Ветер не лжет - Владимир Аренев

— Ты в самом деле думаешь, что я доверюсь тебе?

Джиэммон хмыкнул, сладострастно облизнул губы, подмигнул ей:

— Шулдару ведь ты поверила. Так чем я хуже? То, что ты получала, когда он имел тебя, я дам тебе и так. В конце концов, все это происходит не здесь, — он потер ладонью себя между ног, — но здесь, — джиэммон постучал пальцем по виску, — и только здесь! Когда ты впустишь меня, я обеспечу тебя бесконечным и много более сильным наслаждением. Бесконечным, слышишь! Ты получишь любого из мужчин, любую из женщин, всех, всех! Ты ведь даже не представляешь, какое удовольствие может принести тебе твое же тело, никто из твоих мужчин — да и ты сама, когда ласкала себя — никогда не достигали тех вершин: это, видишь ли, сложно, если имеешь дело с таким грубым материалом. И легче легкого, когда делаешь все напрямую!

— Нет.

— Ах, ну да, конечно. Любовь, куда ж ты без любви, м-м-м? А если он сам попросит тебя? Согласишься? — Джиэммон вскинул руку: — Не спеши с ответом, не надо. Сейчас мы все проверим. Я ведь почти не сомневался, что ты откажешься. И оч-чень рассчитываю на помощь. Ну-ка…

В этот момент люк, ведущий на площадку, распахнулся, наверх выбежал Иллеар.

— Ну наконец-то, — сказал джиэммон. — А то я, братец, заждался. Что ж так долго-то? Давай, брат, держи ее. Вдвоем мы справимся.

Шулдар покачнулся, сделал шаг вперед — и только тогда Иллэйса увидела, что зрачки у него стали вертикальными.

Подобравшись к люку и услышав, что джиэммон беседует с иб-Барахьей, Иллеар не стал торопиться.

Теперь, оказавшись на площадке и глядя в глаза твари, овладевшей телом Змейки, шулдар понимал: не имеет значения, торопился он или нет. Победить джиэммона если и удастся — только чудом.

Иллеар уже справился с изумлением, уже почти свыкся с мыслью, что именно чующая стала жертвой твари из Внешних Пустот. Теперь, когда джиэммону не нужно было играть роль, он словно бы переменил лицо Змейки так, как ему удобней: заострились скулы, рот растянулся в хищной ухмылке, побледнела кожа. Язык, алый, гибкий, все время облизывал губы; ноздри широко раздулись.

— Ну наконец-то, — сказал джиэммон неожиданно низким голосом, который ничуть не походил на голос Змейки. — А то я, братец, заждался. Что ж так долго-то? Давай, брат, держи ее. Вдвоем мы справимся.

— Что?.. — начал было Иллеар, и в этот момент то самое ощущение чего-то чужеродного в груди вернулось… он попытался вдохнуть — не смог! — как будто сзади… изнутри!. : его обхватили мощными лапами и сдавливали, сдавливали до тех пор, пока весь воздух не вышел из легких. Иллеар захрипел, сглотнул, весь мир окрасился в багровые тона

/«Садовник! Кровавый садовник!» — кричали люди, наклоняясь за камнями/ мир пошатнулся, как это не раз было в снах

/«Убийца!» — и камни летят, падают, лупят тебя по плечам, по спине, бьют в затылок — ты едва держишься на ногах/ мир вздрогнул и отдалился

/падаешь на колени, кричишь — не слова, просто воешь зверем/ мир стал чужим.

И тело стало чужим.

И джиэммон, который хитростью пробрался в тебя «на ночлег», джиэммон, которого — тебе казалось — ты победил и держал в подчинении, а может, и уничтожил, джиэммон, который все это время сидел, затаившись, ибо не имел над тобой власти, ибо воля твоя пугала его, — джиэммон этот рискнул наконец противостоять тебе!

