Рваный бег - Олег Борисов

Постояв с полминуты у облезшего покосившегося забора, Яппи смахнул с лица пот и поманил нас из темноты на узкую освещенную улицу. Газовые фонари чадили на высоких столбах, где-то вверху остался ветер с высохшего моря. Мы же устало переставляли ноги по щербатым плитам, приближаясь к ухавшим вдалеке неизвестным агрегатам. Оттуда же, с дальнего конца кривого прохода, накатывал гомон голосов, изредка перемежавшийся паровозными свистками.

— До жестянщиков ведут две дороги. Или напрямую экспрессом до ближайшего перехода, оттуда прыжок на Кучу и уже рукой подать… Второй путь — наш. Мы докатим ко второму проходу, у него горловина болтается между заброшенными деревнями. Иногда приходится побегать, чтобы вход найти. Оттуда через промежуточный мир, где вечно снег, до той же Кучи… — я тихо разжевывал наши будущие действия девушке, не забыв вооружить ее пистолетом из поскудневших запасов. Хоть мы и успели продать перед приездом в Гамм лишнее барахло, с финансами и боеприпасами было не очень радостно, группа уже начала по возможности экономить.

— Нас не перехватят?

— Экспрессом могут. Даже если проберемся на поезд, могут по приезду в загривок вцепиться. Или даже в дороге. А вот до плутающего прохода редко кто ходит, очень место неудобное. И по снегу потом сутки ковылять, народ не любит зазря морозиться. Поэтому шансы проскочить высокие.

— А главное, — влез в разговор подуспокоившийся за эти часы Яппи, — главное туда мусоровоз ходит. Через Плешь, которую загадили дрянью за прошлую войну. Использовали черти-что в качестве оружия, сожгли до трухи целый город. Одна железная дорога осталась не тронутой и завод по переработке отходов. Поэтому — если на паровоз сядем, до места с ветерком домчим. И вряд ли кто следом сунется, дрезины через Плешь не ходят. И на конечной станции лишний народ не болтается, нечего им там делать.

— А мы?

— А мы в закрытом вагоне, с печкой и максимальным комфортом. Туда мусор, обратно переплавленные болванки. И смену дежурную раз в два дня… У меня тут хороший знакомый обитает, я ему лекарства одно время таскал, чтобы детей вылечил. Он нас и отправит, спрятав от лишних глаз.

Настя поежилась, поправляя сползающую с плеч безразмерную рубаху. Грязные рубища мы бросили в оставленной комнате, новая одежда сидела на девушке мешком.

— Хорошо бы, чтобы никто нас не видел. Устала я бегать за сегодня. Как-то тяжело день заканчивается.

— Обещаю. В этот раз — как мышки. Тихо-тихо, будто нас и не было… А утром уже на месте.

Далеко в городе прогромыхал колокол, возвещая начало нового рабочего дня. Свистнул шестичасовой экспресс и шаркая колесами пополз к выходу с вокзала. Вслед за ним по платформе рассыпались обескураженные боевики, цепляя глазами каждое проплывающее мимо окно.

— И куда они подевались?! В городе и следа нет!

— Может, ночным уехали? Мы на него ведь буквально чуть-чуть не успели!

— Может, может… Чтоб им тачку золы в печенку, мерзавцам!.. Ладно, там уже ждут, у ворот вообще все в пять рядов перекрыто. А нам пока еще раз по закоулкам пройти, каждую мусорную кучу проверить. Ну не могли же они сквозь землю провалиться!..

А мы и не провалились. Но медленно катили по таким местам, которые и обжитой землей назвать язык не повернется. Расстаравшийся знакомец Яппи сунул нас в пустой вагон, пристыкованный к бронированному со всех сторон огромному паровозу с колесами в два человеческих роста, и уставший отряд двинулся дальше. Тихо постукивали колеса на стыках, пару раз за кипятком заходил немногословный помощник машиниста, да тянулись за мутными окнами клочья тумана. Когда поднялось солнце, Настя проснулась и стала смотреть в окно, составив мне молчаливую компанию. Девушка категорически не хотела рассказывать о том, как ей удалось выбраться из передряги, а я больше ломал голову над непонятной охотой, развернувшейся по наши скромные души.

— И далеко так? — я приоткрыл глаза и посмотрел на проплывающий мимо пейзаж. Обгорелые руины высотных домов, черные пеньки вместо деревьев. И все тот же туман, припавший к стылой земле под жаркими солнечными лучами. — Мы уже сколько едем, а здесь только пепелище.

— Плешь. Почти от Гамма и до старых заводов. Еще час ковылять… Всегда холодно с той стороны, и воздух в низинах ядовитый. Никто даже вспомнить не может, чем так знатно шарахнули. Вполне возможно, что просто выгребли из наследства боеголовки и высыпали в запале друг другу на голову… Теперь лишь радуются, что в стороны не расползается.

