Мегрэ в суде присяжных - Жорж Сименон

В расследовании, произведенном весной, отмечалось, что Меран не пьяница, употребляет немного вина за едой и иногда летом выпивает кружку пива.

Меран шел пешком до улицы Рокет и не оборачивался, чтобы узнать, следят ли за ним. Дойдя до своего магазина, он на минуту задержался перед закрытыми ставнями и, не заходя внутрь, свернул во двор и открыл ключом застекленную мастерскую.

Он довольно долго стоял, ничего не делая, посматривая на развешенные по стенам инструменты и рамки, лежащие в углу доски и стружки. Пол дверь просочилась вода и образовала на цементном полу небольшую лужицу.

Меран открыл дверцу печурки, подбросил в нее мелкие щепки и остаток угольных брикетов, но в тот момент, когда собирался чиркнуть спичкой, передумал и, выйдя из мастерской, закрыл за собой дверь.

Он шел долго, снова без определенной цели. На плошали Республики он снова вошел в бар, выпил еще рюмку коньяку, пока официант смотрел на него с таким видом, будто спрашивал себя, где он видел это лицо.

Обратил ли на него внимание Меран? Два или три прохожих также обернулись ему вслед, потому что утром под крупными заголовками Гастон Меран оправдан, его фотография была напечатана в газетах.

Этот заголовок, эту фотографию он мог заметить во многих киосках, но не полюбопытствовал купить газету. Меран сел в автобус, минут через двадцать вышел на площади Пигаль и направился к улице Виктор-Массэ.

Он остановился перед домом с вывеской «Гостиница „Аев“ — меблированные комнаты», принадлежавшим Николя Кажу, и долго, пристально рассматривал фасад. Потом, когда он снова, двинулся в путь, видимо, желая вернуться к Большим бульварам, походка его была нерешительной. Он иногда задерживался на перекрестках, как если бы все еще не знал, куда идти. По дороге Меран купил себе пачку сигарет.

По улице Монмартр он достиг Рынка, и инспектор чуть было не упустил его в толпе. В Шатле Меран также одним махом выпил третью рюмку коньяку и, наконец, добрался до набережной Орфевр.

Теперь, когда совсем рассвело, желтоватый туман стал менее густым. Мегрэ у себя в кабинете по телефону принял донесение инспектора Дюпе, продолжавшего вести наблюдение на бульваре Шаронн.

— Жена поднялась без десяти восемь. Я видел, как она раздвинула шторы, открыла окно и выглянула на улицу. Похоже на то, что она высматривала мужа. Возможно, не слышала, как он ушел, и удивилась, что его нет лома. Кажется, патрон, она меня заметила.

— Неважно. Если она тоже выйдет, старайся ее не прозевать. На набережной Гастон Меран заколебался, он смотрел на окна уголовной полиции так же, как только что смотрел на окна отеля с меблированными комнатами. В половине десятого Меран направился к мосту Сен-Мишель, собрался перейти через него, но вернулся назад и, миновав часового, вошел под своды здания. Казалось, помещение ему знакомо. Видно было, как он медленно поднимается по серой лестнице и останавливается не для того, чтобы перевести дух, а потому, что продолжает колебаться.

— Патрон, он идет, — предупредил по телефону инспектор Барон из кабинета на первом этаже.

И Мегрэ повторил находящемуся у него Жанвье:

— Он идет.

Они прождали долго. Меран все еще в нерешительности бродил по коридору, подходил к двери, собирался постучать, не дожидаясь, пока о нем доложат.

— Кого вы ищете? — спросил его старый Жозеф, бывший судебный исполнитель.

— Я хотел бы переговорить с комиссаром Мегрэ.

— Пройдите сюда. Заполните бланк.

Держа в руке карандаш, Меран как будто опять собрался уйти, но вышедший из кабинета Жанвье спросил:

— Вы к комиссару? Пройдемте со мной.

Все происходившее, вероятно, казалось Мерану кошмаром. У него было лицо человека, проведшего бессонную ночь, глаза покраснели.

От него несло табаком и спиртом. Однако пьяным он не был. Меран последовал за Жанвье. Тот открыл дверь, пропустил его перед собой и прикрыл ее, не заходя в кабинет.

Мегрэ сидел за столом, по виду погруженный в чтение какого-то дела. Некоторое время он не поднимал голову, а затем, взглянув на посетителя, проговорил вполголоса, без всякого удивления:

— Одну минуту.

Он что-то надписал сначала на одном документе, потом на другом, рассеянно пробормотав:

— Присядьте, пожалуйста.

Меран не сел, он стоял неподвижно. Наконец, не выдержав, спросил:

— Вы, может, думаете, я благодарить вас пришел?

