Топорок и его друзья - Владимир Кобликов

— И правда, — испугался Лопушок, но тут же стал озабоченно-деловым и строго спросил: — Зачем навзничь его положила?

— Он сам так лег.

— «Сам лег»! Его надо от воды опростать: небось, наглотался.

— А ты умеешь?

— А Никитку Трюхина кто откачал?

Лопушок подошел к Феде и стал его переворачивать. Топорок открыл глаза и удивленно уставился на Лопушка.

— Тошнит, — тихо произнес Федя.

— Известное дело, тошнит, — согласился Лопушок, — водицы-то, видать, порядком наглотался. Хорошо еще легкие не затопил. Пошли в тенек...

Топорку стало легче.

— Поспи, — посоветовал Лопушок. — И все, как рукой, сымет. Рыбы я наловил. Видал сколько?

— Нет.

— Сейчас принесу показать. Лежи и не дрыгайся.

Ваня пошел за рыбой. За кустами он увидел Ларису. Она поманила его.

— Ну, что?

— Очухался.

— Лопушок... — Лариса замялась.

— Ну?

— Не говори ему, что я его спасла. Ладно?

— А чего утаивать-то?

— Ну, Лопушок, прошу тебя... Пусть думает, что сам выплыл. А то, говорят, он и так по городу скучает, а тут еще узнает, что девчонка из речки вытащила... Тебе-то не понравилось бы?

— Еще чего не хватало! — искренне возмутился Лопушок. — А если спросит, кто его спас?

— Скажи — русалка.

— Ваня, — позвал Топорок, — куда же ты пропал?

— Иду, — отозвался Лопушок.

— Договорились? — прошептала Лариса. — Не проговоришься?

— Как колечко на дно омута бросила. Молчок.

Топорок будто подслушал их разговор. Как только Лопушок подошел к нему, он тут же спросил:

— Ваня, а кто меня спас?

Лопушок сначала растерянно уставился на Федю, а потом выпалил:

— Русалка.

— Какая русалка?

— Обыкновенная. С хвостом. С волосами распущенными. И... И...

— А русалки купальники носят? — спросил Топорок.

— Известно, носят. А что?

— Показалось, что меня кто-то в купальнике голубом вытаскивал.

— В голубом купальнике? — переспросил Лопушок и вдруг захохотал.

— Чего ты? — обиделся Топорок. — Ну, чего хохочешь-то?

Насмеявшись и вытирая слезы, Лопушок пояснил:

— Не над тобой я. Говорил уже, что порода наша такая хохотущая... А про русалку я пошутил... Никто тебя не спасал. Сам ты выплыл на мель, а тебе показалось, что тебя кто-то вытащил. Утопленникам завсегда кажется, что их кто-то вытаскивает из речки.

— Ну?

— Божусь... Дома про купанье-то молчок. А то больше на речку не-пустят. Шабаш тогда купанью и рыбалке.

— Только бы ты не сказал.

— Я? Да ты что! Что я, пыльным мешком ударенный? Меня пытай — не скажу... А плавать я тебя научу. Без этого человеку нельзя. Вдруг война? Прикажут тебе переплыть реку, а ты, Топорок, топором на дно.

— Ваня, ты в футбол играешь?

— Мячик гоняли, но не по правилам.

— Хочешь, я научу? — предложил в порыве благодарности Топорок. — Из тебя, знаешь, какой центральный нападающий выйдет!

— Да какой я нападающий, — засмущался Лопушок.

Русалка-вратарь

Теперь каждое утро Федя и Ваня ходили на Сожу. Топорок оказался способным учеником. Уже на пятый день он переплыл Бархатную плесу в самом ее широком месте. Лопушок так обрадовался победе друга, что стал его обнимать.

Не меньше Лопушка успехам Топорка радовалась и Русалка в голубом купальнике, которая каждый раз тайно наблюдала за тренировками начинающего пловца. Федя не подозревал, что у него сразу два тренера и что эти два тренера обсуждают его успехи, советуются.

Когда Топорок уже совсем уверенно чувствовал себя на воде, Ваня стал учить его плавать на спинке, нырять, держаться под водою, и очень скоро выносливый и сильный Топорок стал неплохим пловцом.

...Утро было тихое и ласковое. Солнце еще не успело нагреть песок на берегу. Оно подарило земле свет и краски, краски, которые нельзя увидеть ни днем, ни вечером, а только на утренней заре, когда все вокруг умыто хрустально-чистой росою. И не зря юность сравнивают с утром. И не зря утренние песни птиц самые звонкие и радостные.

Который раз подряд Федя приходил с Ванюшкой на Бархатную плесу рыбачить, а все не переставал испытывать какое-то трепетное чувство восторга от встречи с красотою проснувшейся земли. Истинная красота — неистощима. Она может поражать человека всю жизнь.

В это утро с Топорком творилось что-то необычное. Он сидел притихший, задумчивый, грустный. И была грусть чистой, светлой, как прохладное дыхание утра.

