Литературная Газета 6534 ( № 48 2015) - Литературка Литературная Газета

– Какую книгу труднее написать – умную или безумную, полезную или бесполезную? – спросили как-то его. Он ответил:

– Один уже вопрос сей служит доказательством: неограниченная свобода книгопечатания желает против одной хорошей книги выпускать двадцать худых. Но услышат ли там голос и суд мудрого, где двадцать невежд будут вместе с ним кричать нелепицу? Не одолеют ли напоследок невежды, и сей мудрец не скроет ли талант свой в землю, оставя их кричать, глушить и портить народ? Сколько бы ни говорили, что там просвещение, где в тыщу перьев пишут, однако это неправда: не число книг приносит пользу, но достоинство их; лучше не иметь ни одной, нежели иметь их тысячи худых.

Дребезжащих в сознании и разрушающих его, добавлю я.

Безымянные и родные

Безымянные и родные

Книжный ряд / Библиосфера / Объектив

Уткин Константин

Теги: Александр Лысков , Красный закат в конце июня

Александр Лысков. Красный закат в конце июня.  М.: Издательский дом «Сказочная дорога»; Архангельск: Библиотека журнала «Двина», 2014. – 520 с. – 500 экз.

Каждый писатель живёт мечтой о своей главной книге. О своей лебединой песне, после которой можно замолчать с чувством выполненного долга. Которая пишется на одном дыхании, точнее – на вдохе, и так легко и точно, что практически не требует правок.

Понятно, что эти мечты разбиваются о серую глыбу будней – суета повседневных дел засыпает мелким мусором самые грандиозные планы, от которых не то чтобы совсем отказываешься. Нет, просто переносишь и переносишь на ближайшее, но совсем неопределённое будущее.

Александр Лысков, автор книги «Красный закат в конце июня», как мне кажется, главный труд своей жизни завершил.

Все линии романа сведены воедино, завершены. Впрочем, речь идёт даже не о сюжетных линиях в привычном понимании этих слов, скорее о пёстром и причудливом рисунке бытия.

При этом писатель берёт на себя труд и смелость заглянуть в такие глубины тёмного прошлого, что проверить подлинность описанных событий не представляется возможным. Да, примерно мы знаем, что в таком-то временном отрезке на такой-то территории жили такие-то племена. Очевидно, что как-то они меж собой контактировали. Конечно, у них было какое-то хозяйство. Но всё теряется в тумане – лишь до открытия первой страницы. Начинаешь читать и понимаешь, что раздвинуты временные границы, и прошлое – совсем дремучее прошлое – оказывается на расстоянии вытянутой руки. С его землянками, берестяными туесами и буйной лесной жизнью. И языческие корни, которые, несмотря на коросту цивилизации, всё-таки есть в каждом человеке, сразу оценивают этот текст как верный.

Создание исторического романа имеет ряд сложностей чисто лингвистического свойства. Все понимают, что мы способны понять речь наших предков, живших сто лет назад в крупных городах. Деревенские же диалекты воссоздать сложнее.

Как тут быть писателю? Задача не из лёгких, и мало кто за неё способен взяться. Лысков решился, и, на мой взгляд, свою задачу он выполнил. Нельзя сказать, что текст читается легко, но бег­лость восприятия в художественном произведении не всегда хороша. Точно так же нельзя сказать, что в нём не хватает образов или особенностей, присущих праязыку. Нет. Александру Лыскову удалось найти золотую середину между доступностью для понимания современного человека и совершенно несовременной художественной сложностью.

Отдельно стоит остановиться и на самой идее романа. Посвящён он деревне. Каждая историческая веха в романе показана через самые разные судьбы людей.

Можно сказать, что через героев показана история места – как тихая глубинка постепенно превращалась в крупное село, а потом – в зарастающие подлеском развалины.

Герои книги тоже выбраны своеобразно – от первых священников, принёсших христианскую веру языческим лесным племенам, до бродячих скоморохов, высмеивающих всё и вся, а особенно – чёрные рясы. От первых земледельцев, рыхлящих землю лосиным рогом, до крепкого хозяина, покупающего сложные немецкие сельскохозяйственные машины.

И по всему роману рассыпаны приметы, поверья, былички, заговоры и прочие приметы язычества.

