Друг мой Лёшка - Александр Мирошниченко

— Грузчик — это то, что мне сейчас нужно. Знаешь, какая у меня тяжесть на душе? Вот здесь, — сказала она и приподняла своими ладонями тяжелую грудь.

Она говорила низким грудным голосом, который призван вызывать вибрации в мужском организме, отключающие логическое, да что там логическое, любое мышление.

— Ну что, мальчонка, — теперь, не скрывая раздражения, обратилась ко мне Ленка. — Берем тумбочку или мне других грузчиков вызвать?

Секунд через тридцать предмет мебели уже стоял в лифте. Причем пассажирском, поэтому стоять с подругой мне пришлось очень близко, к моему удивлению, Ленка не отстранялась, а верхняя пуговица блузки, видно, случайно всё еще была расстегнута.

Подъем винтажной тумбочки из массива красного дерева, по крайней мере, так утверждала хозяйка, оказался настоящим преодолением. Тумба была тяжелой и имела абсолютно неудобные формы и размеры для транспортировки. Так что Ленке пришлось мне помогать, подсказывая, где ступеньки, где площадка, где угол. Словом, через каких-то полчаса работы грузчиком мы оказались в нужной квартире, а тумбочка, как ей и положено, у кровати в спальне. Я осмотрел комнату и то, как новый предмет вписался в интерьер. Но боевая подруга по прозвищу Бандитка почему-то смутилась и выскочила на кухню. Я последовал за ней и остановился в дверях, собираясь попрощаться, а если повезет, то выслушать благодарность.

Однако сценарий изменился: на столе красовались фужеры и вино.

— Садись, отметим покупку, — предложила хозяйка.

Я сел на стул возле двери и смотрел, вернее, любовался подругой. Несмотря на подобранный с определенной целью наряд, выглядела Лена очень невинно. А может, я уже насмотрелся на всё, что только мог показать этот прикид, пока тащил негабаритную тумбочку по лестнице.

Бокалы были полные, мы чокнулись. Ленка осушила свой почти залпом. Потом вопросительно посмотрела.

— Я же за рулем, только не говори, что не знала, — напомнил я, но почему-то тут же передумал. — Ну ладно, пусть будет по-твоему.

Выпил, встал и пошел на выход. У двери остановился и по давно устоявшейся у нас традиции я раскрыл руки для прощальных объятий, на что Бандитка обычно имитировала удар коленом в пах, а я делал вид, что удар достиг цели.

Но в этот раз она просто подошла очень близко и обняла меня. Получилось, наконец, нормальное дружеское объятие. А сколько времени длится дружеское объятие? Секунду, две, ну три максимум. И долгие три секунды закончились, а Ленка, та самая Ленка, моя школьная любовь и Ленка-Бандитка, стояла не шелохнувшись. Последовал глубокий вдох, мне захотелось обнять ее еще сильнее. Этот порыв был бессознательный, мозг в это время просто отключился. Я ощутил горячее дыхание где-то возле ключицы и брякнул:

— Твое дыхание пахнет виноградным вином.

— Бабушка говорит, что мужчины пьют для храбрости, и женщины тоже, чтобы мужчина был смелее, — почти прошептала Лена.

Может, она хотела добавить еще что-то, но мои губы помешали ей. Говорить было невозможно. Да и незачем.

файл.16

Похоже, и Лене понадобилось какое-то время для того, чтобы оценить ситуацию. И ее поведение меня, мягко говоря, не обрадовало. Она как-то слишком поспешно вскочила и накинула на себя халатик. Если она хотела что-то скрыть, то это были напрасные старания, потому что полупрозрачная ткань на голом теле плюс развитое мужское воображение делали ее еще сексуальнее. И еще желаннее.

Перед тем как что-то сказать, она зажала голову руками, потом взлохматила волосы, будто выбрасывала из головы ненужные мысли, и выпалила:

— Я не знаю, как это могло произойти… Вернее, я хочу сказать, что это вообще не должно было произойти.

«А я так не считаю», — подумал я и просто пожал плечами в ответ, продолжая любоваться Ленкой, которая в гневе была еще привлекательнее.

Она увидела, что ее слова совсем не подействовали на меня, точнее, не впечатлили так, как она хотела, поэтому скрестила руки на груди и не без усилий выдала:

— Я люблю Лешку и надеюсь, об этом… — она запнулась, не находя определения тому событию, которое мы оба знали, как называется, только вряд ли наши представления на сей счет совпадали. И, не найдя подходящего термина, продолжила: — Он никогда не узнает. Ты ни ему, ни кому другому никогда об этом не расскажешь.

«Расскажешь? Что за глупость! Любой рассказ о сокровенном — это как опустить граммофонную иглу на нежный винил. Кажется, что это процесс безопасный, но — увы! — звука без царапанья пластинки не будет. И поэтому каждый раз это механическое воздействие, без которого есть лишь тишина, портит диск. Так и с нашей памятью. Рассказывая что-то очень сокровенное, мы из нашей памяти вытесняем воспоминания о самом событии, подменяя их воспоминаниями о рассказах. Так что можешь не беспокоиться: я никогда никому не расскажу об этом. Чтобы самому не забыть и иметь возможность соприкоснуться с чудом этой ночи в своей памяти», — подумал я.

И пожал плечами так, чтобы это было воспринято как безусловное согласие.

— Извини, если я тебя обидела, — уже мирно сказала подруга. — Думаю, что наша дружба достойна того, чтобы говорить друг другу правду.

Я опять пожал плечами и обвел глазами спальню, остановив взгляд на тумбочке из красного дерева.

То ли мой взгляд, то ли мои плечи, гуляющие вверх и вниз, но что-то заставило вспыхнуть мою собеседницу.

— Я надеялась, что смогу разлюбить его, такая он сволочь. А выходит, нет! — ответила Ленка на мои мысли.

«Я ничего не понял», — опять подумал и, само собой, пожал плечами.

Похоже, она сама не ожидала от себя такой откровенности, поэтому опустила глаза и вдруг увидела то, что заставило ее вспыхнуть еще сильнее. Быстрым движением она дернула одеяло, чтобы прикрыть то место, где только что спала. Но я успел разглядеть красное пятно на белой простыне. В ее глазах заполыхали гнев, стыд, вызов и просьба.

— Но если ты об этом кому-нибудь когда-то…

Я встал и обнял такую грозную и растерянную подругу:

— Ну как ты можешь? Мы же друзья.

Бандитка вздохнула, успокаиваясь.

— Друзья голыми не целуются. Иди оденься, друг.

Я принимал душ, и на душе было радостно. Думаю, потому, что не покидала надежда, что дружбу удалось сохранить.

Вода будто бы смыла всю неловкость ночного приключения. Я оделся и прошел на кухню, куда заманивал запах ароматного напитка. На столе стояли фарфоровые чашки, а на блюдцах лежали эклеры. Что-что,