Сиротская доля - Клавдия Лукашевич

Николай Васильевич смутился.

— Право, я и сам-то не ученый, Наташечка. Уж не знаю, что тебе и посоветовать… Сразу-то ничего и не придумаешь… Вот, разве книжки тебе божественные принесть.

— Ну, и не думайте… Время покажет. А сегодня будем кутить. У меня сегодня новоселье… И будут дорогие гости… Вы, моя хозяйка и две подруги приютские. Вы их видели — Андреевы. У них еще дедушка швейцар.

Николай Васильевич сделал испуганное лицо, завертелся на стуле и покраснел.

— Гости? Я не знал, Наташечка… Я не могу, я уйду. Я, ты знаешь, стесняюсь. И притом девицы… Я и говорить с людьми разучился. При девицах очень стеснитель но. Я уйду, Наташечка, как хочешь. Я приду к тебе в другой раз…

— Ведь у меня не бал, дядя Коля; странный вы человек. Нечего стесняться, все свои… Не пущу я вас. Я так вам рада!.. Не пущу ни за что!

Николай Васильевич умолк и как-то съежился. Он действительно разучился быть с людьми и испытывал не только чувство стеснения, но даже и страха.

Вскоре в комнатку Наташи вошли две девушки — Андреевы, свеженькие, миленькие. Подруги звонко, радостно расцеловались. Полились расспросы, разговоры, рассказы.

— Надя, Люба, как я рада вас повидать.

— А, вот как ты живешь, Наташа? Это твой дядя? Очень приятно. Мы вас знаем давно. Наташа вас так любит. Она всегда ждала вас в приюте. И мы все это знали.

Николай Васильевич переконфузился до слез, кланялся и только говорил: «Да-с, да-с, верно-с…» Он забился в угол комнаты и, казалось, готов был лучше провалиться сквозь землю, чем завести разговор с девицами. Наташе стало жаль его, и она занялась подругами. Обе девушки жили хорошо, спокойно у своего дедушки и работали на сторону. Наташа рассказала кое-что про свою жизнь.

— Знаешь ли, Наташа, я встретила недавно Анюту Мухину, — вдруг вспомнила Люба.

— Ну, что? Воображаю, что она тебе порассказала. Чудеса?.. — спросила Наташа и превратилась вся во внимание, приготовившись услышать сказку из «Тысячи и одной ночи».

— Нет, ты ошибаешься… Ты и представить себе не можешь, как жизнь ее обманула… Стала она худая, бледная… Похудела, подурнела… Грустная какая, и не узнать ее.

— Да неужели? Что ты говоришь? Может ли это быть? Что с ней? Как мне ее жаль!

— Правда, правда… Ее мать уже больше не живет у этой графини… У них там вышла какая-то история. Анюта заплакала и сказала: «Ах, в жизни так много горя через роскошь-то».

Как жаль Анюту! Бедная-бедная!.. Как она радовалась на свою жизнь, как ждала богатства и счастья, печально говорила Наташа.

— Я ее звала к себе. Она сказала: «Никуда не пойду и видеть никого не хочу»… Уж не знаю, что с ней случилось. Конечно, много на свете злых людей. Может, мать ее оклеветали перед графиней… Может, Анюта не сумела графине угодить… Графиня-то капризная, важная…

— Да, да, есть очень капризные барыни, — сказала Наташа и вспомнила Елизавету Григорьевну.

Ах, как жаль Анюту! Даже вспомнить не могу. Правду говорила Верочка Тимофеева, что через золото чаще всего слезы льются.

— Аня Ястребова замужем, живет хорошо. Муж у нее тихий, работящий, любит ее. Какой у нее сынок славный… Ну вот точно ангельчик. Ты поди к ней, Наташа, она рада будет.

— Некогда… Моя жизнь тяжелая. Надо теперь работы искать.

Хозяйка принесла маленький пузатый самовар… Гости стали пить чай. Пришла хозяйка, веселая старушка, всех оживила и развеселила своими шутками. Только Николай Васильевич жался в угол и ни слова ни с кем не говорил.

— Да что это ты, отец святой, такой молчаливый… Иди-ка сюда, к нам в компанию, — сказала хозяйка.

— Нет-с… Я после, ничего… Я не хочу чаю, — конфузливо отнекивался Николай Васильевич.

— Иди, иди сюда, батюшка. Потеснее-то — подружнее…

Николай Васильевич совсем растерялся и молчал.

Уже стемнело, когда гости разошлись. Ушла хозяйка. Наташа осталась вдвоем с Николаем Васильевичем. Он вдруг вздохнул весело и облегченно — точно у него гора свалилась с плеч, и живо заговорил:

— Прекрасно, Наташечка, весело сошло твое новоселье… Прекрасные девицы твои подруги… Так обстоятельно рассуждают… Сейчас видно, что девицы с образованностью…

— Ну, дядя Коля, выто все молчали… Точно бука… улыбнулась Наташа.

— Я ведь, Наташечка, не привык к обществу девиц… Очень стеснительно с ними говорить… Только весело у тебя… Компания очень приятная.

