Мой Шелковый путь - Алимжан Тохтахунов

Так минуло несколько дней.

Затем появился следователь. Он был довольно молод, но меня поразила его ответственность. Он понимал, что тунеядство – лишь повод для моего задержания и что действительной причиной были карты. Он не раздражался, не торопился, не пытался обвинить меня в чем-то, что не имело ко мне отношения.

– Неужели вы не могли просто числиться где-нибудь? – спросил он во время первого допроса. – Что вам стоило устроиться формально хоть куда-нибудь? Неужели хочется из-за ерунды на зоне париться?

– Вот видите, – говорю ему, – вы меня на что толкаете? На нарушение закона. На подлог. Числиться, но не работать. А если бы меня взяли при «липовой» работе, то вы что сказали бы? Обманываю государство! Если бы числился где-то, но не работал, вы мне сейчас семь лет давали бы в качестве наказания. Без труда доказали бы, что я на самом деле не работаю, но за кого-то расписываюсь в документах. И так далее... Зачем мне все это? Я честен: не работаю, но и не скрываю этого. Я не обманываю никого. Тунеядец? Паразит? Называйте как хотите! По этой статье сидел Бродский, он величайший поэт, но его упекли за решетку как тунеядца. А потом он получил Нобелевскую премию. Это же позор для нашей страны! Что я сделал преступного? Играл в карты? Я не обворовал, не ограбил, не убил. У меня жена зарабатывает 500 рублей в месяц, я имею формальное право не работать нигде и заниматься воспитанием детей...

Но все разговоры были бесполезны. В Советском Союзе шла грандиозная чистка. В то время в МВД пришел Федорчук, раньше возглавлявший КГБ, старавшийся проявить себя на новом посту. Ему нужны были быстрые результаты. Откуда взять результаты? Проще всего было арестовать всех людей с громкими именами, которые считались «антисоциальными элементами». Картежников взять легче, чем вооруженных бандитов. Риску никакого, а хорошие показатели налицо. Меня и взяли под этот шум волны. Нами тогда в МВД на самом высоком уровне занимались.

Следователи приезжали в Сочи из Москвы. Думаю, что работать им было не очень легко, потому что вокруг ключом била курортная жизнь, шумело море, горячий воздух манил на пляж. А тут – допросы, душные кабинеты. Многие поспешили бы поскорее закончить дело, сбросить его с себя и, раздевшись до трусов, вытянуться на шезлонге. Но следователи оказались ответственными и грамотными. Они старались вникнуть во все детали.

– Алимжан, честно говоря, вам не повезло. Сейчас идет серьезная чистка в преступной среде. Вы попали под большую гребенку.

– Я не преступник. Я картежник.

– У вас есть большие сбережения, а вы нигде не работаете. Это вызывает много вопросов.

– Я отвечу на любой вопрос. Мне бояться нечего.

– В картежной среде варятся разные люди. Надеюсь, вы не станете отрицать этого? В том числе есть уголовные элементы. Нам хотелось бы знать, с кем из них вы поддерживаете отношения.

– Решили повесить на меня какие-то сомнительные делишки?

– Нет, просто хотим во всем разобраться.

Надо отдать им должное, они трезво оценивали ситуацию: если я играл в карты, играл по-крупному, то зачем мне «мокрые дела», зачем грабежи и взломы? Мне мараться не было никакой нужды. Я мог сто тысяч выиграть вечером и не вспомнить об этих деньгах до утра – настолько я был привычен к огромным суммам. Так неужели я стал бы рисковать спокойной жизнью и втягиваться в криминал? Но милиции была дана команда рыть землю носом. Поэтому меня на допросах расспрашивали и про какие-то грабежи, и про убийства. Ведь понимали, что я не имел отношения ни к разбоям, ни к кражам, но все равно допрашивали.

Однажды следователь вызвал меня к себе и заговорил на другую тему.

– Алимжан, тут Иосиф Давыдович Кобзон активно за вас ходатайствует. Он даже концерт для сотрудников краевого МВД дал. С нашим высшим начальством беседовал... Янош Кош приходил с Кобзоном к нам. Хорошие у вас друзья, оказывается.

– Хорошие.

– Таким людям трудно отказывать. Скажу вам по секрету, – наклонился ко мне следователь, – прокурор Краснодарского края не хочет давать санкцию на ваш арест.

– Что ж, я только порадоваться могу этому, – с облегчением улыбнулся я.

– Так что мы обязаны отпустить вас.

– Спасибо.

– Можете позвонить жене в гостиницу и сказать, что выходите. – И он подвинул мне тяжелый телефонный аппарат.

– С удовольствием.

Пока я набирал номер, крутя пальцем тугой диск, он внимательно смотрел на меня, и в его глазах читалось недоумение. В трубке раздались короткие гудки.

– Занято, – объяснил я, положив трубку.

– А вы знаете, Алимжан, что отсюда в Москву ушла докладная записка с жалобой на Кобзона? Мол, следствию он мешает. Авторитет у него большой, возражать ему нелегко. А говорит Кобзон очень убедительно. Я сам слышал.

– И что теперь?

– Неприятности могут быть у Иосифа Давыдовича.

– Но он же не нарушил закона! Он имеет право просить за друга?

– Конечно, имеет право. А кое-кто испугался. Уж если сам прокурор сломался под убедительным обаянием Кобзона, что уж говорить о фигурах помельче...

Я опять набрал номер и услышал голос жены.

– Алло?

– Таня! Ну, все кончилось благополучно. Меня отпускают...

– Скажите, пусть приезжает за вами, – подсказал следователь.

В эту минуту дверь распахнулась и в кабинет вошел сосредоточенный мужчина. Впившись в следователя жестким взглядом, он мотнул головой, приглашая его выйти для разговора. Следователь вскинул удивленно брови.

– Что? Срочно?

– Пошептаться нужно...

Он вернулся очень скоро и не сразу сел за стол. Я посмотрел на него через плечо, и в животе у меня образовался холодный комок дурного предчувствия.

– Из Москвы звонили, – проговорил он задумчиво.

– По мою душу?

– Дана санкция на ваш арест, Алимжан. За подписью генерального прокурора.

Я молчал несколько долгих минут, осмысливая услышанное.

– То есть... Я не выхожу?

– Нет. Вы остаетесь здесь.

– И что же, генеральный прокурор занимается теперь простыми тунеядцами?

– Может, не сам генеральный, а заместитель... Впрочем, это не принципиально.

– Вот какая важная птица попалась вам в руки, – горько рассмеялся я. – Опасный тунеядец Алимжан Тохтахунов! Отправлен в тюрьму за личной подписью генерального прокурора... Что теперь? За решетку?

– Да...

Потом была тюрьма в Армавире. Камера человек на двадцать. Душная, серая, смрадная, но все-таки чище московской тюрьмы. Продолжались бесконечные допросы, и следователи носились по всей стране, встречаясь с моими знакомыми и задавая им какие-то вопросы. А знакомые у меня были в основном именитые – София Ротару, Владимир Винокур, Иосиф Кобзон, Давид Тухманов, Алла Пугачева. Думаю, что следствию пришлось нелегко: плохого обо мне никто не говорил, а указание «влепить» мне срок следственная бригада обязана была выполнить...