Горький мед. Гренландская кукла. Кодекс смерти. Девятый принцип. Перст Касандры - Герт Нюгордсхауг

— Дорогого, — ответил Фредрик. — И потемнее.

Парень малость опешил, но ничего не сказал. На минуту исчез, затем появился с бутылкой в руках.

— Годится? — Он вопросительно посмотрел на Фредрика, и тот кивнул.

Вино было марки «Шато Павье» 1970. «Премьер Гран Крю Клас». Богатый насыщенный букет, легкий привкус вишни и меда. И немножко — грибов. Темно-красного цвета, с коричневым отливом у краев бокала. Пригубив, Фредрик затем сделал несколько больших глотков. После каждого глотка пофыркивал, словно поросенок, учуявший трюфели.

И ничего-то он не учуял…

На стенах были развешаны картины известного французского художника Мишеля Пуртейрона. Бледные краски не очень смотрелись в темном баре. На столике у выхода стоял поднос с сент-эмильонскими миндальными пирожными. Они были сладкие и липкие; съев одно, Фредрик больше уже не захотел. Через стеклянное окошко в двери было видно улицу.

Два туриста заглянули внутрь, но пустынное темное помещение не привлекло их. Фредрик снова перешел на маленькие глотки и вскоре ополовинил бутылку. Зачем он сидит здесь? Чтобы уйти от наблюдения? Возможно. К тому же атмосфера этого бара вполне отвечала его настроению.

Внезапно рука с бокалом застыла в воздухе. Глоток вина, который он смаковал, брызнул струйкой изо рта на пол. За окошком в двери возникло лицо — гротескное лицо, искаженное не то болью, не то яростью, и глаза смотрели прямо на Фредрика! Он почувствовал, как у него волосы поднимаются дыбом.

Это не было лицо нормального человека.

Тут же оно пропало. Фредрик метнулся к двери и выглянул наружу. Никого. Ни справа, ни слева.

Улица была пуста.

5

Он сидел на стуле в своем номере и мерз.

Лицо, дьявольское лицо…

Было выпито уже четыре стакана воды. Закрывая глаза, Фредрик снова видел перед собой это лицо. Землисто-серое, с бурыми кругами под глазами, с оскаленными в злобной и болезненной гримасе зубами. Чье это лицо? Человек с таким лицом никак не может оставаться незамеченным другими.

Но улица была пуста. Он слышал шаги? Да, слышал — торопливые легкие шаги. Неизвестный мог юркнуть в подъезд. Неизвестный мог испариться. Не все ли равно.

Какими же ресурсами, какими возможностями располагают его враги! Им явно известен каждый его шаг. Может, они ясновидящие?

Сейчас бы Тоба сюда. С его глубокомысленными и загадочными объяснениями. «Душа человека, — сказал бы он, — душа умеет вызывать потребные ей образы. Но из этого далеко не следует, что такие образы будут одобрены сознанием». Что-нибудь в этом роде.

Фредрик справился с ознобом и попытался мыслить реалистически. Все объясняется очень просто. Вокруг площади и места, где расположена его гостиница, есть десятки окон с видом на окружающее. Превосходные посты наблюдения. Вооружась биноклями, они, несомненно, могут также следить за его походами в замки. «Они». Их много? Не Рука, а Руки?

Лицо. Способное вызвать страх. Возможно, не обошлось без грима; проще простого намалевать жуткую рожу. Вызвать страх… Теперь они решили запугать его. С какой целью?

Пусть только не думают, что его можно испугать гримом. Пусть не думают, что его, Пилигрима, так легко сломать. За свои тридцать два года он кое-что повидал. К тому же на завтрашний вечер у него назначена важная встреча с очень милой девушкой, и на эту встречу он намерен явиться не только живьем, но и в хорошем настроении! Давно уже, слишком давно Фредрик Дрюм не приглашал отобедать девушек.

Он представил себе Женевьеву Бриссо, и настроение сразу улучшилось.

Фредрик запер дверь номера изнутри. Устроился поудобнее у письменного стола и достал все записи, касающиеся линейного письма Б. Заставил себя сосредоточиться на письменах и толкованиях. Фотографии древних глиняных плиток помогли умерить терзавшее душу чувство страха. Волнующие ветры истории ласкали его слух.

Другие в таких случаях прибегают к транквилизаторам.

Его последнее толкование плитки Пи Та 641 выглядело интересно. Речь явно шла о чем-то, что входило в меню минойцев. Можно ли допустить, что Кносс был не просто усыпальницей, что мертвые служили пищей? Что их выдерживали в огромных кувшинах, как в бродильных чанах? Если взять его толкование знаков группы Т, получалось следующее:

«В третьем кувшине две девушки, две жертвы быка

в кувшине они будут созревать, сжимаясь

из меньшего кувшина немного масла (добавляется?)

