Толкование на паремии из книги Бытия - Виссарион Нечаев

6. И виде жена, яко добро древо в снедь и яко угодно очима видети и красно есть, еже разумети: и вземши от плода его яде, и даде мужу своему с собою, и ядоста.

Слова диавола произвели желаемое им действие. Мысль быть равною с Богом по многоведению и независи­мою от Него овладела душою Евы. Внутреннее падение или отпадение от Бога уже совершилось, борьба душевная кончилась торжеством помыслов неправых. Оставалось внешним образом показать внутри зародившийся грех. И вот теперь она уже другими глазами, чем прежде, смотрит на древо. И прежде она не раз взирала на него, но это воззрение возбуждало в ней одно благоговейное удивление совершенствам Творца, открывшимся в красоте древа, на­поминало о покорности Богу и о неизбежном за непокор­ность наказании; теперь же совершенно изменился взгляд на то же древо. Она виде, яко добро древо в снедь, т. е. ей показалось, что плод древа вкусен и питателен, — значит в ней заговорила чувственность, которая дотоле сдержи­ваема была уздою страха; яко угодно очима видети, т. е. по самому виду древесный плод показался ей так красив, что все бы смотрела на него, — значит в Еве открылась та рассеянность чувств, с которой несовместно искание еди­ного на потребу, помышление о Боге; но преимущественно древо показалось ей прекрасным потому, что вкушение от плодов его обещало ей Божеское ведение добра и зла: красно еже разумети. Желание достигнуть этого ведения, поддерживаемое чувственностью и суетностью, было столь сильно в ней, что она вземши от плода его (древа) яде и даде мужу своему с собою и ядоста. Она убедила к тому своего мужа повторением ему слов змия и своим примером. Тяжело согрешила жена, потому что и самавпала в преслушание воли Божией, и мужа увлекла к тому же. Но не менее тяжко пал муж, когда послушался больше жены чем Бога, от которого притом непосредственно при­нял заповедь. Вместо того, чтобы внушить жене, как худо она поступила, и расположить ее к раскаянию, он поспешил последовать ее внушению и примеру: его могло поразить опасение, что если он сохранит верность заповеди, то ут­ратит свое первенство над женою, которая получит над ним перевес божеским ведением добра и зла.

7. И отверзошася очи обема, и разумеша, яко нази беша: и сшиста листвие смоковное, и сотвориша себе препоясания.

Пагубные следствия преступления Божией заповеди не замедлили обнаружиться. Предсказание змия сбылось: у преступников действительно открылись очи, но не для свойственного Богу разумения добра и зла без порабоще­ния злу, а для горького уразумения своей нравственной порчи. Уразумеша, яко нази беша. До грехопадения тело их было чистым сосудом чистой души. Ум господствовал над чувственностию и ее влечениями, беспорядочных дви­жений в ней не было, и потому нагота не возбуждала в них стыда. Теперь же ум перестал быть владыкою плоти. В чувственной природе возникли и обнаружились нечистые влечения, которые породили в душе праотцев чувство новое, тяжелое, — им стало стыдно и друг перед другом, ибо они не могли видеть друг друга нагими без того, чтобы в теле не пробудилось беспорядочное движение, — и перед своей совестию. Стыд побудил их сшить листвие смоков­ное и сотворить себе препоясания, т. е. из листьев смоков­ницы сделать покров для чресл своих. Чувство стыда горь­кое, но вместе спасительное: оно свидетельствовало, что падшие наши прародители не довольны были собою и способны были к раскаянию, которое впрочем, как увидим, не вдруг и не с полною искренностию обнаружили.

8. И услышаста глас Господа Бога ходяща в раи по полудни, и скрыстася Адам же и жена его от лица Господа Бога посреде древа райскаго.

Люди грехом удалили себя от Бога, но Бог не хощет удалиться от них. Он, как бы родной отец, близок был к невинным. Он являет свою близость и к падшим. День склонялся к вечеру. Солнечный жар уступал место вечер­ней прохладе (вместо пополудни, с евр. во время прохлады дня). В раю послышался шум {глас), по которому падшие тотчас узнали приближение к ним, в чувственном виде, Господа; ибо, вероятно, и прежде явления Его предваряемы были подобным шумом. Не сказано, в каком именно виде являлся Господь. По всей вероятности, это был образ че­ловека: в таковом образе и впоследствии были богоявления патриархам. Основанием таких богоявлений было особен­ное снисхождение Божие к людям, венцом которого имело быть воплощение Сына Божия для нашего спасения. До падения явление Бога возбуждало радость в прародителях, теперь же оно возбудило один испуг. Совесть сказала им, что идет к ним Обличитель и Судия. Они поспешили ук­рыться под тенью райского древа для того, чтобы скрыть от Бога свое смущение и замешательство. Испуг их был так велик, что на эту минуту помрачил их смысл до забвения о вездеприсутствии и всеведении Божием. Говорим — на эту минуту, потому что нельзя утверждать, будто мысль о невозможности спрятаться от Вездесущего и Всеведущего навсегда в них померкла, — иначе они, как сейчас увидим, не отозвались бы на глас Божий.

9. И призва Господь Бог Адама и рече ему: Адаме, где еси?

Господь делает этот вопрос не потому, что не знал, куда скрылся Адам, а потому, что желал побудить Адама к свободному признанию своей вины.

