Лето в Жемчужине - Игорь Минутко

— Ответь толком: забрали много? — устало, спокойно спросил Матвей Иванович.

— Все часы, — заголосила тетя Маня, — двадцать три комплекта, пять приемников «Урал»… Телевизор «Темп». Один оставался. Ой… И кофт уж не знаю сколь, плащи. Да я все не глядела.

— И не гляди! — строго и внушительно сказал милиционер. — Все должно оставаться, как есть. Сейчас из Дедлова опергруппа приедет. Звонил. — И милиционер застыл в величественной позе.

— Еще, — всхлипывала тетя Маня, — ящик водки взяли. А две поллитровки прямо тут выдули и сливочным маслом закусили.

В толпе засмеялись.

— Не иначе, как на грузовой машине, — сказал Матвей Иванович и сам себя спросил: — Как же еще увезти?

— Непременно, — сказал милиционер и опять застыл.

— Кто же они такие? — продолжал вслух рассуждать Матвей Иванович. — Из наших? Нет… Рука опытная видна. Вчера видали кого-нибудь посторонних? — спросил он у толпы.

Люди зашумели, стали вспоминать. Нет, никто посторонних не видел. Витя и Вовка переглянулись. Вовка побледнел, у Вити по щекам пошли розовые пятна.

— Мы видели! — сказал Вовка. И сразу стало тихо. Милиционер насторожился. Матвей Иванович спросил:

— Кто это мы?

— Я и вот Витька. Мы вчера купались, — от возбуждения Вовка чуть не захлебнулся слюной, — а он к нам подошел…

— Кто он? — рявкнул милиционер.

— Откуда я знаю! Парень. Не наш. В плавках полосатых и очки черные, — аж лица не видно. Спрашивал у нас, когда магазин открывается.

Толпа зашумела. Выяснилось, что и еще кое-кто видел вчера незнакомого долговязого парня на берегу реки.

— Пошли в правление, — толком расскажете, — сказал Матвей Иванович. — А вы, товарищи, расходитесь, пора и за работу. Найдем воров, не волнуйтесь. Кто что знает, вспомнит, — потом вызовем.

Народ нехотя стал расходиться.

В правлении в первой большой комнате сидело несколько женщин. Они что-то писали и щелкали на счетах, а вторая комната, поменьше, была кабинетом Матвея Ивановича. Здесь на письменном столе, заваленном папками и бумагами, стояли черный телефон, чернильный прибор с пустыми чернильницами; в одной из них на фиолетовом дне лежала большая муха вверх брюшком и слабо, неохотно шевелила лапками. Еще в кабинете был старый протертый диван. На него и сел Матвей Иванович, и пружины сердито взвизгнули. Милиционер с окаменевшим лицом остался стоять в дверях. Он очень не нравился Вите. И чего индюком надулся?

Матвей Иванович вытер мокрый лоб не очень свежим платком, вынул портсигар, закурил. Милиционер в дверях сделал движение корпусом, и председатель протянул ему портсигар. Милиционер тоже закурил.

— Ну, Вова, — сказал Матвей Иванович, — рассказывай. Собственно, ничего нового Вовка добавить не мог. Только Витя вспомнил:

— У него на животе транзистор болтался. Еще репортаж передавали «Велопробег мира».

— Наше командное место второе, — важно сказал милиционер.

— Так, так… — задумался Матвей Иванович и опросил у Вити: — Ты у бабки Нюры живешь?

— Ага, у нее.

— Твой отец конструктор?

— Конструктор… — удивился Витя: «Откуда знает?»

— Так, так… — Матвей Иванович повернулся к милиционеру: — Ты иди, Миша. Посмотри, чтобы она там ничего не трогала.

Молоденький и очень гордый милиционер недовольно вышел.

— Ну, как, вояка, жизнь идет? — председатель потрепал спутанные Вовкины волосы.

— Ничего…

— Брат не пишет? — и глаза Матвея Ивановича стали зоркими.

— Нет, — быстро ответил Вовка. — А что?

— Да ничего.

— Матвей Иваныч! — Вовка мгновенно вспотел. — Вы думаете — он?

— Если бы он, — вздохнул председатель, повернулся к окну, и Витя увидел на его шее страшный белый шрам. — Если бы он… Гора б у нас у всех с плеч. Пропадет ведь парень. Матери передай: если объявится, письмо пришлет, пусть сразу мне скажет. Будем ему биографию исправлять. Злобы я на него, дурака, не имею.

— Спасибо, Матвей Иванович. — И у Вовки вдруг слезы закапали из глаз.

— Ну, ну, Володя! Надо быть мужчиной. И еще матери скажи: обувь и костюм тебе к школе справим колхозом. Пусть не волнуется.

Вовка опустил голову.

Резко, с перерывами зазвонил телефон.

— Идите, ребята, — сказал Матвей Иванович.