Его голос звучал не совсем естественно. Меран был простужен, говорил в нос, но бодрился и пытался даже иронизировать.

— Присядьте, — повторил Мегрэ, не глядя на него. На этот раз Меран, сделав три шага вперед, ухватился за спинку обитого плюшем стула.

— Вы поступили так, чтобы спасти меня?

Комиссар невозмутимо оглядел его с головы до ног.

— У вас утомленный вил, Меран.

— Речь не обо мне, а о том, что вы вчера сделали. Он говорил глухо, как бы сдерживая гнев.

— Я пришел сказать, что не верю вам. Вы солгали, как врали все остальные. По мне, лучше бы сидеть в тюрьме. Вы совершили подлость.

Действовал ли на него возбуждающе алкоголь? Возможно. Однако пьяным он действительно не был и произносимые фразы, очевидно, не раз повторял про себя в течение ночи.

— Садитесь.

Наконец Меран нехотя сел, будто чуял какую-то западню.

— Можете курить.

Из протеста, не желая ни в чем быть обязанным комиссару, он не закурил, хотя ему и хотелось. Руки у него дрожали.

— Людей, которые зависят от полиции, легко заставить говорить все, что вам понадобится.

Ясно, он намекал на Николя Кажу, содержателя дома свиданий, и горничную.

Мегрэ медленно раскуривал трубку и ждал.

— Вам, как и мне, известно, что все это ложь. От волнения его лицо покрылось капельками пота. Мегрэ заговорил:

— Так вы утверждаете, что убили вашу тетку и Сесиль Перрен?

— Вы же знаете, что нет.

— Еще не знаю, хотя убежден, что вы этого не сделали. А как вы думаете, почему?

Пораженный Меран не нашелся что ответить.

— На бульваре Шаронн, в доме, где вы живете, много ребятишек, не так ли?

Меран машинально произнес:

— Да.

— Вам слышно, как они бегают вниз и вверх по лестнице? Бывает, что, вернувшись из школы, ребята там играют. Вы разговаривали с ними иногда?

— Да. Я их знаю.

— Хотя у вас нет детей, вам известно, в котором часу в школе кончаются уроки. Это обстоятельство и поразило меня в самом начале расследования. Сесиль Перрен ходила в детский сад. Леонтина Фаверж забирала ее оттуда ежедневно, кроме четверга, в четыре часа дня. Значит, дб четырех часов ваша тетка оставалась в квартире одна.

Меран старался понять ход его мыслей.

— Итак, двадцать восьмого февраля у вас истекал срок крупного платежа. Возможно, в прошлый раз, когда вы занимали у нее деньги, Леонтина Фаверж заявила, что больше не будет давать вам в долг. Допуская, что вы задумали убить ее, чтобы похитить деньги и ценные бумаги из китайской вазы…

— Я не убивал ее.

— Дайте мне закончить. Так вот. Если у вас возник такой план, какой смысл был вам приходить на улицу Манюэль после четырех часов и убивать двух человек вместо одного. Преступники, за исключением лиц определенной категории, лишь в крайнем случае нападают на детей.

Глаза Мерана затуманились. Казалось, он вот-вот расплачется.

— Тот, кто убил Леонтину Фаверж и девочку, либо не знал о существовании ребенка, либо был вынужден совершить преступление именно после четырех часов. Ведь если он знал о содержимом вазы и шкатулки с бумагами, значит, знал и о присутствии Сесили Перрен в квартире.

— Куда вы клоните?

— Закурите!

Меран повиновался, недоверчиво посматривая на Мегрэ, но в его взгляде уже не было прежней озлобленности.

— Ну-с, давайте продолжим. Убийца осведомлен, что вы должны прийти к шести часам на улицу Манюэль. Ему также известно — газеты об этом достаточно пишут, — что в большинстве случаев судебные медики могут с точностью от одного до двух часов определить время смерти.

— Никто не знал, что…

Голос Мерана также изменился. Взгляд его теперь избегал комиссара.

— Совершив преступление около пяти часов, убийца был почти уверен, что заподозрят вас. Он не мог предвидеть, что к вам в мастерскую придет к шести часам заказчик. Впрочем, учитель музыки официально свои показания не подтвердил, поскольку сомневался в дате.

— Никто не знал, что… — механически повторял Меран. Внезапно Мегрэ переменил тему разговора.

— Вы знакомы со своими соседями на бульваре Шаронн?

— Только здороваюсь с ними на лестнице.

— Они никогда не заходят к вам хотя бы выпить чашечку кофе, и вы не бываете у них? Вы ни с кем не поддерживаете более или менее приятельских отношений?

— Нет.

— Следовательно, соседям ничего не было известно о вашей тете?

— Теперь известно.