Авторская любовь к тем, кого он описывает, чувствуется в каждой фразе. Нам, зачастую не знающим своих корней, страшные встряски прошлого века обрубали родословные. Такое отношение к безымянным героям может показаться даже избыточным. Но потом понимаешь: именно из безымянных, никому не известных при жизни и уж тем более после смерти, работяг и состоит Россия. И каждый из них достоин памяти.

Пятикнижие № 48

Пятикнижие № 48

Книжный ряд / Библиосфера

ПРОЗА

Ольга Нацаренус. Иная вечность: Избранное. – М.: ИСП, 2015. – 144 с. – 1000 экз.

Вся эта книга построена на тончайшем ощущении русской зимы. Нет, она, конечно же, не вся о зиме, она о том скрытом покое, о том сосредоточенном мире, который свойственен местам, где зима много длиннее других сезонов. Казалось бы, автор идёт по не очень перспективному пути, помещая под одной обложкой и стихи, и прозу. Однако при чтении понимаешь, что дело здесь не в желании навязать читателю все свои творческие экзерсисы, а в неком интонационном единстве, в создании многообразной картины авторского мира. Приятно удивляет, что Ольга Нацаренус обладает высоким стилистическим мастерством, бережно относится не только к словам, но и к чувствам, которые они вызывают. Её прозаическое дыхание ничем не стеснено. Она не гонится за издательскими стандартами, а её главная творческая задача – это художественное воплощение действительности, которая её окружает. Книга будет интересна тем, кто любит неспешное чтение, кто не стремится всеми силами почерпнуть из книги нужную информацию, а хочет просто окунуться в атмосферу найденной гармонии и потом решить, сколь долго в ней оставаться.

ПОЭЗИЯ

Сергей Салдаев. Укуси меня за рифму: Пародии. – Оренбург: Издательский дом «Оренбургская неделя», 2014. – 108 с. – 500 экз.

«Поэтом второй руки» – скромно и с юмором называет себя пародист Сергей Салдаев. Таким образом он обыгрывает несерьёзное отношение к этому жанру. Дескать, я ни на что и не претендую... Хотя сам Салдаев относится к пародии отнюдь не легкомысленно. Не только по много раз переделывает ту или иную строчку, но и изучает теоретические работы в данной области литературы. Начав с пародий на местных поэтов, автор написал поэтическую пьесу, составленную из монологов и диалогов крупных русских поэтов «Разговорчики». Чтобы сочинить подобное, необходимо не только знать творчество «используемых» авторов и законы драматургии, но и разбираться в психологии авторов.

Мы не будем судить, насколько удачен этот эксперимент, согласимся с тем, что он оригинален и имеет право на существование. Для пародиста Сергея Салдаева характерен резкий эмоциональный жест, гротескное восприятие образа и... доброе отношение к исходному тексту.

БИОГРАФИЯ

Реймон Труссон. Жан-Жак Руссо. – М.: Молодая гвардия, 2015. – 322 с. – 3000 экз.

Этот выдающийся деятель эпохи Просвещения всегда вызывал живой интерес и необычной судьбой, и своими ни на что не похожими, во многом парадоксальными философскими воззрениями. Родоначальник современного жанра биографии, начавшегося с «Исповеди», перед своими современниками он представал то в качестве любителей парадоксов и софизмов («Рассуждения»), то как властитель душ в знаменитом романе «Новая Элоиза», то как неподкупный законодатель в труде «Общественный договор». Его обожествляли участники Французской революции, называя своим духовным отцом, но позже на его долю выпадали совсем иные определения. Общественное мнение не скупилось на ярлыки – от анархиста до предвестника тоталитаризма.

Понятно, что такая личность, как Руссо, – одновременно отталкивающая и привлекательная, противоречивая, сложная и непредсказуемая – до сих пор вызывает самые яростные споры. И участвуют в них как поклонники этого «защитника вольностей и прав», так и его непримиримые противники.

ПЕРЕВОДНАЯ ЛИТЕРАТУРА

Сулейман Стальский. Новые переводы: Стихотворения / Перевёл с лезгинского Е. Чеканов. – Ярославская региональная лезгинская национально-культурная автономия, Евразийский конгресс, Ярославль, 2014. – 276 с.