Кто не боится молний - Владимир Сергеевич Беляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Перемена обстановки, — сказал врач, — в данном случае может оказаться полезной.
4
С большим трудом Ульяна, Василий и Зинаида добрались до места. Часть пути летели на самолете, потом ехали поездом, а под конец пришлось с великой предосторожностью передвигаться на бричке, устланной мягким душистым сеном. Усталые, измученные, они въехали на бедный Ульянин двор и поселились в ее тесном жилище.
Путешествие и перемена мест немного взбодрили Василия, он заметно оживился, проявлял интерес ко всему. После нескольких дней отдыха Ульяна решила не ограждать его от людей и от жизни села.
— В запертой избе он опять заскучает, — сказала она Зинаиде. — С людьми ему нужно, чтоб жизня шумела.
Оставив Василия с Зинаидой дома, Ульяна пошла к людям. Появилась на картофельном поле, где работала колхозная бригада, шла вдоль высоких рядов увядающей ботвы, ловко и легко держала лопату на плече. Люди с удивлением смотрели на Ульяну, почтительно кланялись, останавливались, заговаривали с ней.
— Жива-здорова, Ульяна? — кричал озорной старичок Харламов. — Милости прошу к нашему шалашу.
Показав другим, где надо выбирать картошку и куда сносить, старик Харламов опять подошел к Ульяне.
— Сказывают, нашелся твой вояка. Будто больной?
— Авось поправится. Я надеюсь.
К ним подходили председатель колхоза Миронов и агроном Севастьянов.
— Эй, председатель! — крикнул Харламов Евсею Миронову. — Смотри, кто явился.
Миронов протянул руку Ульяне, радушно сказал:
— Доброе здоровьечко, Ульяна Егоровна. Как там твой крестник? Ты бы показала, что за сокол. И кто таков?
— Да разве я хоронюсь от кого? Для всех дом открыт, заходите, милости просим.
— Мы не гордые, зайдем, — пообещал председатель и пошел с Севастьяновым дальше, в другой конец поля.
— Берегись! — кричал тракторист Ленька, подъезжая на тракторе к работающим женщинам. — Задавлю!
Женщины с визгом разбежались в стороны, побросав корзины с картошкой.
Ленька лихо остановил трактор, заглушил мотор, спрыгнул на землю. Не обращая внимания на девок и баб, подошел к Ульяне, осклабил белые зубы:
— Ну что, Егоровна, нашла партизана? Какой он?
— А ты приходи, сам увидишь, — пригласила Ульяна.
— И приду, в самом деле. Может, он мне знакомый какой, если правда, что в наших краях партизанил. Вот дядя Евсей помнит, как я мальчонкой к ним в отряд приходил, от покойного секретаря райкома передавал секрет. Заучил три слова и передал: «Дятел долбит дерево». А что это значило, до сих пор не знаю.
— Это шифер, — серьезно сказала рябая женщина в темной косынке. — Тайна.
— А то как же! Я понимаю.
Старик Харламов не отходил от Ульяны. Прикурил цигарку от окурка, подставленного конюхом Матвеем, затянулся горьким дымом, закашлялся до слез, сплюнул на землю, растер ногой. Растолкал баб и девок, ближе подошел.
— Слышь, Егорьевна, — сказал он писклявым голосом. — Наши ребята, кажись, помнят твоего крестника, может, и я в партизанское время встречался с ним на глухой дорожке, любопытно знать.
— А приходи и ты, сам расспросишь, — позвала и его Ульяна. — Приходите все, люди добрые.
— Приду, посмотрю на сокола. Обязательно приду, любопытно даже.
Весть о том, что отыскался герой-партизан, названный сын Ульяны, быстро облетела село и станцию. В первую же субботу к Ульяниному двору потянулись люди.
В сенях зашумели, загудели незнакомые голоса, заскрипели половицы, беспрерывно хлопала дверь.
В тесный сарайчик, который был кое-как обставлен и приспособлен к жилью, один за другим вошли старик Харламов, Ленька-тракторист, Евсей Миронов, хромой пастух, почтальон Гаврила. За ними ввалились молодые женщины в пестрых платках, старушка в черной шали.
— Принимай гостей, — с тайной радостью говорила Ульяна Василию, который сидел в чистой выглаженной рубашке, гладко выбритый, расчесанный на пробор. — Ну-ка, народ, проходи вперед. Здравствуйте, люди добрые!
Василий с волнением зорко вглядывался в лица, будто стеснялся, что не мог подняться и встретить гостей по-военному, стоя навытяжку.
— Многие про тебя в войну слыхали, а иные и в глаза видели, — поясняла Василию Ульяна. — Пришли вот проведать да потолковать про житье-бытье.
Первым к Василию приблизился Ленька. Сразу узнал партизана, смущенно засмеялся, оскаливая зубы, протянул загорелую руку.
— Здравствуйте, пожалуйста. Не признали? Я — Ленька. Помните, приходил к вам в лес с донесением «Дятел долбит дерево»? На мне тогда был отцовский полушубок и валенки вот такие большущие. А сам я был от горшка два вершка. Прямо как у Некрасова: «В больших сапогах, в полушубке овчинном, в больших рукавицах, а сам с ноготок».
Василий вспомнил Леньку, в волнении схватил протянутую им руку, крепко затряс.
— Какой мужичище вырос! Ни за что не признал бы, если бы не нос пуговкой. Как не помнить. Помню!
Он дотянулся рукой до Ленькиной головы, потрепал буйную шевелюру.
Евсей Миронов остался у порога, с волнением смотрел на Василия, едва сдерживался, чтобы не броситься к партизану. Кинул взгляд на Ульяну, на товарищей, поправил ремень на гимнастерке, словно готовился к разговору с самим генералом или иным важным чином.
А Василий все еще разглядывал паренька, похлопывал его по крепким мужицким плечам, любовался складной фигурой.
— Молодец! Значит, целый остался?
— Ага! Теперь трактористом в колхозе работаю.
— Говоришь: «Дятел долбит дерево»? Это о наших подпольщиках. Работа, мол, продолжается, дело идет своим чередом. Понял?
— А я до сих пор не знал, какой это дятел, — удивился Ленька. — Вот конспирация, елки-палки.
Они оба засмеялись и обнялись.
— А еще кто из наших есть? — спросил Василий, оттесняя Леньку и приглядываясь к гостям.
Увидел знакомый прищур лукавых маленьких глаз, спрятанных в морщинистых ямочках на стариковском лице. Старик тоже