10. И рече ему (Адам): глас слышах Тебе ходяща в раи, и убояхся, яко наг есмь, и скрыхся.

Звук голоса, услышанный Адамом, был тот же, к како­му привык Адам до падения: голос этот, по–прежнему, звучал благостию и любовию. Адам не мог не отозваться на него, не мог отвечать на него упорным молчанием: ожесточение еще не проникло в его душу, и страх право­судия еще не породил в ней отчаяния. Но вместе с сим в ответе Адама сказалась сила греха. Убояхся, говорит он, яко наг есмь. Грешник боится показать Богу свою наготу. Но как он мог признавать себя нагим, когда прикрыл наготу смоковным листвием? Видно, это прикрытие не истребило в нем чувства стыда; видно, оно не прекратило тех непра­вильных движений в теле, которыми возбуждено это чув­ство. Их он стыдится пред женою, тем стыднее ему в присутствии Бога. Но он стыдится только следствий пре­ступления заповеди Божией, а не самого этого преступле­ния. Грешник признается только в том, чем он стал, а не в том, от чего он стал таким. Как неполно такое призна­ние! — И скрыхся. Грешник не хочет иметь свидетелем своего смущения Того, пред кем вся нага и объявлена. Это свидетельствует и о силе смущения, и о силе греха, могу­щего смутить душу до некоторого помрачения в ней мысли о всеведении Божием.

11. И рече ему (Адаму) Бог: кто возвести тебе, яко наг еси, аще не бы (точнее с еврейск. разве) от древа, егоже заповедал тебе сего единаго не ясти, от него ял еси?

Грешник признает свою наготу, или срамоту, но не открывает ее причины. Господь хочет привести его к со­знанию того преступления, которое послужило первона­чальною причиной его срамоты. Бог не прямо обличает Адама в сем преступлении, а только вопрошает его: разве

он ел от плодов запрещенного древа? — вопрошает для того, чтобы дать ему возможность искренним ответом сво­бодно осудить самого себя в грехе.

12. И рече Адам: жена, юже дал еси со мною, та ми даде от древа, и ядох.

Адам наконец признает свой грех; но вместо того, чтобы обвинить себя одного, ответственность за него сла­гает на жену, и даже на самого Бога, который дал ему жену, как будто она могла насильно привлечь ко греху того, кто поставлен во главу ее, и как будто Бог сотворил жену на грех мужу.

13. И рече Господь Бог жене: что сие сотворила еси? И рече жена: змий прельсти мя, и ядох.

Жена в ответе на вопрос Судии подражает мужу: вину свою она слагает на змия, не рассуждая, что змий потому обольстил ее, что встретил в ней не сопротивление, а со­чувствие к его льстивым внушениям. — Допрос кончен. Следует приговор сперва змию, потом людям. Змию сделан приговор без предварительного допроса, потому что целию допроса могло быть только приведение виновного к рас­каянию, которое немыслимо в змие–искусителе, т. е. диа­воле.

14. И рече Господь Бог змию: яко сотворил еси сие, проклят ты от (пред) всех скотов, и от всех зверей земных: на персех твоих и чреве ходити будеши, и землю снеси вся дни живота твоего.

Проклятие, произнесенное над змием, относится и к животному, послужившему орудием искушения, и к само­му искусителю, — нераздельно, потому что диавол дейст­вовало нераздельно со змием. Правда, виновен собственно искуситель, а не естественный змий — существо, не ода­ренное разумом и свободою и могущее быть только орудием чужого греха, а само не способное к греху. Но «не удивительно, если Бог проклинает орудие искушения и грехопадения человеческого, когда Он и всю землю про­клинает ради человека (ст. 17). В сем случае Он уподобля­ется отцу, который проклинает меч, отнявший жизнь у его сына; или детоводителю, который, дабы удержать в преде­лах порядка юность поползновенную, поставляет над нею видимые памятники наказанного своеволия» (Зап. на кн. Бытия). Змий естественный проклинается пред всеми ско­тами и зверями в том смысле, что он несравненно более, чем всякое другое животное, возбуждает отвращение и вместе страх: не все из змиев ядовиты, но все для большей части людей страшны, потому что трудно отличить между ними вредных и безвредных. Змий естественный осужда­ется ходить на персях и чреве. Можно думать, что Господь обращает в наказание змию естественные его свойства. Бог как бы так сказал змию: «ты создан пресмыкающимся животным, — и навсегда останешься пресмыкающимся и притом презренным. При взгляде на тебя люди будут вспо­минать то несвойственное тебе положение разумного и словесного существа, в которое ты на несколько минут поставлен был диаволом, и воспоминая это, будут также смеяться над тобою и презирать тебя, как они будут сме­яться и презрительно обращаться с самозванцем, приняв­шим на себя вид знатной особы, когда откроют его обман и узнают в нем простого смертного». Змий осуждается есть землю: это значит, что пища его (большею частию мелкие пресмыкающиеся животные) будут мешаться с прахом. — Весь этот приговор естественному змию как должно пони­мать в отношении к духовному змию, т. е. диаволу? — Проклятие змия пред всеми скотами и зверями означает, что диавол, возбудивший благосклонность к себе Евы, будет для людей ненавистнейшим из всех существ; имя его, как врага Божия и человеков, будет предметом омерзе­ния. — Хождение змия на чреве и персях служит образом