Беды развода и пути их преодоления. В помощь родителям и консультантам по вопросам воспитания. - Гельмут Фигдор

Проблемы, описанные выше, в общем, действительны и для ситуации, когда у отца появляется новая подруга. Правда, с той поправкой, что ребенок видит отца лишь время от времени и ему не приходится жить вместе с его подругой. Поэтому беды и конфликты, переживаемые им в этих отношениях, менее мучительны. Внешнее впечатление, конечно, может быть обманчивым, но, по моему опыту, детей, которые принимают новую подругу отца с открытой агрессивностью, все же меньше. Хотя далеко не все дети действительно приветствуют и любят ее. Так, я встретился в моей практике с десятилетней Бабси. «У меня проблема с моим папой, – начала она, – я просто не знаю, что мне дальше делать». С Бабси мы были знакомы уже раньше. Вскоре после развода родителей, около трех лет назад, она не желала больше видеться со своим отцом. Причиной оказался конфликт лояльности, и в итоге нескольких бесед с матерью, отцом и девочкой мне удалось помочь ей преодолеть этот кризис. С тех пор она видится со своим папой, которого очень любит, каждые две недели. Бабси и по сей день испытывает ко мне большое доверие, что и побудило ее попросить мать договориться со мной об этой встрече. Полтора года назад ее отец женился во второй раз и, казалось, между девочкой и папиной женой Андреей установились хорошие отношения. И вот она сидит передо мной и жалуется: «Я не выдерживаю эти выходные у папы. Я просто не выношу ее! Я не хочу больше ходить туда!». Вечно эта Андреа должна кругом присутствовать, объясняет Бабси, она не может ни на минуту оставить меня с папой вдвоем; Андреа ведет себя так, как если бы она была моей мамой, она постоянно играет в семью и вечно вмешивается в разговор; и вообще все в эти выходные делается так, как хочется Андрее. Тогда я спрашиваю Бабси, как она сама ведет себя по отношению к Андрее? Оказывается, Бабси старается быть милой и приветливой и даже говорит ей «мама». В ответ на мое удивление она объясняет: «Я делаю это только ради папы, это он попросил меня, чтобы я была с нею хорошей и ничего не говорила против нее». И, подумав, добавляет: «Иначе ему будет больно, и он обидится и, может быть, совсем не захочет меня больше видеть!».

Мне уже не раз приходилось видеть, что дети из страха потерять любовь отца часто проявляют чудеса приспособления. И даже те, которые бесстрашно проявляют свою агрессивность дома, по отношению к матери или к отчиму. Все дело в том, что в любви матери – при всей амбивалентности их отношений – они уверены больше, чем в своих отношениях с (разведенным) отцом. Приспосабливание, однако, означает, что условия, к которым приспосабливаются, должны считаться неизменяемыми. Если бы у Бабси не было возможности обратиться ко мне за помощью, эти воскресные посещения, насыщенные разочарованиями, скорее всего, постепенно разрушили бы ее чувства к отцу и в ней выросла бы уверенность, что она значит для своего отца гораздо меньше, чем хорошее настроение его жены[44].

Является Андреа «злой мачехой»? «Конечно, нет», – поспешим ответить мы, ведь Бабси жалуется не на то, что она плохой человек; просто Андреа действует девочке на нервы, потому что Бабси хотелось бы побольше времени проводить со своим отцом. Наконец, у нее, Бабси, есть ее настоящая мать, которая, в отличие от отца, живет не где-то далеко, а дома, и она видит ее каждый день. Неудивительно, что обычно новой жене отца совсем не нравится, чтобы ее называли словом, которое – благодаря сказочному литературному наследию – у различных народов означает не способную к любви злую женщину.

