Чисто царское убийство - Андрей Гончаров

– Под ангела Божия косить будешь? – с ухмылкой осведомился Углов.

– Ни под кого я косить не собираюсь, – отвечал Ваня. – Но кое-что потаенное о князе узнаю, страху на него нагоню. А уж как ты всем этим воспользуешься – твое дело.

Князь Василий Владимирович Долгоруков был вторым полковником Преображенского полка и квартировал за Литейным проспектом. К концу восемнадцатого века этот район станет одним из лучших в городе. Здесь будет возведен знаменитый Таврический дворец, окруженный великолепным садом. Пока же эти места были застроены разномастными домами в один и два этажа, в которых размещались преображенские солдаты и офицеры с семьями.

Князь Василий в соответствии со своим статусом занимал целый такой особняк. Хотя тот, конечно, не шел ни в какое сравнение с дворцом сиятельного князя Меншикова. Посетители ощутили разницу сразу же, едва вошли в вестибюль скромных размеров с низким потолком.

Слуга в ливрее спросил, как доложить о гостях хозяину особняка.

– Скажи, барон Кирилл Углов с помощником прибыли по именному повелению канцлера графа Головкина, – надменно произнес надворный советник.

Когда слуга удалился, Ваня тихо спросил руководителя группы:

– Чего это ты вдруг решил титул присвоить? Разоблачить ведь могут.

– Князь Василий только в прошлом году из ссылки вернулся, – так же тихо ответил Углов. – В Петербурге он пока не всех знает. Так что вряд ли удивится новому барону. А мне титул для важности нужен. Так разговор легче пойдет. Потому я и сказал, что мы с тобой от канцлера, а не от Меншикова. Теперь хозяин нас в приемной мурыжить точно не будет.

Надворный советник оказался прав. Едва он договорил последнюю фразу, как вернулся слуга и пригласил визитеров в гостиную.

Здесь их встретил князь Василий, высокий человек пятидесяти с лишним лет, с суровым, даже злым выражением лица.

– Здравствуйте, государи мои, – сказал он. – Кто из вас барон Углов, прибывший по повелению канцлера Гаврилы Ивановича?

– Это я, – сказал Кирилл, поклонившись. – Со мной помощник, дворянский сын Иван.

– Прошу садиться, – сказал хозяин, даже не делая попытки улыбнуться и показывая, что гостям он вовсе не рад. – Что за дело ко мне есть у посланника графа Головкина?

Углов ответил не сразу. Он сел в кресло, осмотрелся. Надворный советник всячески демонстрировал, что никуда не спешит и готовится к долгому разговору – в противовес хозяину дома, который, наоборот, подчеркивал, что занят и хочет завершить беседу поскорее. Гость медлил намеренно. Он старался вывести князя Василия из равновесия, хотел, чтобы тот сорвался и выдал себя.

Наконец-то Кирилл решил, что этакой паузы будет достаточно, и заговорил:

– Дело мое весьма важное, государево. Повеление у меня от канцлера, но я имел беседу о своем поручении с императрицей Екатериной Алексеевной и получил от нее высочайшее соизволение. Суть же вот какова. Канцлеру Гавриле Ивановичу, как и другим людям, приближенным к престолу, стало ведомо, что государь наш Петр Алексеевич умер не своей смертью, а скончался от рук злодеев. Мы с Иваном должны этих убийц разыскать и уличить.

– Да что ты такое говоришь?! – в волнении воскликнул Долгоруков. – Не может того быть! Доктора сказывали, что царь своей смертью умер, от горячки!

– Точно так, от горячки, – подтвердил Углов. – Только недуг этот не мог бы царя одолеть, кабы не яд. Государь Петр Алексеевич как раз на поправку пошел, когда отрава, даденная ему злодейской рукой, усилила действие болезни. В этом нет никаких сомнений. Я уже и с доктором Блюментростом об этом предмете беседовал. Он подтвердил, что смерть императора не была естественной. Мало того, я тебе, князь, и другое скажу. Мы даже знаем, кто царю отраву поднес. Ведомо мне и то, каким образом это было сделано и что за яд убил славного императора Петра. Все это я уже сейчас мог бы доложить канцлеру. Но мне хочется, чтобы ты, князь, добавил что-то от себя. По-моему, тебе есть что рассказать.

– Что?! – вскричал князь Василий и вскочил столь стремительно, что уронил кресло. – Да как ты смеешь?! Что твои слова означать должны? Так это я царя Петра отравил? Да кто ты таков, чтобы мне такие хулы говорить?!

Именно на такую реакцию собеседника Углов и рассчитывал. Теперь нужно было только поддерживать в князе кипение гнева. Тогда его признание будет получено. Поэтому надворный советник не выказал ни малейшего волнения при виде хозяина дома, вскочившего на ноги.

