Место встречи - Левантия - Варвара Шутова

И люди рядом с Вазиком, попадая в ритм его ласковой деловитости, становились собраннее и спокойнее.

Вот и Лика, прихлебывая чай, как зачарованная, следила за точными движениями Вазика — и уже не плакала.

— А ведь меня еще в сорок третьем расстрелять хотели, — сказала она Арине как-то между прочим, как будто речь шла о мелочи типа покупки керосина, — за проявления трусости и паники.

Арина подавилась сухарем. Назвать Лику паникером или трусом… Сильное заявление.

— Ну, я любезно предложила командованию вместо того, чтобы тратить моих девочек, как спички, полетать самостоятельно. Обещала им веник вставить… для прочной фиксации.

Вазик хихикнул.

— Зря смеетесь, Вацлав Михайлович, Лика — может, — улыбнулась Арина. — И что, они согласились?

— Почему-то отказались. Вместо этого прислали ко мне двух смершевцев, которые сначала пообещали меня расстрелять, а потом сказали, что, мол, прощают, ибо воевать некому. Приставили ко мне какого-то… скользкого. С приказом стрелять, если что. И девочек поставляли исправно.

— Гниды. Образцовые, — пробурчал себе под нос Вазик

— Кстати, Вацлав Михайлович, не завезете меня к вам на обратном пути? Мне бы с Тазиком пообщаться…

Вазик удивленно посмотрел на Арину.Тазик, то есть Тадеуш Боярский, был начальником Вазика на Южном кладбище. Скользковатый тип. Если к Вазику шли починить, то к Тазику — достать. Добыть, урвать, взять в обход правил, а иногда и законов.

— Насчет бабушки… И других.

Вазик кивнул, но выразительно показал глазами на Лику — мол, не надо при ней о кладбище, — и завел разговор о новом кино.

Тазик встретил Арину с распростертыми объятиями.

— Скажите, вам же нужны чулки? Шелковые, самых разных цветов, — произнес он вместо «здравствуйте».

— Ох, пан Тадеуш, откуда у честного служащего деньги на ваши чулки?

— Жаль, жаль. А сигареты? Американские, «Лаки», зеленая пачка. Хотите попробовать?

— Пробовала. Но, опять же, не при деньгах. Я к вам не на базар. Скажите, пан Тадеуш, можно мне как-то восстановить наш участок?

— Да кто ж вам помешает? Восстанавливайте! Но, простите, раз не при деньгах, могу помочь только напутствием. Ну, или… — Тазик хитро посмотрел на Арину.

— Или? Чем-то могу быть вам полезна?

— Та… Михала, Вацекова сына опять посадили. Что-то там по пьяни то ли разбил, то ли сломал…

— А я чем могу помочь?

— А… Все вы одна контора. Ну раз нет — так нет. Но сигаретку все-таки возьмите, угощаю.

Арина была удивлена. Никогда не ждала от Тазика сочувствия к кому-то, кроме собственного кошелька. И Вазик тоже — ни слова не сказал…

Как ни жаль, но поделать Арина действительно ничего не могла: Михал, единственный любимый сын Вацека, пил беспробудно, а выпив, становился буен. Хорошо, что злость свою вымещал не на людях, а на вещах. Ей оставалось только молиться, чтобы в этот раз объектом его злобы оказалось личное имущество, а не государственное, — за личное дают меньше. Впрочем, как знать — может, лучше, чтоб Вазик подольше отдохнул от своего сынишки.

Арина вздохнула и пошла на участок Палеев. Когда-то этот участок показывали гостям города — прапрадед Арины установил на могиле умершей супруги ее статую. А так как прапрабабушка была первой левантийской женщиной-дантистом, то в руках у статуи была дрель — бормашин тогда не знали.

Памятник завораживал сочетанием тонкого лица и брутальной позы. «Динора Палей, 1836–1900, лечила зубы и разбила сердце» — вспомнила Арина надпись на постаменте. Прапрадед обожал жену.

Сейчас от «девушки с отбойным молотком», как называли памятник местные, остался только расколотый постамент с нечитаемой надписью.

Арина вздохнула. Конечно, прекрасную Динору не вернуть, но хотя бы очистить участок от обломков надо. А дальше придумаем. Можно разбить цветник или заказать копию памятника — благо, фотографии остались…

Но сначала — уборка. Перекурить — и идти к Вазику за инструментом и мешками.

— Вы похожи на нее, — произнес тихий бархатный голос откуда-то сбоку.

Арина обернулась. Перед ней стоял высокий мужчина средних лет с бледным овальным лицом. Весь какой-то серый: седеющие волосы, темно-серые глаза, костюм цвета пыли. В руках он держал голову той самой статуи.

— Моя прапрабабушка, — улыбнулась Арина, — Динора Палей.

— Неужели из тех самых князей Палеев?

— Нет, что вы, из левантийских мещан.

— А я, стыдно сказать, чуть не обознался, приняв вас за Ирину Павловну…

— Ну, меня так и зовут. Так что ваша ошибка не столь велика.

— Очень приятно! А меня, если позволите, Кодан, Кирилл Константинович.

Арина улыбнулась Кодану и достала папиросы. Тот попросил одну каким-то развязным жестом, не сочетающимся ни с его внешностью, ни с тихим голосом. Курил он тоже странно — отплевываясь после каждой затяжки. При этом бесконечно кашлял, как будто курил первый раз в жизни, но папиросу держал уверенно, между большим и указательным пальцем, прикрывая огонек ладонью. «Немолодой ведь человек, а судя по жесту — служил» — подумала Арина. Впрочем, Александр Зиновьевич был ненамного моложе. Специалисты нужны войне вне зависимости от возраста.

— Ирина Павловна, а вы не подскажете, — Кодан выбросил окурок ловким щелчком и снова стал тихим и смиренным, — что за странная статуя шахтера в юбке и без головы лежит в тех кустах?

Арина посмотрела — и не удержалась от улыбки.

— Это та же самая статуя, голову которой вы нашли. Первая женщина-дантист Левантии с рабочим инструментом в руках.

— Прошу вас, скажите, что вы меня разыгрываете! Не может быть, чтобы зубы лечили при помощи дрели!

— Но тем не менее так оно и было.

— Ужасно! Хотя не буду врать, что мне не нравится эта нимфа с отбойным молотком.

— Жаль, что мы с ней не были знакомы. Кажется, у нас с ней много общего.

— А вы замечали, что это самая частая мысль на кладбище — «жаль, что мы не были знакомы»?

— Да, пожалуй. Но, с другой стороны, близких там, — Арина растерялась, показать вверх, на небеса, или вниз, на землю, так что жест вышел какой-то неопределенный, — все больше, а вокруг — все меньше…

— Удивительно точное наблюдение! При этом замечаешь, что люди умершие — все более близки, более понятны, а вот те, что живы, — все дальше, все более чужие…

У Арины как будто что-то холодное проползло между лопаток. Как же прав был Кирилл Константинович! Как же