Это негативное представление о мачехе, безусловно, имеет свои социально-исторические корни[45]. Начиная с Bruno Bettelheim (1975) мы научились понимать фигуры и драматические образцы народных сказок, в первую очередь как символизацию типичных аспектов внутипсихического мира. В этом смысле в образах мачехи, ведьмы, злой феи или злой королевы находят свое выражение опасные и разочаровывающие части материнского образа, в них также находят подходящий объект страх и ненависть ребенка. В отличие от образа ведьмы, которая в первые два, три года жизни ребенка берет на себя угрожающие аспекты материнского образа, фигура мачехи символизирует прежде всего эдипов конфликт: добрая мама умирает прежде, чем ей предстоит стать эдиповой соперницей, и в качестве мертвой матери ей принадлежит безграничная любовь ребенка, она нередко помогает своему любимому чаду оттуда, из потустороннего мира (например, сказка о Золушке). Тогда роль конкурентки в любви маленькой девочки к отцу перенимает мачеха, с которой следует бороться и которую можно безнаказанно ненавидеть только потому, что она плохая, злая. Для мальчиков такое расщепление тоже имеет освобождающее значение, поскольку мать для него является не только объектом эдиповых страстей, она еще и предательница (как женщина, которая предпочитает ему отца). И наконец, недостаток отцовской верности по отношению к дочери и наказание им сына кажутся извиненными, поскольку он делает это только потому, что хитростью или злым волшебством его вынуждает к этому мачеха. Когда же в конце герой сказки одерживает верх над «злой мачехой», то это происходит именно в то время, когда опасность инцестной любви или соперничества по отношению к отцу уже оказывается преодоленной: к концу сказки наши герои, вначале бывшие детьми, становятся взрослыми – девочка выходит замуж за прекрасного принца (который вступает на место отца), а мальчик сватается к лучезарной принцессе (вместо того, чтобы погибнуть от тоски по умершей матери).

Символическое значение сказочных фигур рассматривается здесь с позиции ребенка. Идентифицируя себя с детьми (которые, в свою очередь, идентифицируют себя с героями сказок), мы находим интерпретационный подход к возможным бессознательным значениям различных фигур и таким образом можем понять, почему дети так любят сказки и (по Bettelheim) так в них нуждаются. Интересны мысли Инны Фритч (Fritsch)[46], к которым она пришла на основе собственного опыта. У ее мужа была дочь Ангелика от первого брака. Ей было семь-восемь лет и она регулярно навещала своего отца. Инна Фритч начала анализировать те большие конфликты, которые возникали в ее отношениях с девочкой и влияли на ее отношения с мужем. В ходе анализа этих конфликтов она обнаружила собственные эгоистические и агрессивные чувства по отношению к ребенку и предприняла попытку собственной идентификации с мачехой или ведьмой (скажем, из сказки «Гензель и Гретель»[47]). Попытка «удалась», и она действительно открыла в себе черты «злой мачехи»:

– она соперничала с Ангеликой за любовь и внимание отца;

– время от времени она испытывала в себе желание избавиться, наконец, от («трудного») ребенка;

– она призналась себе, что не обращается с этим желанием к отцу лишь потому, что он никогда не согласится «отправить ребенка в лес». Если же он даже согласится уменьшить контакты с дочерью, а то и вовсе их прекратить, то он будет от этого так сильно страдать (как отец в вышеназванной сказке), что, возможно, навсегда возненавидит за это ее.

А что сказать по поводу ведьмы, которая хочет не только избавиться от детей, но уничтожить их и съесть?

«Я пытаюсь представить себе, почему ведьма так зла на детей... и мне приходит в голову, что это может происходить из ненасыщенного желания бесплодной женщины самой иметь детей. Не хочется ли ей таким образом самой осуществить беременность? Итак, умертвить может называться: умертвить падчерицу или пасынка для того, чтобы вновь родить их как собственных детей? То есть избавиться от детей мужа, чтобы потом суметь воспринять их как общих детей. Разве в самом начале наших отношений я не испытывала горячего желания считать Ангелику и моим ребенком? Разве не столь же страстно желал и мой муж, чтобы мы вдвоем воспринимали Ангелику как если бы это был наш общий ребенок? Это были наши обоюдные желания и надежды. Но в то время, как Матиас все еще продолжал надеяться, мы с Ангеликой, причем она раньше меня, поняли что эти надежды совершенно невыполнимы»[48].

Чтобы избежать недоразумения, следует заметить, что здесь речь идет не о новой интерпретации «Гензель и Гретель». Фритч использует эту сказку всего лишь как вспомогательный материал для самоанализа. В результате она открывает в себе амбивалентные чувства и желания, которые в известной степени характерны для всех женщин в ее положении:

– любить не своих детей чрезвычайно трудно;

– чрезвычайно трудно также удержаться от ненависти к детям, которые, в отличие от семей с отчимом, не были центральной частью самого партнера уже с самого начала отношений; скорее всего, они являются лишь досадной помехой в моих отношениях с мужем;

– из желания иметь с мужем общего («хорошего») ребенка рождается иллюзия, что данный ребенок может стать твоим ребенком, а ты – его матерью;