Он невнимательно следил сегодня за поплавками. Иногда в нем вспыхивал азарт рыболова, но вскоре опять затухал. Топорок сочинял стихи.

На кукане у Лопушка уже билось несколько крупных окуней, пяток плотвиц и даже один «щупарик», позарившийся на червяка, а на Федином кукане — всего четыре рыбки. Лопушок никак не мог понять, что происходит с его другом. Несколько раз Лопушок замечал, как соседские поплавки уходили под воду, и тогда он шепотом кричал:

— Топорок! Клюет у тебя... Эх ты, разиня! Опять упустил.

Солнце поднялось над лесом. Растаяла под жаркими лучами роса на лугу, запахло согретой землею, травами, над водою у тростников заиграло зыбкое марево теплого воздуха, верного предвестника полуденного зноя. И клев как отрезало.

— Шабаш! — громко и твердо заявил Лопушок и стал сматывать удочки.

Топорок покорно последовал его примеру.

— Федька, дуй за дровами.

— Костер, что ли, будем жечь?

— Ушицей рыбацкой решил тебя угостить. Котелок прихватил и приправки. Такую сейчас ушицу сварю — пальчики оближешь!.. Покажь улов-то... И все?

— Да... — виновато ответил Топорок, а потом покачал головой и, будто бы разочарованно, добавил: — Местечко плохое я выбрал.

Лопушок зашелся смехом.

— Чего смешного-то? Говорю тебе — место неудачное.

— Ох! Ох!.. Ох! — квохтал Лопушок. От смеха у него текли слезы. И слезы эти казались плывущими по щекам веснушками. Наконец Лопушок высмеялся и обессиленно произнес: — Ну и шкоден же ты, Топорок. Сам ворон считал, а грешишь на заводь. Вот завтра сяду на твое место и тогда увидишь, сколько тут рыбы... Ладно, иди дровец сухоньких принеси, а я пока рыбу почищу.

Лопушок вбил рогатульки, разжег костер и повесил на перекладине над огнем большой котелок с водою.

— Куда такой большой-то? — удивился Федя.

— Еще мало будет... Да в маленьком и варить неудобно. — Бросив в воду пару луковиц, Лопушок предложил: — Давай, пока вода закипит, поваляемся.

— Давай, — согласился Топорок.

Он лег рядом с Лопушком, который вдруг сразу же на полуслове заснул. Федя удивился. Лопушок был всегда такой выносливый, а тут раз — и заснул.

Лопушок же вовсе не был соней. Просто эту ночь ему не пришлось поспать: он со старшим братом Митькой и пастухом всю ночь проискал свою корову, которая отстала в лесу от стада. Но Топорок не знал об этом. Лопушок вообще мало рассказывал ему о своих делах. И в дом к себе никогда Топорка не приглашал.

Жили Зеленовы небогато. Матрена Митрофановна пять лет назад овдовела. На руках у нее осталось четверо детей. Старшему Мите пошел тогда одиннадцатый год, а младшей дочери исполнилось восемь месяцев. Лопушок и вторая его сестренка Клава были погодками. Нелегкая жизнь была у Матрены Митрофановны, хотя дети ее с малолетства были хорошими помощниками.

Лопушок никогда не стыдился своей бедности, но вот, чтобы об этом знал его городской друг, не хотел.

Лопушок спал крепко, беспомощно открыв рот и посапывая. Федя стал глядеть в небо, провожая глазами белые-белые облака. Он раньше и не подозревал, что так здорово лежать на спине и провожать глазами медленно-медленно плывущие по безбрежной синеве облака. И каждое облако кого-то или что-то напоминало. Вот плывет по небу косматый профиль горбоносого старика. Зловещая таинственность чудилась в его зыбком лике. И казалось, что облачному старцу хотелось что-то сказать людям громовым голосом, но какие-то силы мешают ему сделать это. Голова старика окуталась клубящимся дымом, горбоносый профиль расплылся и растаял. Потом Федя отыскал на небе льва. Вздыбленный лев! Но он прожил в бездонном синем океане гораздо меньше старика, вдруг превратившись в скалы. Потом Топорок провожал глазами гигантскую белую лягушку, потом — смеющуюся колдунью, затем — всадника, огромную черепаху, а потом...

...Топорок чувствовал, что по лицу ползает букашка. Он пытался смахнуть букашку ладонью, но это ему не удавалось. Наконец, Топорок открыл глаза и увидел Ларису с травинкой в руке. У просыпающихся всегда беззащитная искренность, и Топорок доверчиво и добро улыбнулся. Лариса ответила ему улыбкой и жестом попросила молчать.

Лопушок долго не поддавался травинке. Он отмахивался от нее, как от пчел, морщился, крутил головой, мычал, чмокал губами, но не просыпался. Лариса и Федя давились от смеха. Ни один комик мира, наверное, не смог бы так гримасничать, как гримасничал во сне Лопушок.