Мальчики медленно шли по пыльной дороге, к реке, которая золотом отливала под ослепительным солнцем.

Вовка хмурился, видно, стеснялся своих слез. Сказал:

— Он такой. Илья ему — посчитаемся, посчитаемся. Дурак несчастный. А Матвей Иваныч — «Я зла не помню». Мало какие люди зла не помнят.

— Вовка, а что у него на шее — шрам?

— С войны. Он батареей командовал. Под Ленинградом. И сам он из Ленинграда. Учителем был. К нам в эту… ну, в блокаду жена его приехала. С дочкой. Потом и сюда немцы пришли. Расстреляли их. Выдал кто-то, что жена командира. А он не знал. После войны за ними приехал. С тех пор и остался. Председателем выбрали. На могилу их цветы носит.

У Вити что-то мелко дрожало внутри, сами сжалась кулаки, и никогда раньше он не испытывал такой жгучей яростной ненависти к фашистам, которые много лет назад пришли на его землю.

Была вторая половина дня. Мальчики, утомленные солнцем и купанием, сидели в тени и смотрели, как к пристани причаливает катер, похожий издалека на белого жука.

И вот тогда к ним подъехал «газик», и из него вышли двое веселых крепких мужчин в белых рубашках и Матвей Иванович. Пришлось снова повторить рассказ о долговязом парне в полосатых плавках и темных очках.

14. Живут ли в церкви привидения

— Тебе известно, что в старой церкви живут привидения? — спросил Вовка у Вити, когда мальчики возвращались с реки домой.

— Я в привидения не верю, — ответил Витя.

— Не веришь? — ахнул Вовка. — Тогда пойдем сегодня вечером в церковь. Я знаю, как в нее можно пролезть.

— Пойдем, — сказал Витя. И вдруг испугался.

Кто его знает? Конечно, нет на свете никаких привидений. Выдумки все это… И все-таки… А что если есть одно на целом свете? И живет оно именно в той церкви.

Мальчики шли по теплой, прогретой солнцем дороге и невольно смотрели на церковь, которая стояла за деревней, на холме — ее темные купола четко рисовались на белесом небе.

— Вот что, — сказал Вовка и нахмурился. — В шесть часов — самое подходящее время — приходи к пруду и жди меня там. И пойдем.

— Куда, Вовка?

— Да ты что? Только договорились. В церковь, конечно. Витя подавил вздох. Делать нечего. Еще только не хватало, чтобы Вовка подумал, будто он трус.

— Договорились, — сказал Витя.

К пруду он пришел вовремя, а Вовки еще не было.

Пруд тоже за деревней, возле кладбища. А за кладбищем, на холме — церковь.

Пруд большой, заросший по берегам кустарником. Кое-где стоят деревья. Еще здесь много вывороченных пней с узловатыми корнями. Издалека они похожи на чудовищ. Раньше, говорят, окружал пруд барский парк, в котором стоял помещичий дом с колоннами. Во время революции дом сожгли крестьяне, а парк вырубили почему-то. И остался один пруд.

Витя сидел на берегу и смотрел в прозрачную, коричневатую воду: было видно все дно. Под водой шла таинственная жизнь: дно покрыто водорослями, ворохами прошлогодних листьев, образовались там свои маленькие горы, и между ними, дергая лапками, плавают жуки-плывунцы. Потом Витя стал наблюдать, весь сгорая от любопытства, как два тритона медленно, величаво проплыли между листьями, которые в воде стояли ребром, ткнулись носами, и Витя даже не заметил, как тритоны сгинули.

В лучах солнца, в черной глубине, неожиданно заиграло серебро. «Рыбы! — догадался Витя. — Наверно, большие».

По поверхности пруда плавали водомерки. Вот сделает водомерка стремительный рывок и замрет, а от нее идут медленные круги. Витя знает, что у водомерок на лапках подушечки с воздухом, поэтому они так легко плавают. Сыплются в пруд листья с берез, весь он вздрагивает, шевелится, со дна поднимаются пузыри.

Вите начало казаться, что он сам живет в этом пруду и понимает язык и обычаи всех его обитателей.

Недавно Витя прочитал книжку о том, как началась жизнь на земле. Оказывается, она началась в воде, в океане, а потом на берег вылезли огромные первобытные тритоны и стали жить на суше, потому что им понравилось солнышко.

Солнце клонилось за кладбищенские деревья, его косые лучи дробились на поверхности пруда, в воде играли веселые зайчики; кричали грачи в своих темных гнездах. А Вовки все не было.

«Интересно, поймают воров или нет?»

Витя всматривается в заросли кустарников, и видит под разлапистыми ветками вороха украденных вещей, приемники «Урал» и ящик с бутылками водки. А около ящика сидят двое: долговязый парень в полосатых плавках и черных очках (у него еще широкий кожаный пояс, как у ковбоев, и за поясом длинная финка) и какой-то тип в фетровой шляпе — Вите видна только его широкая спина.