Он совершенно спокойно отвечал:

– Кто я таков, ты, князь, уже слышал. Ежели моих слов тебе мало, то спроси у графа Головкина, светлейшего князя Меншикова или у самой матушки императрицы. Что ты так всполошился-то, Василий Владимирович? Разве я говорил, что это ты царя Петра отравил? Вовсе нет. Ты лично такое заявил. Самого себя, можно сказать, выдал. Осталось только изложить подробности злодейства, учиненного тобой. Как именно ты его осуществил? Кто конфекты отравленные делал и передавал?

Князь Долгоруков еще несколько секунд стоял столбом посреди гостиной. Как видно, он боролся с желанием выхватить шпагу да заколоть обидчика. Желваки так и перекатывались у него на лице.

Но князь Василий все-таки справился с приступом гнева, сел в кресло, надменно взглянул на Углова и произнес:

– Теперь я вижу, кто интригу против меня затеял. Как произнес ты имя светлейшего князя Александра Даниловича, я сразу все понял. Он это, больше некому! Мстит мне за то, что я воровство его перед царем Петром разоблачил. Тому уж десять лет минуло, а светлейший князь все забыть не может. Вот и послал тебя, чтобы напраслину на меня возвести. Но я тебе, сударь, так отвечу: все это одни лишь наветы. Никаких конфект я не делал и ничего про такое злодейство не слышал. Так буду и впредь говорить, хотя бы и под пыткой. А более мне сказать нечего. – Василий Долгоруков замолчал.

Гостям из будущего было видно, что он действительно высказал все, что хотел, и на этой позиции будет стоять твердо.

Углов искоса взглянул на Ваню. Дескать, что скажешь? Правду говорил князь Василий или нет?

Ваня был бледен, кулаки крепко сжаты, глаза невидяще смотрели куда-то в угол гостиной.

Внезапно он заговорил, причем не своим обычным голосом, слегка глуховатым, а каким-то чужим, звонким и резким:

– Напрасно, князь, ты коришь себя за смерть брата своего Юрия! Вины твоей в том нет. Ты не мог знать, что бунтовщики перейдут Дон и нападут на батальон, которым Юрий командовал. С тех пор много лет прошло, а ты все казнишь себя, и сердце твое кровью обливается. Напрасно!

При первых же словах Ивана Полушкина лицо князя Василия изменилось. Он с испугом глядел на человека, говорившего все это, бледнел на глазах, хотел что-то ответить, открыл было рот, но слова не шли.

Меж тем Ваня продолжал:

– Вижу и другое, что тебя мучает. Это преступная страсть твоя к жене твоего подчиненного, батальонного командира. Ничего не можешь ты с собой поделать, все думаешь, как бы отослать майора, мужа Натальи, или же погубить его, чтобы женщина осталась одна и досталась тебе. Судьба ее троих детей тебя не волнует – важна только твоя похоть!

Вся кровь отлила от лица князя Василия, оно сделалось белее мела.

Однако он все-таки смог справиться с волнением, которое мешало ему говорить, и глухо произнес:

– Откуда ты все это знаешь?! Кто ты?

– Я – тот, кто видит скрытое, – совершенно серьезно отвечал Ваня. – Невозможно спрятать что-то от моего взора. Это дано мне свыше. Сейчас я узнаю и о твоих мыслях касательно царя Петра. Но лучше будет, если ты сам скажешь. Право, князь, не молчи, облегчи душу! Ведь видишь, что от меня ничего нельзя утаить!

– Ладно, пусть! – вскричал Долгоруков. – Я скажу! Да, я таил зло против царя Петра. Велика была моя обида на неправедное гонение, которое он учинил. Шесть лет меня в Соликамске держал, в ссылке, словно вора или душегуба какого! За то не любил я его. А еще за гневность, всем известную, за всякую неправду. Катерину, ливонку, которая стала ныне русской императрицей, тоже не почитаю. Но в смерти царя я неповинен! Гляди мне в душу, человек праведный! Увидишь: обида там есть, а заговора нет. Так ли? – Он со страхом и с надеждой взглянул на Ваню.

Тот некоторое время медлил, словно проверяя себя, потом сказал:

– Так. Зла царю ты не делал.

Василий Долгоруков глубоко вздохнул, откинулся в кресле. Глаза его были закрыты, грудь судорожно вздымалась. Видно было, что разговор с праведным человеком дался ему ой как нелегко.

Однако Ваня не считал эту задушевную беседу законченной.

– Да, ты царю зла не делал, – повторил он. – Тогда скажи, князь, а кто мог отравить императора Петра Алексеевича? Ты ведь всех знаешь, кто царя окружал. Тебе ведомо, кто из них чего стоит. Да и человек ты наблюдательный, все подмечаешь. Вот и скажи, кто мог царю отраву поднести?