Что написано пером (сборник) - Лёля Графоманская

– Вот посмотри: слово «муж» заканчивается на ту же букву, на которую начинается «жена», эти слова как бы перетекают друг в друга: «мужжена», продолжают друг друга, поскольку муж и жена – тоже продолжение друг друга, ибо совместная цель – продолжение рода друг друга…

– А почему сейчас в общем смысле говорят «мужчина» и «женщина», а мужем и женой называют только тех, которые поженились?

Ответить я сразу не смогла, а потому просто постучала пальцем по будильнику и выключила в спальне свет. Чок-чок, зубы на крючок, кто слово скажет – тому щелчок!

Дочка вскоре засопела, а я принялась думать о том, почему со временем понятия «муж» и «жена» трансформировались в «мужчину» и «женщину»… Долго думать у меня не получилось, голова стала тяжелеть и тонуть в подушке, а поле дневного сознания вдруг начало сворачиваться наподобие обеденной скатерти, которую собрались вытряхнуть. Потому все мои последующие выводы вполне могут быть плодом пограничного состояния между сном и реальностью, хотя это не означает их полной никчемности! Менделеев тоже ведь во сне свою таблицу увидел, говорят, но никто пока не опроверг его умозаключений.

Итак, мой инсайт…

Муж – что-то очень строго-лаконичное, конкретное, большое, не оставляющее сомнений. Попробуй это слово на вкус – и убедишься, что звучит это гордо! Сравни: взялся за гуж, не говори, что не дюж! (Думаю, в более ранних вариантах это звучало так: «Взялся за гуж – не говори, что не муж!»)

Потом появилось слово «мужик» – чувствуешь? – мелковато как-то выглядит с суффиксом«-ик», как «ёжик» «ножик»….

И тут человеки забили тревогу: надо реабилитировать понятие! Думали-мыслили, что делать, и решили добавить еще один суффикс, усилить, так сказать, конструкцию. Получилось – «мужичИНа». Это должно было сработать! И сработало бы, кабы опять не ошибка в расчетах: чтоб вогнать в берега дозволенного жену свою, взял человек в руки дубИНу. А дубина – это частичка от большого дуба, крепкая, но небольшая палка – не дуб. Квази-богатырь, отдаленное напоминание. А суффикс тот же – «ин»! …Ин как вышло-то! Но ассоциативное мышление – вещь, неподвластная приказам… И чего добились? Разве возможно стереть все следы изменений общественного сознания? И вот итог: теперь даже государственных мужей называют просто чиновниками.

Справедливости ради разберем, с точки зрения дилетанта, и метаморфозы понятия «жена».

Очевидно, что изначально присутствие второго слога «на» указывает на альтруизм самого существа – творения Божьего: отдавать, а не брать! Я вообще думаю, что имя этого милого существа вначале имело форму настоятельного предложения: «На же! Возьми!», но потом для простоты написания и произношения все слили в одно слово, а слоги со времением поменялись местами.

…Шли годы, мелькали столетия, развивалась речь, прозревали целые народы, обобщая увиденное и пережитое. К слову «жена» тоже добавился суффикс – «ЩИН». Он указывает на емкость понятия, его собирающее и объединяющее начало. Как, например, «леЩИНа» – заросли ореховых кустов, оплот сытости и символ плодородия. Или – «матерЩИНа» – полное собрание эмоциональных сочинений орально-эпической формы, берущее свое начало, прошу заметить, в эпохе матриархата. Или «дармовЩИНа» – всеобъемлющая халява. Теперь понятно? Лично мне – да!

…А от дочери я пока утаю эти гениальные выводы – мала еще. Может, в скором времени школьная программа отменит изучение лишних суффиксов. Может быть. Но пока – чок-чок, зубы на крючок! Кто слово скажет – тому щелчок!

Про иволгу, которой верить нельзя

сказка

По своему руслу с незапамятных времён течёт и течёт себе Река. С годами на ее дне оседает плотный ил, в толще которого надежно укрыто все то, что было вчера, что путается под ногами сегодня и что не дает течь в завтра – да мало ли что может скрываться в Реке с длинной историей?

Ил лежит на дне, сверху текут прозрачные чистые воды, зеленеют водоросли, плавают рыбы, даже раки не брезгуют здесь поселиться. Лодки скользят по поверхности, на берегах дремлют с удочками рыбаки, бабы полощут белье, дети купаются в теплой заводи – Река многим необходима или просто полезна.

Бывает, что в фарватере вдруг появится чужой парус – и на берегу вырастает, откуда ни возьмись, речная стража: оценит водоизмещение судна, спросит о цели путешествия, проверит, нет ли в трюмах вредоносных грузов – да и пропустит или завернет обратно. Так и повелось. И рыбаки во всякий час знали, что рыба водится, а рыба во всякий час знала, что вода чиста.