— Тесно очень, еле повернулись. Все-таки хорошо, что у меня свой уголок. А помните, дядя Коля, далекое время… Наши музыкальные вечера на кухне у дядя Пети?

Да, да… Вот что, Наташечка… Я, того… Вспомнил… Может быть… Того… Поиграть бы.

Николай Васильевич засуетился, достал из кармана подрясника узелок и развернул его дрожащими руками.

— Флейта, флейта! — воскликнула Наташа и захлопала в ладоши, — милый, старый дружок.

Да, это была старая флейта и старые потрепанные ноты. Сколько воспоминаний встало из прошлого… Девушка смеялась и готова была заплакать.

— А можно поиграть? — застенчиво спросил Николай Васильевич.

— Можно, конечно, можно!.. У меня хозяева хорошие, добрые… Ничего не скажут. Сыграйте, дядя Коля. Какая мне сегодня радость. Добрый вы, дядя Коля! — весело сказала Наташа.

Она оживилась — глаза ее блестели и лицо горело, Раскраснелось.

— Вот ты и веселенькая стала, Наташечка… Право, как я рад, что захватил флейту-то… Я не решался. Думал и то и се, и что хозяева не дозволят играть… Флейта-то… Оно беспокойно… Вот Марья Ивановна и Липочка не любили.

— Играйте, играйте, дядя Коля. Николай Васильевич заиграл.

Дребезжащие, заунывные звуки старой флейты точно жаловались на какое-то горе, плакали о чем-то… Наташа откинула голову назад и мечтала… Дверь в комнату приотворилась и оттуда выглянуло несколько голов.

Николай Васильевич окончил и сказал:

— Спой, Наташечка…

— Я уже давно не пою…

— Ничего, спой «Среди долины ровныя».

— Хорошо, только я боюсь как бы не испугать всех.

Наташа запела. Это был теперь сильный, звучный, молодой голос, отдавшийся во всех уголках маленькой квартирки…

Наташа пела долго и много. Хозяйка и хозяин слушали и отирали глаза. «Точно ангельское пение», — говорила старушка.

Долго пела Наташа. Николай Васильевич проиграл все, что только знал… И эти двое одиноких людей пережили отрадные минуты. И хозяева были очень довольны — послушали пение и музыку. И в крошечном бедном углу можно переживать хорошие минуты.

Так потекла жизнь Наташи. Она нашла себе поденную работу и ходила далеко, почти за 8 верст каждый день. С утра до ночи склонившись над швейной машинкой, выслушивая требования новой строгой хозяйки, не смея передохнуть минутки, — проходила ее молодая жизнь.

Девушка возвращалась домой поздно, усталая и без сил падала в постель; вставала еще в темноте и шла на работу… Только воскресенья ждала Наташа как отдых, как удовольствие… И как любила она свой уголок, где могла отдохнуть. Каждое воскресенье к ней приходил Николай Васильевич. Они читали книжки; иногда Наташа пела, дядя играл на флейте. Приходили хозяева, пили чай, старушка шутила. Так и коротали они праздники.

Однажды вечером, когда Наташа пела, а Николай Васильевич играл, дверь в их комнату открылась и хозяйка тревожно проговорила:

— Наталья Сергеевна, вас тут спрашивают две женщины…

На пороге стояли две полные особы. Наташа не узнала их, а скорее догадалась, почувствовала, кто они.

— Тетя Маша, Липочка! — воскликнула девушка.

Она смешалась, испугалась. Опять вспомнилось далекое прошлое.

Много лет тому назад, точно так же, за пением и за игрой на флейте застали ее и дядю Колю эти же две женщины. Как досталось тогда певице и музыканту. Дядю Колю выгнали. С тех пор все изменилось…

Теперь Наташа тоже чувствовала себя будто виноватой, сконфуженной… Николай Васильевич растерялся и поспешно убирал флейту и суетился, желая помочь раздеться пришедшим. Наташа как будто готовилась кого-то и что-то защищать.

— Тетя Маша, Липочка… Сколько времени мы не виделись… Как это вы меня вспомнили, нашли?

— Мы тебя давно ищем! — сказала тетка, едва дыша.

— На какую вышину ты забралась, — вялым, гнусливым голосом проговорила другая женщина помоложе, полная и черноглазая.

— Сейчас, сейчас. Чайку напьемся, — засуетилась Наташа. Она выбежала к хозяевам, пошепталась, вызвала Николая Васильевича, опять пошепталась… Он куда-то исчез.

Наташа смотрела на тетку и двоюродную сестру и мысленно удивлялась: если бы она их встретила на улице, она бы их не узнала, — так они изменились. Тетка стала совсем седая старуха, сморщенная, грязная, бедно одетая, а двоюродная сестра Липочка с красным носом была так полна, что еле дышала. Нужда, но еще более лень — положили на нее глубокие следы.

— Мы-то тебя искали… Думали повидаться, все-таки родные. Ты теперь на ногах, пристроилась. Думали уже, не вышла ли замуж.