Спящие красавицы - Стивен Кинг

Он точно знал, что Эсси не представляет угрозы, но он был старым лисом, а с избытком уверенности старым лисом не стать. Таковым становятся благодаря осмотрительности и предприимчивости, спариваясь как можно чаще, но избегая постоянства, никогда не пересекая дорогу при дневном свете и зарываясь как можно глубже в добрый мягкий суглинок.

Однако этим утром он мог особо не осторожничать. Поведение Эсси целиком и полностью укладывалось в привычные рамки. Вытащив из тележки мешки и различные загадочные предметы, она сообщила стекляшкам, что мамочке нужно немного вздремнуть. «Не дурачьтесь, девочки», – предупредила Эсси, залезла под навес и легла на кучу чехлов для перевозки мебели, которая служила ей матрасом, при этом ее голова оказалась за пределами навеса.

Пока Эсси засыпала, лис молчаливо оскалился на верхнюю половину мужского манекена, которую бомжиха поставила на листья у навеса, но манекен никак не отреагировал. Вероятно, был таким же дохлым, как зеленое стекло. Лис грыз лапу и ждал.

Скоро дыхание старой женщины обрело ритм сна: после каждого глубокого вдоха следовал свистящий выдох. Лис неторопливо поднялся с комптонии и сделал несколько шагов к навесу. Ему требовалось точно просчитать, каковы намерения манекена, или убедиться в полном их отсутствии. Лис оскалился шире. Манекен не отреагировал и на это. Да, определенно дохлый.

Лис подошел к навесу поближе и остановился. Что-то белое появлялось на голове спящей женщины, какие-то белые нити, вроде паутины. Поднимались со щек, расправлялись, прилипали к коже, покрывая ее. Новые нити вытягивались из тех, что уже лежали, быстро формируя маску, которая сначала закрыла лицо, а потом и всю голову. В сумраке навеса кружили мотыльки.

Лис отступил на несколько шагов, принюхался. Ему не нравились эти белые нити. Они точно были живые, но с такой живностью он еще не сталкивался. Даже на расстоянии от этой белизны шел сильный запах, который тревожил лиса: в нем смешивались плоть и кровь, разум и голод, а еще пахло глубокой-преглубокой землей, норой всех лисьих нор. И кто спал в этой великой норе? Не лис, насчет этого двух мнений быть не могло.

Принюхивание перешло в скулеж, лис развернулся и потрусил на запад. Уловил новые звуки – кто-то шел по лесу следом за ним – и помчался со всех лап.

После того как он помог Оскару Сильверу предать завернутую в потертое махровое полотенце Какао земле, Фрэнк проехал два коротких квартала до дома 51 по Смит-лейн, за который продолжал выплачивать ипотеку и в котором, после их с Элейн разрыва, жили только она и их двенадцатилетняя дочь.

Еще два года назад, пока бюджет штата это позволял, Элейн была социальным работником, но теперь работала на полставки в одном из магазинов благотворительной организации «Гудвилл» и была волонтером на двух продуктовых складах и в Центре планирования семьи в Мейлоке. Плюс заключался в том, что отпала необходимость нанимать человека, который присматривал бы за Наной. Когда заканчивался учебный день, никто не возражал, если Нана находилась в магазине с матерью. Минус состоял в другом: они могли лишиться дома.

Фрэнка это тревожило больше, чем Элейн. Собственно, ее это, похоже, совершенно не тревожило. Она, конечно, все отрицала, но Фрэнк подозревал, что она рассчитывала использовать продажу дома как предлог для переезда в другой регион, возможно, в Пенсильванию, где проживала ее сестра. Если бы это произошло, Фрэнк виделся бы с дочерью не раз в две недели по выходным, а раз в два месяца, в лучшем случае.

За исключением этих гостевых дней он всеми силами старался избегать дома. А если удавалось договориться с Элейн, чтобы та привезла дочь к нему, предпочитал этот вариант. Воспоминания, связанные с домом, рвали душу: чувство несправедливости и неудачи, заделанная дыра в стене на кухне. Фрэнк чувствовал, что его обманом вышвырнули из собственной жизни, лучшая часть которой прошла именно в доме 51 по Смит-лейн, аккуратном, простеньком фермерском доме с уткой на почтовом ящике, которую нарисовала его дочь.

Однако из-за зеленого «мерседеса» визит стал неизбежным.

Сворачивая к тротуару, он заметил Нану, рисовавшую мелом на подъездной дорожке. Этим обычно занимались дети помладше, но у его дочери открылся талант к рисованию. В прошлом учебном году она получила второй приз на конкурсе закладок, который провела местная библиотека. Нана нарисовала «стаю» книг, летящих, как птицы, на фоне облаков. Фрэнк заказал для рисунка рамку и поставил в своем кабинете. Он все время на него смотрел. Это же прекрасно – книги, летящие в воображении маленькой девочки.

