Весь мир на дембель (СИ) - Нестеров Николай

Для полного счастья, к концу вторых суток я забрёл в болото. Конец двадцатого века, окрестности столицы Великой империи, и вдруг – банальное болото. Промок, измазался в грязи и тине, едва не застрял, и вдобавок потерял несколько часов драгоценного времени. Ещё несколько раз пытался найти путь в этом направлении, но безуспешно. Позже выяснилось, что за болотами начинается цепь озёр и водохранилищ, так что на юг путь мне оказался заказан, пришлось повернуть на запад.

Лишь на третьи сутки мне наконец повезло, вышел к хутору, точнее, сначала к пасеке. К тому моменту еда давно уже закончилась, да и силы начали таять стремительно, плюс холод и промокшая сырая одежда – дальше скитаться по лесам стало опасно. Организм, хоть и молодой и крепкий, но в такой ситуации подхватить простуду – смерти подобно.

Не особо разбираюсь в пчёлах, но точно знаю, что они чутко реагируют на сильные запахи. Какой от меня исходит аромат после трёх суток проведённых в лесах и болотах – не трудно догадаться. Поэтому лезть в улей за мёдом, не имея окуривателя – чистое самоубийство. Тем более, вскоре появился хозяин пасеки – старый седой дедуля. В таком же старом, как он сам, ватнике, чёрных штанах и резиновых сапогах.

– Выходи, чего прячешься? – неожиданно повернулся в мою сторону пасечник. – Знаю, ты здесь. Пчёлы роятся – чужака чувствуют.

Делать нечего – пришлось вылезти из кустов.

– Откуда ты такой, страннОй, мил человек? – хитро прищурившись, поинтересовался старичок. – В ночной пижаме по лесу ходишь, людей пугаешь.

– Дык, это. С больницы сбежал.

– С больницы – это хорошо. Не из тюрьмы, однако. Случаем, не с психической-то, больнички?

– Нет, отец. С военного госпиталя. Дезертир я, получается.

– Эво оно как? Служить не захотел или ещё чего?

– Долго рассказывать. Не поладил со старослужащими. Они мне два ребра сломали, я им – шесть рёбер на четверых. Нельзя мне обратно в часть. Никак нельзя. Зашибу ведь насмерть. И пойду по этапу.

– Стрижка у тебя не солдатская? – проявил изрядную наблюдательностью хитрый дед. – Врешь, небось?

– Чистую правду глаголю, – отчего-то я перешёл на старославянский. – Оброс, пока в госпитале лежал. Отец, не найдётся хлеба немного. Три дня не евши.

Дед покряхтел, подумал, поинтересовался:

– Пошто в улей не полез? Ты же давно здесь трешься?

– Без хозяина некрасиво. К тому же несёт от меня псиной, как от медведя. Только пчёл разозлю.

– Смотри-ка, в пижаме, а худо-бедно соображает! Ну, пойдём до дому, поищем хлеба, тебе горемычному.

С дедом мне реально повезло. Семёныч, так звали старого бобыля, жил на хуторе в одиночестве, как он говорил: «на выселках». Поэтому был искренне рад гостю, даже такому странному, как я.

Отросшая шевелюра сразу убедила его, что я не беглый зек, а все остальное его не волновало в принципе. Байку про дезертира из стройбата, покалечившего дебелей и слинявшего из госпиталя, воспринял с хитрой усмешкой, сделав вид, что поверил.

– Как же ты в стройбате оказался, милок? Туда только сильно непутевых берут. У тебя же интеллигентность на всю ширину морды лица нарисована? – ехидно поинтересовался сельский житель, выставляя на стол миску с кашей и тарелку с янтарными сотами, сочащимися мёдом. – Хлеба нет, извиняй. Закончился надысь, в сельмаг ехать треба.

– Малой и глупый был. В пятом классе микроскоп на спор из кабинета биологии стащил. Подельник меня же и сдал. Я и забыл о той истории давно уже, а как в армию призываться – так выяснилось, что я на учете в детской комнате милиции до сих пор стою. Ну и вместо десанта поехал служить в строительные войска в Ногинск.

– Складно сказываешь, – усмехнулся въедливый старичок, хотя история правдивая на сто процентов, только случилась не со мной, а с моим одноклассником. – Солдат завсегда спать хочет. И стоя засыпает, и сидючи, и в наряде, и на посту, а уж после каши с мёдом – тем паче. Ты же ни в одном глазу. Ась?

