Абсолютное оружие (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна

— А тебе не хотелось ещё раз проверить свою выдержку? — внезапно через пару секунд спросила она. Вопрос не был столь уж неожиданным, и я знал на него ответ.

— Это предложение? — хмыкнул, скосив на неё взгляд. Она вздрогнула и растерянно отвела глаза, на что я вновь хмыкнул. — Вот и не задавай глупых вопросов. А я, собственно, хотел сказать тебе, что всё обучение и ассимиляция начнётся завтра. Сегодня будем отдыхать.

Экси.

За обзорными экранами маленького атмосферного летательного аппарата была ночь. Я молча таращилась в неё и с неожиданной горечью понимала, что эксперимент провалился. Мои создатели в разработке идеального разумного оружия допустили несколько существенных ошибок, и всё покатилось под откос.

Хотя, нет. Ошибка была одна. Я. Появление сознания, появления личности. Эта самая личность — неподготовленная, слабая, — испортила всё, что только могла. Может быть, если бы они знали, что я существую, и по-другому подошли к процессу подготовки, тренируя не только тело, но и психику, всё было бы не так печально?

Сложно объяснить, что именно погрузило меня в подобное уныние. Наверное, свой вклад внесло каждое событие, случившееся с момента моего пробуждения, то есть, тогда, когда всё пошло не так, как планировалось. Компьютер оказался не способен просчитать действия незнакомого разума, а человек оказался не подготовлен к действиям в ситуации отказа компьютера.

С того момента, как меня погрузили в капсулу с голубоватым гелем, от меня не зависело ровным счётом ничего. Даже, наверное, ещё раньше, с момента столкновения с чужим кораблём. Или ещё раньше? С того момента, как я приняла решение всё-таки попытаться сделать то, для чего меня создали? Или вовсе с того момента, как это самое «я» появилось?

Я ведь ничего не могла изменить ни раньше, ни теперь, если только — в худшую сторону. Искусственный разум вдруг оказался бесполезен, а личностная составляющая — удивительно никчёмной. Одновременно получилось, что я несостоятельна и как компьютер, потому что не смогла толком решить ни одной задачи, и как личность.

Да откуда ей было взяться, этой самой состоятельной, полноценной личности? Я не умела общаться, не умела отвечать за свои поступки, понятия не имела, как нужно строить тот самый контакт, которого все так хотели, но в который никто уже не верил. Единственный старинный справочник по психологии, случайно затесавшийся в бездонную память компьютера, был моей не менее единственной путеводной звездой. Достаточно блеклой и ведущей в неизвестность.

Из него я знала, что в данный момент страдаю от чувства собственной неполноценности и неуверенности в себе. Но как с этим бороться, книга сказать не могла; она содержала средства борьбы с необоснованной неуверенностью, и те какие-то неубедительные. А как быть, если эта самая личность объективно неполноценна, было непонятно. Логика подсказывала, что если чего-то не хватает, это что-то надо восполнить. Но как?

Я была полностью раздавлена и деморализована, поэтому задавалась ещё и вопросом «зачем». Но осторожно; я отдавала себе отчёт, что это — просто реакция на стресс.

Сложно передать словами, какой ужас пронзил меня в тот момент, когда беловолосый Ханс огласил свои выводы. Никогда в жизни до этого момента я не испытывала настолько глубоких и ярких эмоций. Я была уверена, что вот сейчас, после этих слов, они решат, что я опасна и неполноценна, что меня нужно устранить. А они… просто проигнорировали это известие. Наверное, это тоже внесло свой вклад в мою подавленность; я привыкла считать себя особенной, не такой, как окружающие. Пусть вызывающей негативные эмоции, но — уникальной. Я была готова к презрению и порицанию, но — не к безразличию.

А окончательно втоптала меня в ничтожество та вспышка ярости капитана. Не знаю, как получилось, что я так точно осознавала эмоции красноволосого; но чувствовала так, будто они были моими. И когда это всепоглощающее, глубинное пламя, ассоциируемое с вулканической лавой, исчезло из моего сознания так же внезапно, как в нём появилось, я почувствовала себя выжженной и жалкой. Я совершенно точно не была способна на такую глубину и полноту чувств, и сознание оказалось неподготовленным к подобному шквалу.