Вот так, в одно мгновение, все меняется: ты был шулдаром своего тела, а стал побирушкой, который ютится на помойке, — побитый, перепуганный, жалкий. А джиэммон уже скалится во весь твой рот, уже идет к тоненькой фигурке, замершей у парапета, и ты ничего — слышишь? НИЧЕГО! — не можешь поделать.

— Давай, брат! Держи ее, — рычит тварь, засевшая в Змейке. — Вместе мы перевернем этот мир: провидица и шулдар! Вдвоем мы все изменим!

Ты видишь ее лицо — близко, совсем близко. Чувствуешь ее дыхание — только потому, что твой джиэммон позволяет тебе. Видишь расширившиеся от ужаса зрачки. Твоими пальцами джиэммон касается ее кожи: нежно-нежно, так касался бы ты сам… так ты и касался еще совсем недавно.

Она молчит. Не умоляет о пощаде. Не взывает к тебе. Ничего такого. Просто молчит.

И это страшнее, чем любые попытки спастись. Она просто смотрит в твои — уже не твои! — глаза.

«Поспи пока… пока еще есть время». Она знала, с самого начала знала, чем все закончится! И все-таки оставалась с тобой.

Когда-то давно, в другой, чужой жизни стая вельмож пыталась одержать над тобой верх — и ты принял их вызов, и сделал с ними то, чего они заслуживали. Сейчас какая-то тварь из Внешних Пустот отобрала у тебя не просто тело, она ворует у тебя нечто во много раз более ценное — и ты беспомощен! «Так вообще бывает, мама?» — «Бывает, сынок, бывает…»

Джиэммон, сидящий в Змейке, подошел к вам вплотную, лизнул влажным, шершавым языком твое ухо:

— Давай, брат. Скоро утро, пора заканчивать с этим.

Утро. Это всегда происходит на границе света и тьмы? Ты не знаешь — но поневоле вспоминаешь другой рассвет, когда, преследуемые бандой Каракурта, вы вошли в деревню.

В мертвую деревню.

К тому времени твой отряд стал меньше на треть. Вы напоролись на засаду возле одного из оазисов — и, что много хуже, позволили удрать двоим бандитам. Через день по вашему следу отправился со своими людьми сам Каракурт, вам удалось оторваться, но люди и верблюды устали, а времени на отдых было мало. Вы не успевали добраться до Таальфи, да и вряд ли извечный запрет на кровопролитие остановил бы Каракурта. У вас с ним были давние счеты. Некогда он считался человеком твоей покойной супруги — и приложил руку к одной теперь уже всеми позабытой смерти.

Всеми — но не тобой. После того, как жена умерла, у тебя оказались развязаны руки, вот только Каракурт успел сбежать сюда, в пустыню. Чтобы теперь, годы спустя, кто-то из вас наконец отомстил другому.

Вы въехали в деревню, и ты велел людям спешиться и отдыхать. Эминар ал-Леад не стал с тобой спорить, он и сам все прекрасно понимал.

То, что в деревне побывали джиэммоны, вы узнали чуть позже.

Только это ничего не меняло, совсем ничего.

Разве что — ты не удивился, когда почувствовал: кто-то пытается завладеть твоим разумом. Это было даже смешно. Мысленно ты ударил наотмашь по этим бархатным, таким мягким щупальцам, которые ласкали, уговаривали, убаюкивали.

Тогда джиэммон заговорил с тобой как с равным.

И это было еще смешнее: эта тварь… с тобой — как с равным!.

Но он не сдавался, он предложил тебе то единственное, от чего ты сейчас не смог бы отказаться.

И ты согласился — и впустил его «на ночлег», ибо дозорные уже заметили вдалеке тех, кто шел по вашим следам. Преследователей было много, Каракурт, наверное, захватил с собой всех. Старые обиды — со временем они лишь становятся острее. Каракурт хотел расквитаться с тобой наверняка, сполна.