Короли рая - Ричард Нелл

к тому самому моменту, когда их отношения изменились – еще одно воспоминание, заставившее вспыхнуть его лицо.

Ему было одиннадцать, и Лани жила с его семьей уже годы – с тех пор, как ее отец заключил торговый договор с династией Алаку. Король Капуле официально прислал ее в качестве «подопечной» – под «защиту» отца Кейла. Но, в сущности, она служила почетной заложницей, присланной в знак доверия – или демонстрации власти. Она была лишь на пару месяцев старше Кейла, и поэтому в детстве они играли вместе, даже брали вместе уроки у одних и тех же наставников.

Не в пример ей, он был ученик ленивый. Кейл ненавидел проводить время в одиночестве, просто читая и зазубривая вещи, которые не особо заботили его, пока весь мир вращался вокруг него. Но в компании с другим это казалось легче. Каким-то образом он мог сосредоточиться, когда был кто-то еще – не собеседник и даже не слушатель, а просто человек рядом, так что Кейл не ощущал себя изолированным и не в своей тарелке. Он приносил свои книги и плюхался на кровать Лани, пока она занималась работой, или делала ожерелья, или играла с его волосами, а их телохранители бросали кости в прихожей.

Это продолжалось годами безо всякого надзора тети Кикай, горничных или наставников, и посему не было странным, что однажды он как ни в чем не бывало вошел к Лани мимо ее безразличных слуг и увидел, как она возится со своими темными длинными локонами перед маленьким зеркалом. Но было странно обнаружить ее оголенной, прикрытой лишь отрезом ткани, лежавшим на коленях.

Она не запаниковала и не завопила. Она лишь положила на грудь одну руку и, нахмурившись, махнула другой, чтобы его прогнать. А он стоял и смотрел.

Солнце лилось из окна, освещая половину ее смуглой фигуры, и она сияла на свету. Никогда раньше Кейл не замечал ее маленькие груди, легкие изгибы ее тела, едва заметные, но теперь отчетливые. Он помнил, как подумал тогда: Она больше не маленькая девочка – и она не моя сестра. Она напоминала модель художника, неподвижно позируя в меркнущем свете дня, и Кейл не сводил с нее глаз.

Она нахмурилась и замахала настойчивее, затем он увидел, как ее лицо краснеет, но все же не двигался. Она произнесла его имя – он бы отдал всё, чтобы точно вспомнить, как она произнесла его имя. Затем она робко подтянула слишком узкую ткань кверху, чтобы прикрыть где-то около половины груди и четверти бедер, вскочила и побежала в маленькую умывальную, выставив перед ним напоказ себя сзади.

Она вернулась одетая, как будто ничего и не случилось. Он уже устроился поудобнее, чтобы попытаться читать, но то и дело поглядывал украдкой, лежа неподвижно как бревно, снова и снова перечитывая одну и ту же страницу и ничего не понимая. Через некоторое время она спросила, что он делает, и он смог выдавить лишь «ничего» обидным тоном, поэтому она ушла. Больше он никогда не читал в ее комнате.

Теперь, вспоминая об этом, он понимал, что Лани пыталась избавить их от неловкости. Она отпустила какую-то шутку о родимом пятне у себя на бедре, спросив Кейла, что он думает о ее волосах и считает ли он, что ей нужно похудеть. Но при каждой ее попытке он краснел или становился косноязычным. Его робость усугубила ее собственную, и вскоре Лани оставила эту затею.

Рассерженный, он вернул себя обратно в реальность. Ты столько раз наказывал себя.

Правда была в том, что он скучал по Лани, и не только последние несколько дней, но и последние пару лет. Прямо сейчас он скучал и по своим слугам, и своей постели, своим наставникам и дворцу. Но также чувствовал себя у них в ловушке. Он чувствовал себя усталым и измотанным – как телом, так и разумом – и одиноким. Он не знал, какого черта делает здесь или делает вообще, и хотел лишь одного – уйти прочь. Уйти от ответственности и соперничества, ожиданий и неудач.

Он хотел бы, чтобы его мать и правда стала рыбой, ибо в этом случае, возможно, удалось бы и ему. Он вздохнул и возненавидел себя за эту мысль. Такие вещи для детей, а я почти мужчина.

Ему захотелось убежать, погрузиться в волны и утонуть. Он встал во мраке, тихо посмотрел на остальных, проверяя, не шевельнется ли кто, затем выскользнул в ночь.

4

Заявляю официально: я стар.

Амит из Нарана вцепился в бамбуковый леер торгового катамарана, бормоча себе под нос на родном языке. Он провел весь день на воде, и его не мутило – но теперь, когда настала ночь и он лишился даже облаков, что успокаивали его нутро и глаза, ощутил, как эта стойкость рушится.

– Как далеко? – перекрикнул он шум волн, как надеялся, на сносном тонгском, не рискуя повернуть голову назад, чтобы взглянуть на медноносого капитана.

Тот не ответил. Он, черт возьми, никогда не отвечает, но неважно, и будь он проклят почем зря.

Амит устал от путешествий и путешественников. Ему хотелось теплую, мягкую постель под крышей дома. Хотелось услышать, увидеть или ощутить женщину, или понаблюдать за играющим ребенком. Хотелось спокойно сидеть и пить вино за растянувшимся на всю ночь ужином из трех блюд. Я усталый, больной старик, и я за тысячу миль от дома.

– Я сказал, прыгни за борт.

Слух Амита был уже не тот, что раньше, но эту фразу он услышал достаточно ясно, вопреки ветру. Мужчины перешли на отвратный моряцкий говор, и одному Богу вестимо, зачем или когда Амит овладел этим языком. Я помню его, но не помню зачем; как странно ведет себя ум.

Сделав глубокий, ровный вдох, он повернулся к членам команды и увидел, что некоторые сгрудились на носу, всячески избегая его взгляда.

– Чудненько. – Амит наполовину отрыгнул это слово и сглотнул что-то еще, окромя слюны. Даже он понимал: они еще не прибыли в главную гавань Шри-Кона, куда эти люди согласились доставить его за щедрую плату. Он представился им слугой и посланником Империи Наран и сказал, что его направили говорить с королем Шри-Кона – и то и другое было в целом правдой.

Несмотря на елейный, южанский вид, капитан показался достойным доверия – хотя бы в той же мере, что и любой моряк, – и в любом случае только такого мог позволить себе Амит со своими беспечными расходами. Но теперь надвигалась непогода, стемнело, и мужик, по-видимому, решил, что лучше просто убить своего