Избранный круг - Андрей Столяров

– Здесь, Георг Александрович, у нас нечто вроде редакции. Журнальчик собственный, кхе-кхе, пытаемся выпускать. Пропагандируем, так сказать, наши успехи…

Что? Откуда? Зачем? Каким образом?

Выяснилось, что фирма Георга финансирует некоторые здешние начинания.

– Ну я позвонил и… выразил желание ознакомиться с обстановкой. Никаких, разумеется, обязательств. Самое общее впечатление о ходе работы.

Вот, оказывается, как все просто.

Лариса, естественно, была тут же узнана, милостиво подозвана и отрекомендована как один из самых талантливых журналистов, пишущих о науке.

– Мы с Ларисой Аркадьевной уже работали, – заметил Георг.

Товарищ В. Н. Свентицкий изволили поцеловать ей руку. Девочки в отделе окаменели. На Серафиму было страшно смотреть. У Ребиндер, будто под током, подергивались мускулы на лице. Давление с ее стороны заметно ослабло. Надолго или всего на пару недель – это уже другой вопрос. Разве можно быть в чем-то уверенным, если имеешь дело с Ребиндер. Дышать, тем не менее, стало легче.

Дышать вообще стало намного легче. Лариса с изумлением обнаруживала, какое громадное количество дел, стоит подойти к ним разумно, можно, оказывается, вовсе не делать. Зачем она, например, каждый раз останавливается поболтать с соседями у парадной? Это пенсионеры, им просто время девать некуда. Но она-то не обязана гробить здесь половину вечера. Вежливость? Достаточно поздороваться и приветливо улыбнуться. Вежливость на то и дана, чтобы не обременять себя ничем лишним. Или зачем ей семь разных средств для чистки чего-то? Стоят пластиковые бутылочки в туалете, покрываются пылью. Правильно говорил Георг: оставить одно. Точно так же, как и зубную пасту, вот эту, например, с трехцветной российской полоской. Боже мой, целая секция в шкафчике освободилась! Главное, навсегда забыть об этой проблеме. Кончится – купить в киоске на остановке автобуса. Или – зачем она, как помешанная, ищет для Кухтика какие-то особые груши: ездит по ближним рынкам, примеривается, сравнивает цены, а на вокзале лежат, между прочим, точно такие же. Подскакиваешь туда без сумок, берешь за десять минут до отправления электрички. Тем более, что и Кухтику, какие там груши, просто без разницы.

А уж про телефонные разговоры и вспоминать тошно. Прежде, бывало, позвонит вечером расслабленная Серафима, на работе ей, видите ли, не наговориться: то да се, телевизор вот, туфли новые собираюсь купить. Позвонит Толик на тему – что как-то это уже давно не встречались, давай, если будет погода, махнем в то же Кавголово. Еще кто-нибудь позвонит, еще что-нибудь спросит. И – все, вечер прошел, будто утонул в вязкой трясине. Один вечер так, другой, третий, вся жизнь. Она еле сдерживалась, чтобы в остервенении не бросить трубку. Боже мой, о чем они целыми часами треплются? Какие туфли, какой телевизор, какое Кавголово? Неужели не чувствуют, что ей это абсолютно не интересно? Лариса старалась отделываться вежливой, но торопливой скороговоркой. Теперь и драка Михая с Мурзиком выглядела совсем по-другому. Жестоко поступил Мурзик? Конечно, жестоко. Но ведь иначе пришлось бы действительно восемь раз муторно объясняться, избегать встреч, чувствуя, как накаляется обстановка, глотать оскорбления, на которые этот Михай, разумеется, не поскупился бы. Принимать удручающие и тоже муторные меры предосторожности. А главное, кончилось бы, вероятно, все равно тем же самым. Мурзик просто вывел ситуацию сразу же к финальному результату. Это тоже – освобождение от мороки, которое рекомендовал Георг.

Мурзик вообще нравился ей все больше и больше. Приятно было находиться под его необременительным покровительством, пройти, например, с независимым видом мимо гогочущих пьяных парней, пренебрежительно скользнуть взглядом по наглым мордам, отвернуться и знать, что ни один из них не осмелится даже пикнуть. В поселке авторитет у Мурзика был колоссальный. Причем, не внешность тут какая-нибудь угрожающая играла роль, не бугры литых мускулов, выпирающие из-под футболки, а естественная уверенность, с которой он повсюду держался. Уверенность человека, знающего, что – контролирует ситуацию. Лариса как-то поинтересовалась, а со сколькими, к примеру, людьми он может драться одновременно, и Мурзик, пожав плечами, ответил, что человек семь-восемь положит запросто. Кстати, и десять-двенадцать – не такая уж большая проблема. Главное – «сломать» лидера, тогда остальные уже не полезут. Срабатывают психологические тормоза. Толпа опасна не численностью, а только своей биологической массой. Навалятся разом – вот где начинаешь по-настоящему напрягаться. К счастью, в уличных драках этого практически не бывает.

Работал он в службе охраны той же промышленно-финансовой группы, что и Георг, и, по словам Георга, умел улаживать «разногласия» не доводя до конфликта. За это его и ценили; еще бы, при таких-то талантах! И вместе с тем – не просто гора накачанных бицепсов. Как-то тоже на речке, начал рассуждать о текучести материального мира, о семи принципах восхождения путем последовательных инкарнаций, об особых тончайших энергиях, пронизывающих Землю и Человека. Якобы эти энергии связывают собой все живое; Великий Космос открыт, звезды вовсе не так далеки, как кажется. Если научиться воспринимать эту всесущную жизнь, личность может существовать практически вечно.

Лариса, разумеется, ни в какие космические каналы не верила. Какие каналы в той жизни, где каждый день трясешься в набитом автобусе? Достаточно глянуть на судорожные щеки Ребиндер, чтобы понять: энергии и всесущность есть утешение слабым и бегство от повседневности. Слушая подобные рассуждения, она обычно пожимала плечами. И все же одно дело не верить, сталкиваясь с лепетом на модную тему, и совсем другое, когда об этом говорит человек, руками ломающий камни. Тут верь – не верь, невольно закрадываются сомнения. Тем более, что подкреплялись они весьма весомым примером. Мурзик точно также не «крутился» в вечном беличьем колесе – именно жил, без усилий минуя трудности, которые бы утопили любого. Это тоже была необыкновенная свобода от обстоятельств. Лариса искренне восхищалась их общим умением стряхивать с себя все лишнее. Зачем делать то, без чего вполне можно было бы обойтись? К чему ежедневно тащить груз забот, которые просто бессмысленны? Неудивительно, что у них столько жизненности. Георг старше ее, видимо, лет на десять, а после целого дня беготни, после толкучки на выставках, после музыки, разговоров, необходимости с кем-то общаться, после метро, троллейбуса, суеты в крохотном кафетерии, после ветра, дождя, асфальта, проспектов, мостиков через каналы, когда уже с ног валишься и кажется невозможным идти куда-то еще, – бодр и свеж, как будто только что вышел из душа. Ни одной жалобы на усталость, ни одной минуты угнетенного настроения, ни одного слова, свидетельствующего о подавленности. Серьезность, да, разумеется, подобающая мужчине, но отнюдь не изматывающая окружающих и себя самого депрессия. Искусство жить. Вечная неутомимая молодость. Сладкое, будто воздух весной, слово «свобода».