить все, что ему вздумается!

– Из этого следует, что вы не относите себя к числу «невинных душ», господин кюре? – с издевкой спросил Данкур, который просто не мог упустить такой возможности.

Глядя учителю в глаза, кюре Шарваз едва заметно улыбнулся.

– Не будем играть словами, мсье Данкур. Под «невинными душами» я подразумевал детей. Нам, священникам, часто приходится иметь дело с нижайшими проявлениями человеческой природы. Но долг каждого служителя церкви – знать все детали повседневной жизни своих прихожан, дабы помогать им наставлениями.

– И в том числе отчитывать в исповедальне женщин, чьи мужья недостаточно религиозны?

– Мой дорогой Данкур, вы наставляете и направляете своих учеников, а я стараюсь спасти души моих прихожан, этих агнцев Господних.

– Пугая их чистилищем, вы многого добьетесь! – возразил рассерженный Данкур.

Назревала ссора. Матильда поспешила вмешаться. Голос ее звучал ласково, но твердо:

– Господа, пожалуйста, утихомирьтесь! Здесь не место и не время для споров. Продолжим нашу игру. Я почти заполнила карточку.

– Соглашусь со своей очаровательной супругой. Компания сегодня подобралась отличная, не будем ссориться. Было бы печально испортить друг другу пищеварение, – подхватил доктор. Он громко засмеялся, стукнул по столу и обратился к мэру за поддержкой: – Я прав, мой дорогой Арно? К чему продолжать этот вечный спор между наукой и Церковью? Кюре и школьные учителя никогда не найдут общего языка. На этом и поставим точку, господа.

– Охотно, мсье! – с невинным видом кивнул Ролан Шарваз.

– Вежливость того требует, – поддержал его мэр. – Моя Жозефина молчит, но я чувствую, что она огорчена. И не столько спором, сколько грубыми речами нашего гостеприимного хозяина.