Зеркало в ожидании - Вячеслав Рыбаков

- Так, значит, это дураки послали тебя сюда?

- Меня? Меня никто никуда не посылал. Я всегда отправляюсь туда, куда сам пожелаю.

- Тогда, значит, тебя привлекает свобода. Нашел ли ты ее здесь, в моем мире, Карл Паттон? - Лицо его было похоже на скорбную маску или на выветренную скалу, но голос, казалось, насмехался надо мной.

- Ты понимаешь, что погибнешь здесь, или нет? - я не собирался говорить этого. Но слова вырвались сами собой, и тон их показался мне безжалостным.

Он взглянул на меня так, как делал это всегда, прежде чем заговорить - как будто старался прочесть что-то, написанное у меня на лице.

- Человек должен когда-нибудь погибнуть, - сказал он.

- Тебе нечего делать здесь. Брось меня, возвращайся и забудь обо всем.

- Но ведь и ты мог бы сделать то же самое, Карл Паттон.

- Я? Вернуться? - воскликнул я. - Ну нет, благодарю. Я еще не закончил своих дел.

Он кивнул.

- Человек должен всегда доводить свои дела до конца. Иначе он ничем не будет отличаться от снежинки, гонимой ветром.

- Так ты, значит, думаешь, что это игра? - рявкнул я. - Состязание? Исполни или погибни, или, может быть, и то, и другое вместе, и пусть победит силбнейший?

- А с кем мне состязаться, Карл Паттон? Разве мы с тобой не товарищи, идущие бок о бок?

- Мы чужие друг другу, - ответил я. - Ты не знаешь меня, а я не знаю тебя. И прекрати доискиваться причин, по которым я делаю то, что делаю. Я делаю так, и точка.

- Ты отправился в путь, чтобы спасти жизни беспомощных, потому что это твой долг.

- Да, мой, но не твой! Ведь ты-то не обязан сворачивать себе шею в этих горах! Ты спокойно можешь покинуть эту фабрику льда и до конца своих дней жить героем человечества, имея в распоряжении все, чего душа пожелает...

- То, чего бы я пожелал, никто не в силах мне дать.

- Должно быть, ты ненавидишь нас, - заметил я. - Ведь мы - чужаки, которые явились сюда и погубили твой мир.

- Разве можно ненавидеть силы природы?

- Хорошо, тогда что же ты ненавидишь?

На какое-то мгновение мне показалось, что он не станет отвечать на этот вопрос.

- Я ненавижу труса в своей душе, - произнес он. - Голос, который нашептывает спасительные советы. Но если бы я бежал и тем самым спас свою плоть, каким бы духом потом жила она и освещалась?

- Если хочешь бежать - беги! - почти закричал я. - Ты проиграешь эти гонки, великан! Отступи, пока не поздно!

- Я пойду дальше - пока смогу. Если мне повезет, то плоть моя погибнет раньше духа.

- Дух, дух, черт побери! У тебя просто мания самоубийства!

- Что ж, тогда я в неплохой компании, Карл Паттон.

Отвечать ему я не стал.

* * *

Во время следующего перехода мы, перевалив еще через один хребет, гораздо выше предыдущего, преодолели стомильный рубеж. Холод стоял по-настоящему арктический, а ветер был подобен летающим стрелам. Луна зашла и начало светать. Локатор сообщил, что до грузового отсека оставалось десять миль, и все системы жизнеобеспечения работают нормально. Источников питания хватило бы еще на сотню лет. Если бы даже, в конце концов, я загнулся по дороге, шахтеры все равно проснулись бы - пусть через сто лет, но проснулись.

Джонни Гром являл собой теперь уже совсем печальную картину. Руки его потрескались и кровоточили, впалые щеки и растрескавшиеся бескровные губы были обморожены, кожа плотно обтянула кости. Двигался он очень медленно, плотно закутавшись в мех. Но он все же двигался. Я шел впереди, поддерживая темп. Пес был в еще более прискорбном состоянии, чем хозяин. Он тащился позади, и наши привалы обычно уходили у него целиком на то, чтобы нагнать нас. Мало-помалу, несмотря на все мои усилия, привалы становились все длиннее и длиннее, а переходы - все короче и короче. И когда мы достигли высокогорного перевала, который, по словам верзилы, вел в пагубные места, называемые Башнями Нанди, снова был полдень. Я дошел до конца перевала, по обеим сторонам которого возвышались стены из шероховатого льда, и принялся разглядывать панораму ледяных вершин, острых, как битые бутылки, и, как акульи зубы, торчащих тесными рядами аж до самого горизонта.