Нана сидела, скрестив ноги, в солнечном свете, подсунув под попу автомобильную шину и разложив веером радугу мелков. Помимо художественного дара, а может, именно благодаря ему, Нана умела везде устраиваться поудобнее. Она была неторопливым, мечтательным ребенком, скорее в отца, чем в энергичную мать, которая никогда не ходила вокруг да около, а сразу брала быка за рога.

Фрэнк наклонился, распахнул дверцу пикапа.

– Эй, Ясноглазка. Подойди сюда.

Она прищурилась, глядя на него.

– Папуля?

– Насколько мне известно, да. – Он старательно улыбнулся. – Пожалуйста, подойди.

– Прямо сейчас? – Она уже смотрела на свой рисунок.

– Да. Немедленно. – Фрэнк глубоко вдохнул.

Он начал, как выражалась Элейн, «заводиться», только когда собрался уезжать от судьи. То есть начал выходить из себя. Но с ним такое случалось крайне редко, что бы она ни думала. А сегодня? Поначалу все было хорошо. Потом, сделав пять шагов по лужайке Оскара Сильвера, он словно задел невидимый переключатель. Иногда такое происходило. Как в тот вечер, когда Элейн достала его из-за криков на родительском собрании и он пробил дыру в стене. Нана убежала наверх, плача, не понимая, что иногда ты бьешь что-то, чтобы не ударить кого-то. Или эта история с Фрицем Мишемом, когда он действительно отчасти потерял контроль над собой. Но Мишем получил по заслугам. Любой, кто делает такое с животным, заслуживает наказания.

На месте кошки мог оказаться мой ребенок, подумал он, шагая по траве. А потом – бум! Словно время – шнурок, и его следующий отрезок, до того момента, как он сел за руль, завязался в тугой узел. Потому что внезапно он оказался за рулем, по пути к своему дому на Смит-лейн, но не мог вспомнить, как пересекал тротуар и залезал в кабину. Его ладони вспотели, щеки раскраснелись, и думал он только, что на месте кошки мог оказаться его ребенок, только это была не мысль, а, скорее, мигающее послание на светодиодном экране:

недосмотр недосмотр недосмотр

мой ребенок мой ребенок мой ребенок

Нана не спеша положила пурпурный мелок на пустое место между оранжевым и зеленым. Поднялась с автомобильной шины, постояла пару секунд, отряхивая цветастые желтые шорты и задумчиво потирая перепачканные мелом подушечки пальцев.

– Милая. – Фрэнк едва сдерживался, чтобы не перейти на крик. Потому что, смотрите сами, она прямо здесь, на подъездной дорожке, где какой-то пьяный говнюк на дорогом автомобиле мог ее раздавить!

мой ребенок мой ребенок мой ребенок

Нана шагнула к нему, остановилась, вновь посмотрела на пальцы с очевидным недовольством.

– Нана! – Фрэнк все еще перегибался через консоль. Он хлопнул по пассажирскому сиденью. Сильно. – Сядь сюда!

Девочка вскинула голову, на лице отразился испуг, словно ее внезапно разбудил раскат грома. Волоча ноги, она двинулась к пикапу, а когда добралась до распахнутой дверцы, Фрэнк схватил ее за футболку на груди и потянул к себе.

– Эй! Ты растянешь мою футболку! – воскликнула Нана.

– Не важно, – ответил Фрэнк. – Твоя футболка – ерунда. Я скажу тебе, что не ерунда, поэтому слушай внимательно. Кто ездит на зеленом «мерседесе»? В каком он живет доме?

– Что? – Нана пыталась оторвать его пальцы от своей футболки. – О чем ты говоришь? Ты порвешь мне футболку!

– Ты меня слышишь? Забудь про эту гребаную футболку! – Слова сорвались с губ, и он сразу об этом пожалел, но при этом ощутил удовлетворенность, потому что ее взгляд сместился с футболки на его лицо. Наконец-то она обратила на него внимание. Нана моргнула, глубоко вдохнула. – Ну вот, а теперь, когда твоя голова не витает в облаках, давай во всем разберемся. Ты говорила мне о человеке, в дом которого завозишь газету. Он ездит на зеленом «мерседесе». Как его зовут? В каком он живет доме?

– Имени не помню. Извини, папуля. – Нана прикусила нижнюю губу. – Он живет рядом с домом, перед которым большой флаг. У него забор. На Бриаре. Вершина холма.

– Ладно. – Фрэнк отпустил футболку.

Нана не шевельнулась.

– Ты перестал злиться?

– Милая, я не злился. – Она молчала. – Хорошо, злился. Немного. Но не на тебя.

Дочь не смотрела на него. Вновь терла свои чертовы пальцы. Он ее любил, она была ему дороже всех на свете, но иногда у него возникали сомнения, а в реальном ли мире она живет?