В полусне я безразлично выслушала вердикт Совета относительно своей дальнейшей судьбы. Я, наверное, не отреагировала бы и на известие о немедленном устранении меня. Более-менее пришла в себя, только когда мы остались вдвоём внутри маленького летательного аппарата.

Не знаю, зачем я задавала ему эти глупые вопросы. Наверное, пыталась вновь спровоцировать на те так шокировавшие меня своей глубиной и силой чувства, чтобы попытаться в них разобраться. Может быть, меня бы осенило, и я поняла, почему я их воспринимаю? Тем более, было ощущение, что разгадка где-то на поверхности, но… Наверное, капитан прав, и всему виной усталость. И действительно следует отдохнуть, чтобы завтра с ясной головой попытаться разобраться в ситуации и понять, что же мне следует делать дальше.

В полной тишине мы приземлились и выбрались наружу. И опять мне было не суждено познакомиться с природой незнакомой планеты; вокруг был небольшой ангар, из которого мы на лифте поднялись в дом.

Архитектурно он не отличался от того здания, где заседал Совет. Те же пустые светлые стены и колонны, только размер поменьше. Единственным отличием были окна, большие и круглые, за которыми сейчас плескалась ночная темнота. Планировка была несложная и в моём понимании не домашняя. Одна круглая комната со сводчатым потолком имела назначение гостиной, а из неё двери вели в другие помещения, включая лифт. Свет здесь был организован так же просто, как и в предыдущем здании, и в корабле: равномерно светился сам потолок.

— Это — гостиная, она же столовая, — проинформировал меня капитан. — За этой дверью кухня, дальше ванная комната, уборная, моя спальня, кабинет и гостевая, где будешь жить ты. Тренировочный зал расположен ниже ангара. Прикасаешься к двери — она открывается. Пойдём, покажу, как пользоваться ванной.

Ванна представляла собой небольшой бассейн, вода в который либо поступала прямо сквозь пол, либо лилась с потолка в виде дождика, при необходимости — прямо с моющим средством. Управление всем этим осуществлялось мысленными командами; мне подобная техника была знакома, поэтому особых проблем не возникло. Показав, как работает сушка (из стен начинал дуть тёплый воздух), капитан вдруг растерянно огляделся, окинул меня взглядом и что-то недовольно пробормотал себе под нос. Я молчала, вопросительно глядя на него.

— Я не подумал, тебе же ещё во что-то переодеться надо, — пояснил он. — А у меня никакой домашней одежды нет, не говоря уже о женской. Ладно, на сегодня ограничимся тем, что есть, а завтра решим и этот вопрос, — нахмурившись и зажмурившись, он сосредоточенно потёр переносицу. — Пойдём, — открыв глаза, поманил меня за собой.

В комнате капитана на первый взгляд не было ничего, кроме огромной кровати; но потом выяснилось, что одна из стен представляет собой шкаф. А в шкафу обнаружилась форма. Несколько комплектов абсолютно одинаковой одежды, разбавленных рабочим комбинезоном, и всё. Впрочем, логично; зачем ему что-то ещё, если почти всю свою жизнь он проводит на корабле?

Мне была выдана одна из одинаковых чёрных рубашек с липучей застёжкой, основанной на непонятном мне принципе. Точно такие застёжки были тут во всей одежде; пуговицы на кителе имели исключительно декоративное назначение.

— Постарайся не слишком долго, — напутствовал меня капитан и ушёл в комнату, которую я запомнила как кухню.

Я понятия не имела, что можно долго делать в ванной комнате, поэтому лишь пожала плечами. Назначения столь маленького бассейна, в котором можно сделать от силы один гребок, я тоже понять не могла, но спрашивать не стала. Может, эти две вещи как-то связаны?

Огромная рубашка хозяина скрыла меня до колен, наводя на ассоциации с медицинским центром, где я… родилась и выросла; только длинные рукава нужно было завернуть. И от этой ассоциации вдруг стало уютно и спокойно.