Я повернулся к великану, чтобы немного его подстегнуть и заставить сократить разрыв, но он опередил меня. Он показывал на что-то и кричал, но что именно, я никак не мог разобрать из-за низкого грохота, который послышался сверху.

И когда я посмотрел, наконец, наверх. то увидел, что на меня рушится целая ледяная стена.

* * *

Пол был холодным. Это был кафельный пол школьной раздевалки, а мне тогда было десять лет от роду, и я лежал лицом вниз, прижатый к плиткам мальчишкой по кличке Суп, обладавшим физическими данными гориллы и соответствующим КИ.

Когда он сначала толкнул меня к стене, сделал подсечку и опрокинул на пол, я заплакал и воззвал о помощи к кольцу зрителей с горящими глазами. Большинство из них сами не раз испытали на себе тяжесть огромных костлявых кулаков Супа. Никто даже не пошевелился. Потом он пригнул мою голову к полу и потребовал назвать его дядюшкой, и я уже раскрыл было рот, чтобы сказать то, что велено, но вместо этого плюнул прямо в его ненавистную рожу. После этого Суп окончательно вышел из себя. И теперь его рука обхватила мое горло, отжимая голову назад, а колено упиралось мне в копчик, и я знал, без малейшей тени сомнения знал, что Суп был мальчишкой, который не в состоянии рассчитывать собственные силы; он напряжет свои растущие мышцы, и, охваченный и влекомый их удивительной, только что открывшейся ему силой, будет выгибать мне спину до тех пор, пока позвоночник не сломается, и тогда я умру, умру, умру, буду мертвым всегда, приняв смерть от рук идиота.

Ести только я не ухитрюсь спастись. Ведь я гораздо умнее Супа... да и вснх остальных. Человек подчинил себе животных силой разума - а ведь Суп был самым настоящим животным. Он не сможет, не сможет убить меня. Не сможет, если я воспользуюсь своей головой, вместо того, чтобы безуспешно сопротивляться нажиму тела, которое в два раза больше моего собственного.

Как бы со стороны я взглянул на самого себя. Я увидел, как он стоит на коленях надо мной, сцепив руки замком, балансируя на одной отставленной ноге. Я увидел, как, перекатившись вправо, смогу выскользнуть из-под прижимающего мою спину колена, а затем внезапным движением...

Я рванулся из-под него и вверх, сгибаясь пополам, изо всех сил, - и его колено соскользнуло с моей спины. Потеряв равновесие, но все еще не выпуская меня, он стал клониться вправо. Еще рывок, и моя голова оказалась у него под подбородком. Я протянул руки, вцепился в его жесткие рыжие волосы, и дернул изо всех сил.

Он закричал, и захвата как не бывало. Я извернулся, как уж, когда он ухватился за мои руки, все еще погруженные в его шевелюру, и вцепился зубами в его толстое ухо. Завывая, он попытался вырваться, и тут я почувствовал, как рвется хрящ, и ощутил на губах соленый вкус крови. Он, наконец, оторвал мои руки, потеряв при этом часть волос вместе с приличными кусками скальпа, и я увидел его лицо, искаженное, как маска какого-то демона. Он отшатнулся от меня, все еще держа за запястья, и тогда я двинул ему коленом в пах. Лицо его стало серым, как глина. Я вскочил на ноги. Он скорчился, согнувшись почти пополам, издавая горлом сдавленные звуки. Я прицелился и врезал ему ногой прямо в рот. И пока у аудитории не проснулись зачаточные понятия о справедливости и меня не оттащили от него, я успел еще дважды, тщательно прицелившись, отвесить ему полновесные пинки в лицо.