– Правда твоя отец. Только солдат спать хочет не от усталости. Это давно известно науке. От избытка общения, слишком много народу вокруг, большая нагрузка на психику. Единственный способ – отключиться, уснуть. Вот, ты, батя, могу поспорить, от бессонницы мучаешься, хотя работаешь целый день от расцвета до заката. Это вечная проблема у всех, кто в одиночестве живет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Ишь-ты. Куда загнул. Вумный нынче стройбатовский солдат пошёл. Куда уж нам лапотным.

При всей недоверчивости и подозрительности, Семёныч оказался прекрасным и добрым человеком. Не только накормил, затем напоил, но и баньку затопил, и ночевать постелил в доме, правда, второй кровати не нашлось, поэтому спать пришлось на огромном древнем сундуке. Царских времён, наверное, сундучище – я такие только в компьютерных играх видел, когда хабар из них доставал. Обитый железными полосами, с завитушками и узорами по всей поверхности, с огромным висячим «амбарным» замком – натуральная декорация из сказки «Морозко».

Добрый-то он добрый, старик, но и выгоды своей не упустит. Два дня провёл я на лесной пасеке, и все два дня пахал, как лошадь без остановки. И дрова наколол, на всю зиму похоже, с запасом. И воды с колодца натаскал не меньше тонны, и сена три копны перекидал, и огород вскопал, и урожай в погреб перетаскал. Удивительно, но Семеныч трудился наравне со мной, а уставал, такое впечатление – в разы меньше. Казалось бы, силы и выносливости у меня в разы больше, а выдыхаюсь раньше.

– Непривычны городские к такой работе. Вот и устаёте, – пояснил дедок. После чего неожиданно научно добавил. – Не те группы мышц тренированы.

Вообще, Семёныч оказался ещё тем фруктом. Под маской деревенского куркуля скрывалась хитрая и далеко не самая простая натура. Чувствовалось, что поносило его по просторам родной страны изрядно. Не удивлюсь, если и срок в молодости отмотал. По какой-нибудь пятьдесят восьмой статье? По возрасту вполне может быть. Проскакивают в разговоре намеки на богатый и разносторонний жизненный опыт.

Как ни хорошо и прекрасно в гостях у деда, но засиживаться тоже нет резона. Отъелся, обогрелся – пора и дальше топать. Семёныч, хоть и на хуторе живет, а гости, все одно, изредка заглядывают. Понятное дело, странный незнакомец сразу вызовет интерес и подозрение, а там и участковый обязательно заглянет.

С географией наконец хоть как-то определилось, но легче мое положение от этого не стало. Болота, которые недавно преградили мой триумфальный путь на юг, оказались непроходимыми, сразу за ними начинается цепь озёр и водохранилищ связанных каналами. Без лодки там делать нечего. Карты местности у деда, конечно же, не нашлось, поэтому описание местности получилось туманным, плюс минус лапоть.

– Вот тут Шалаховское водохранилище, ось тута – река Цна. Туточки – Егорьевск, значит.

Если учесть, что названий этих я не помню, то с ориентацией совсем беда. С ориентацией на местности – на всякий случай уточняю. Единственное, что понятно – Москва на северо-западе находится, три часа на автобусе от Егорьевска. В километрах если считать – больше ста получается?

Выходит, я в локальном тупике оказался. С юга и с юго-запада болота, водохранилища и несколько рек – практически непроходимые для путешествий пешком. На Запад двигаться нет смысла, там Мещеры и дремучие леса до самого Мурома, изрядно богатые болотами и озёрами.

Остаётся лишь два направления: обратно на север, в места не столь отдаленные, где я в камере «чалился» последний месяц, или двигаться в сторону Егорьевска, где по словам деда, «места свободного нету, аки в муравейнике», плотность заселения такая, что незамеченным не прошмыгнуть даже пресловутой кошке, в последнее время используемой мной в качестве эталона.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Как я понял, там целая агломерация из посёлков и городов, которые плавно переходят друг в друга без четких границ. Густых лесов там почти нет, а колхозные поля уже убраны и бродить по ним не желательно – видно за километр. Не самая приятная местность для прогулок человека без документов в больничной пижаме.