— А люди?

— Что — люди? Это же Дымокуры, у них железки на первом месте, а люди так — придаток.

— Да, придаток… — прошептала Настя и замолчала. Надолго замолчала. Потом отвернулась от окна и завершила разговор: — Я думала, летающие корабли — это сердце чужого мира. Сияющие корабли над облаками. А на самом деле — вот оно, сердце. Пепел и тлен. И умирающие от голода дети на улицах, за которых даже родные мать с отцом не заступятся… Мертвые души над мертвыми землями.

— А ты как хотела? Чтобы как в книжке? Чтобы гениальные ученые трудились на благо будущего, а веселые шахтеры уголь с песнями добывали?

— Я хочу, чтобы дети не ели друг друга… Хотя бы это.

— Ну, можно исправить. Найти еще сотню-другую таких же боеголовок, засыпать все, что шевелится, и на обломках построить новый мир. Справедливый… Называется это — прогрессорство. Когда приходят со стороны милые яйцеголовые ребята и начинают местных учить жить, как положено. Как в умных книгах написано. Полустанок до сих пор в эти игры играется. Миры под себя меняет. Более страшного места нигде не найдешь. Только там ожившие кошмары во благо светлого будущего.

— Но это неправильно, — Настя прикрыла глаза и замолкла. Потом поежилась и добавила: — И помощник машиниста за кипятком бегать перестал. Может, с ними там что-то случилось?..

Я лениво переварил сказанное и подавился воздухом. Потому что вряд ли что-то могло случиться с командой паровоза на тысячу раз изъезженном пути за бронированными плитами. А вот почтовую семафорную станцию мы проехали не так давно. И доступ к станции по заботливо наброшенному на покосившиеся столбы есть и со станции отправления, и на станции прибытия. Аналог морзянки детвора с детства учит. А это значит…

— Подъем, мужики!.. — мой вопль поднял парней быстрее рванувшей за стенкой гранаты. — Похоже, наша милая «Пэппи» почуяла ту же вонь, что на Склизи… Подъем…

— Двери закрыли, — прошептал Михалыч, осторожно подергав заклиненный маховик замка. — Я помню, он назад с чайником топал, не запирался. Значит, недавно подсуетились.

— Поверху к ним не попасть, да и траванемся, — Щепка в очередной раз проверил, насколько набит барабанный магазин у «Молотилки» и снова прильнул носом к окну, пытаясь высмотреть, что происходит на паровозе.

— За полчаса до завода будет река и мост. Над мостом сквозняк, туман всегда сдувает. Если постараемся — то успеем.

— А внутрь как попасть? Они же законопачены со всех сторон.

— Там над тендером люк с накидной петлей, на замок заперт снаружи. Чуток пластида — и щеколду взрывом перерубим. Светошумовую вниз — и следом. Работы на полминуты. Пять раз уложимся, если не спать. Даже мост не успеем проехать, как команда сменится, Филин. Что скажешь?

Я прикинул варианты и согласился. Черт, что за прогулочка. Второй раз девчонка малолетняя наши шкуры спасает. И она же нас в какие-то неприятности втравливает… А на конечной станции заводская смена. Сколько их там? Тридцать или сорок человек? И все здоровые лоси, друг друга в плечах шире. С ними как-то надо будет еще разбираться до того, как в деревни пойдем. И хвосты рубить, если кто следом увяжется… Как нехорошо выходит, эх…

— Яппи первым. Бабочкой проскачешь, чтобы ни один болтик не скрипнул. Заодно помедитируешь — где-кто, ждут нас или спят перед прибытием. Второй — Щепка, на тебе точечный подрыв и светошумовая. Михалычу не доверяю, он от паровоза колес не оставит. Следом я, потом Чук, Настя и Гек. Расклад понятен?

Компаньоны начали проверять оружие и готовиться к атаке. Лишь Михалыч пожаловался, поплотнее запахивая видавший виды ватник:

— Только я в этих агрегатах ничего не понимаю, Филин. Там рычагов до черта. Может сумею чуть скорость сбросить, но нормальной остановки на заводе на обещаю.

— Машиниста беречь, значит. Остальных можно долбить без жалости, если забалуют, а машиниста — чтобы волос с головы не упал!

Серега лишь ласково улыбнулся, поглаживая стол своего страшного оружия. Вот охламон, только нацель и разреши огненного петуха пустить — любой мандраж забудет. Впрочем, как и я сам.

— Вижу мост! Рожи тряпками прикрыли и стол сюда, под люк на потолке!.. До выхода — две минуты!.. Давайте, парни, разомнемся. Самое время…