в кувшине (пифос 3) хорошая пища человек».

Минойцы вполне могли быть людоедами. Каннибализм мог быть важной составной частью их религии. По правде говоря, довольно-таки рафинированный вид каннибализма…

Рассматривая тексты на других плитках, Фредрик представлял себе возможный ход ритуала. Жрецы выводят на открытую площадь белого быка. Отобранных для жертвоприношения двух девушек выталкивают туда же. Лица девушек покрыты белой пудрой, из одежды на них лишь тонкое льняное платье. Они беззащитны. Бык поддевает несчастных на острые рога и подбрасывает вверх. Смертельно раненных, обливающихся кровью, их запихивают в кувшин, который затем наполняют специальным маслом. После чего кувшин переносят в особое помещение для длительной выдержки. Когда приходит время, тела извлекают, скелет очищают от мяса и возвращают в кувшин. Мясо потребляют в связи с какими-то празднествами. Возможно, религиозными.

Жуткий рецепт. Не для норвежских ресторанов.

Фредрик был удовлетворен своим толкованием. С его ключами получалось что-то вразумительное. Серьезных ошибок быть не должно. Разве что в отдельных слогах, коротких словечках. Однако даже самые незначительные хождения могли исказить смысл. Педант Фредрик Дрюм не терпел неопределенности в математических формулах. Он стремился к однозначным ответам.

Фредрик приложил все возможные толкования знаков Т к различным текстам, в том числе написанных линейным А, кое в чем сходным с письмом Б. Отбросил два старых ключа.

За этим занятием время шло быстро. Наступил вечер. На ужин у Фредрика был припасен французский длинный батон, который он запил водой.

Мир и покой. Если бы… Тихий белый южнофранцузский городок, где кульминацию суток составляли горячие дискуссии о пустяках, где можно было спокойно наслаждаться хорошей пищей и добрым вином, где почтенный возраст средневековой церкви осенял все поступки, где можно было сосредоточенно размышлять перед пламенем стеариновой свечи, посылая добрые пожелания родным и близким. И где октябрьская ночь накрывала мягким одеялом людей и виноградную лозу.

Сколько времени пройдет, прежде чем Сент-Эмильон снова станет таким? Фредрик выключил свет и раздвинул занавески. Не хотел, чтобы кто-нибудь видел, как он стоит у окна, рассматривая город. Прямо перед ним темнело здание церкви. Высокая башня с силой вонзалась в небо.

На главной площади сейчас ни души. Кафе закрывалось рано. Он решил посчитать окна, из которых можно было видеть гостиницу, главный вход, окно его номера. Их оказалось слишком много, и он сдался. Ряды домов выстроились на склонах друг над другом.

Фредрик разделся, не включая свет. Подошел к кровати и забрался под одеяло. Напоследок с сожалением подумал о недопитой бутылке «Шато Павье» и о глотке, который выплюнул на пол бара.

Шел дождь. Стоя у окна, Фредрик провожал взглядом струи первого осеннего дождя. Унылое зрелище утвердило его в решении, которое он принял, проснувшись: провести весь этот день в номере в полной праздности, разве что немного посидеть над письмом Б.

Тем не менее сразу после завтрака, который ему, как обычно, принесли в номер, он сходил в лавку на углу. Надо же чем-то скрасить затворничество, купить что-нибудь вкусненькое из продукции французских кулинаров.

Фредрик взял баночку гусиного паштета. Банку лучшего меда. Две жареные утиные ноги. Баночку маслин. Масло, французский батон. И наконец выбрал из выстроенных на полке бутылок «Шато Озон» 1978. Не самая дешевая марка.

Быстро, но не забывая о бдительности, вышел из лавки, поднялся вверх по короткой улочке, пересек маленькую площадь перед церковью и пошел в гостиницу.

— Унылая погода, — посетовал портье.

— Что верно, то верно, — отозвался Фредрик, думая с облегчением, что теперь он в безопасности.

Они напугали его? Что уж скрывать, не без этого, а еще он стремился избежать осложнений, которые могли сорвать желанную встречу с Женевьевой.

Фредрик почистил звездный кристалл. Ополоснул его горячей водой из крана в ванной и вытер свежим полотенцем. Звезда переливалась сотнями оттенков. Преломляясь в призмах ее лучей, свет создавал поразительные гаммы. В южной Америке было много зеленых бликов, здесь преобладали красные. Он давно приметил, что у каждого места свой спектр. Миллионы и миллиарды частиц света — фотоны бомбардируют отполированные грани. Преломление делает их видимыми для человеческого глаза в разных цветах. Что на свете сравнится красотой с цветами? А ведь цвета — иллюзия, сами по себе они не существуют. Ночью розы серые.