Иона - Роман Воронов

— Я умнее, — Иона слегка поклонился, — богаче, точнее, ярче и успешнее, не обижайся, таково устройство «яхты». Если угодно, своим «авторитетом» я мешаю тебе быть… собой. Ты непроизвольно начинаешь копировать меня, а ведь я всего лишь продукт «команды яхты», или социума, думай как тебе удобнее. Мое схождение на «остров» — мой дар тебе, моя жертва, позволяющая из раба, полностью подконтрольного, сделать Следователя (можешь назвать эту роль Исследователем). «Остров» — это ширма, за которой возможно спрятать фантом Сути и остаться Чистой Душой.

— А жертва твоя в чем?

— В том, что я отпускаю тебя на волю, пусть и ненадолго, — падре весело подмигнул мне.

После его слов я словно бы вернулся в свой вчерашний сон:

— А спутники, пассажиры?

— Это зеркала, заглядывая в них, находишь себя в шелухе и при желании можешь отделить зерна от плевел, — Иона развел руками, как бы показывая: ну о чем тут говорить?

— Их количество по числу заповедей? — озвучил я свою догадку.

— Да, мы уже говорили об этом, — мой собеседник с удивлением посмотрел на меня. — Набор заповедей — это гардероб человеческой души, что получает она при «схождении» в плотный мир.

— А скрижали — плотный шкаф, — коротко заметил я, а Иона, негромко похлопав в ладоши, хохотнул: — Смешно. Заповедь по сути не запрещение, а намек, как стряхнуть с себя все ненужное, чтобы засиять.

— Значит, сон был явью? — как же мне хотелось оказаться правым в своих догадках.

— На тонком плане, — согласно кивнул падре.

— Ты создал яхту воображением? — пытался умничать во мне несостоявшийся сыщик, но собеседник явно превосходил его интеллектом.

— Нет, люди создали «тонкую яхту» деяниями своими на физическом плане.

— Я опять не понимаю, — во мне начинало накапливаться раздражение. — Что ты имеешь в виду?

— Неприглядный с точки зрения человеков мир, пропахший рыбой, как сейнер, то есть наполненный «неудобной» энергией христианства (рыба — символ Христа), переделывается в прогулочную яхту, место отдыха и развлечений, коим теперешний мир по сути не является, поэтому из-под лакированных досок доносится голос Иисуса. Вот что я имел ввиду.

А внутренний сыщик тем временем «набирал обороты»:

— То, что видел (и пытался, как утверждает Иона, узнать о себе) и слышал я на яхте, я знаю, а с «острова» было ли видно и слышно что-нибудь тебе?

— Остров имеет высокий холм, остывший вулкан, с его вершины все видно прекрасно, — усмехнулся падре.

— А что именно, скажи?

Господи, ну почему из него все надо вытягивать клещами?

— Я видел, например, — Иона впился в меня немигающим взглядом, — как «вор» покрывает «убийцу».

— И что это значит? — вздрогнул я на его фразу.

Глаза священника посерели и сузились:

— Мы же в дуальности, это значит, что поселивший в сознание истину «Не кради», то есть человек, не позволяющий себе взять чужого, сам является «алиби» для «не убийцы», а именно сознающий всю порочность воровства не присвоит себе и чужую жизнь.

Я опешил, сыщик задумался, а вперед выступил литератор:

— Эта связка присуща только мне или человеку в общем?

— Другой пассажир яхты вел бы «следствие» иначе, по-своему, — загадкой ответил падре.

Я обратил внимание, что Иона вообще любит говорить иносказательно, поелику не огорчился, но у меня вырвалось:

— Стало быть, только мне.

— Лучше послушай дальше, — откликнулся миролюбиво священник. — Прелюбодей в тебе оправдал убийцу и вора, переверни эту цепочку, и получится, что сознающий порочность такой зависимости, как вхождение на ложе вне брака, не украдет ни чужой жены, ни чужой чести, ни чужого имущества вообще и, соответственно, не помыслит об убийстве касаемо души во время прелюбодейства и тела во время резни.

Мне припомнилась дама в перьях на яхте, и я подумал, что она-то как раз могла расправиться с кем угодно, встань у нее на пути, да и прибрать чужое по той же причине.

А падре неумолимо продолжал:

— Лжец в тебе укрыл своим темным плащом и прелюбодея, и убийцу, и воришку.

Мой «литератор» чуть не запрыгал от возбуждения, доведя меня до нервного тика над левой бровью:

— Дай-ка попробую сам выстроить перевертыш. Честный человек не совершит насилия над волей другого, не покусится на его жизнь и имущество, ибо…

— Ибо как ему сокрыть деяния сии, если он не прожженный враль? — захохотал во весь голос Иона. — Хорошо получается у тебя, теперь попробуй перевернуть завистника, «оправдавшего» лжеца.

— Очень просто, — включился в игру я. — Тому, кто не завидует никому, нет причины врать прежде всего себе, а прямой перед собой не станет горбатиться на миру.

— Браво! — воскликнул Иона (прямо как на вечере орал я ему самому), но тут же с ехидной ухмылкой (умеет вести себя как хамелеон, промелькнула у меня мыслишка) сказал: — А вот задачка посложнее. Почему «завистника» в тебе оправдал не соблюдающий дня субботнего Коммерсант?

Меня всегда раздражали люди, применяющие в общении слова «почему» и «зачем», ставя их в каждое свое предложение и ожидая непременного ответа, как будто кто-то просто обязан вывернуться перед ними наружу, открыть интимные секреты и обнажить душу. Падре Иона был явно из таких.

— Потому, — голос мой был полон возмущения, — что «торопыга-трудяга», спешащий обрасти добром, завидует другим, это добро уже имеющим, но усади его подле Бога хоть на мгновение, так и завидовать некому — Бог есть у всех, все равны перед Ним.

— Как я вижу, расследование не прошло даром, — Иона, казалось, всем своим видом показывал удовлетворенность нашим общением. — Но я видел и еще одну, весьма оригинальную связку у тебя; ты, поминающий Имя Бога всуе, «прикрыл собой» себя же, игнорирующего субботу. Не подскажешь почему?

Я, недолго думая, ответил:

— Полагая, что и так не забывает о Боге, буквально через слово.

— Выкрутился, — улыбнулся священник. — А перевертыш?

— Сознание, относящееся к кому-то или чему-то с должной серьезностью и пониманием, найдет время для более полного погружения в это, — ответил я позаковыристей, чтобы не казаться уж совсем простачком перед церковником-интеллектуалом.

— Браво, — воскликнул Иона (я снова удостоился его «восхищения»). — Пришло мое время для аплодисментов, — и он захлопал в ладоши, как ребенок у дверей кукольного театра. — А вспомнишь, кто «оправдал» любителя работать по субботам?

— Тоже любитель, — нарочито серьезно поддакнул я, — только всяких кумиров.

— Точно, — падре-дитя радостно вбежал внутрь шапито. — Если Бог не главный в сознании души, так и вставляй Имя Его в речи свои как слово-паразит, заполняй паузы. И, кстати, его же, поминающего Бога на всех углах, поддержал в тебе сомневающийся в Единстве Создателя. Перевернешь эти цепочки?

Я с готовностью кивнул.

— Попробую. Не отклоняющийся от пути,