У самого устья Реки лет тридцать как стояла на приколе Большая Подводная Лодка. Она подошла когда-то и пришвартовалась, не входя в Реку и не прося о праве войти в фарватер. Ее никто не задерживал и не гнал прочь, Лодка и Река наблюдали друг за другом и не были друг другу ни полезны, ни вредны. Река текла, а Подводная Лодка все стояла, обнажив солнцу только самый верх «спины» с маленьким капитанским мостиком да «торчком» перископа.

Шли годы… Камыш доверчиво прижимался к бокам субмарины, птицы Реки вили гнезда на прогретой «спине» Лодки. Иногда с Лодки выпускали Батискаф, и он уходил на время – иногда надолго, иногда на короткий срок – в любом направлении, но только не по Реке. Но все же, пока он отсутствовал, Река не была спокойна – если Батискаф где-то плавал, то Большая Подводная Лодка как будто и не жила, а вместе с замиранием жизни на Лодке сжимались и остывали речные струи. Но волноваться было не о чем: Батискаф всегда возвращался, и Лодка приветствовала Реку небольшим дружеским залпом, а Река в ответ посылала теплую волну в борт Подводной Лодки.

Однажды Батискаф был даже на войне. Он вернулся оттуда с пробоинами, помятый, закопченный, почти неузнаваемый… Но ничего не нарушилось между Рекой и Лодкой: так же их разделяла стена камыша, густо растущего вдоль железных бортов, так жеслучайные птицы разносили по берегам Реки мелкие новости о буднях Большой Подводной Лодки. Река привыкла к тому, что где-то на краю ее акватории грузно качается Лодка. Река несла основной поток своих вод, не забывая заботливо отводить от своего «Гольфстрима» одну прядь для омовения боков Подводной Лодки.

Все живущие в Реке и по ее бережкам, и в пойме, и в рыбацких деревнях, рассказывая своим детям легенды этих мест, непременно упоминали Большую Подводную Лодку, и почти никто не мог точно сказать, когда ее история приплелась к истории их Реки…

Но все течет, не только Река. Что-то изменилось снаружи, в Океане, и мощная волна, Бог весть откуда пришедшая, толкнула сначала Лодку. Лодка вдруг закачалась, выпуская из-под своих бортов тревожные плотные волны, потом вдруг сдвинулась с места, смяв камыш и распугав птиц из гнезд, и на глазах изумленной Реки подошла к устью и запросила право входа. Стража, ни для кого не делавшая исключений, приступила с допросом: какова цель?

«С Океана пришла студеная вода, мне холодно, я хочу в теплую воду Реки, ведь мы уже стали почти родными. Я закрою собой устье и не пущу в Реку северный ветер и холодные струи, и я никогда не выйду из Реки, я останусь с ней навсегда, пока не поржавею и не рассыплюсь», – ответила Лодка.

Стража беспомощно оглянулась на Реку, но Река нырнула глубоко, свернулась там плотным омутом и задумалась… А под ней толстой-претолстой подушкой чуть колыхался ил, слегка курился облачком мути в придонном слое воды и все очертания делал нечеткими, неясными, неверными…

Когда Река вновь поднялась на поверхность, она увидела, что стража самостоятельно приняла решение, и Большая Подводная Лодка стоит в устье, почти перегородив собой путь Реки. «Ну что ж», – подумала Река, – «ведь если честно, я всегда этого хотела, но не смела и думать о том, что Подводная Лодка сможет поместиться в реке. Видимо, не такая уж я маленькая и мелкая, как сама о себе думаю».

…Войдя в устье, Лодка подняла целую тучу ила со дна. Вода сразу замутнела, позеленела, на песчаный бережок выплеснулась противная жижа с несколькими мертвыми рыбками, задохнувшимися в грязной воде – с непривычки. Рыбки печально серебрились под грустным солнцем, и Река поспешила смахнуть рыбок прозрачным рукавом и похоронить их поглубже, под донные отложения, чтоб ничто не напоминало о случившемся. «Лодка не виновата, – поспешно подумала Река, – просто она очень большая и не готова пока к узости моих берегов. Она обвыкнется, все образуется, ил осядет, вода очистится… Вот сейчас Большая Лодка даст приветственный залп, а я подарю ей самую теплую волну…»

Но Лодка не салютовала, а из ее недр вдруг выскользнул Батискаф и понесся, как сумасшедший, прочь, в сторону Океана. Холодное железное тело Подводной Лодки бесполезной громадой раскорячилось поперек течения, камыши еще не поселились здесь, и Реке было так жестко и больно обтекать шершавые бока! Но что поделаешь: надо нести свои воды туда, где их ждут, где без них не могут. «Заодно отполирую Лодку к приходу Батискафа, – примирительно решила Река. – Мало ли важных внутренних дел у Большой Подводной Лодки?»