Квест-2. Игра начинается - Борис Акунин

— Никто не проснулся. А если и проснулся, то перевернулся на другой бок, — констатировал немец. — Однако лучше все-таки удостовериться. Гальтон Лоренсович, вас не затруднит пройтись по коридору?

Норда нисколько не задело, что Айзенкопф распоряжается. Гальтон считал себя человеком бывалым, но во всем поведении биохимика чувствовалась хватка истинного профессионала. Отчего же не довериться специалисту?

Доктор осторожно выглянул в коридор.

Пусто.

Мягко ступая по ковровой дорожке, прошел в один конец — там был выход на лестницу.

Никого.

Сходил в другую сторону, где располагался курительный салон. Там в кресле дремал скуластый мужчина в светлом костюме. На коленях раскрытая газета, в пепельнице погасшая сигарета. Выстрел полуночника не разбудил — спасибо гулу турбины и шуму волн.

Всё было в порядке.

Когда он вернулся в каюту, там горел свет, шторы были задвинуты, а пленный чекист сидел, привязанный к стулу. Голова его свешивалась на плечо, волосы (не седые, а неестественно светлые) растрепались.

— Где труп?

Второй чекист исчез, лишь на ковре, да и то если хорошенько приглядеться, можно было рассмотреть несколько темных пятен.

— Вытащили через окно. Швырнули за борт, — спокойно объяснил Айзенкопф. — Надо отдать должное ее сиятельству. В обморок не упала, и руки сильные. Хоть какая-то польза.

Гальтон опешил.

— Но… но это делает нас преступниками! Одно дело — законная оборона, совсем другое — сокрытие убийства!

— Неужели вы еще не поняли, что на карту поставлены вещи куда более важные, чем соблюдение юридических церемоний? — Айзенкопф смотрел на него, укоризненно покачивая головой. — Как вы могли заметить, та сторона не церемонится. И правильно делает. Это вопрос будущего всей планеты. Наша миссия ни в коем случае не должна быть сорвана. Странно, что я должен объяснять очевидные вещи своему начальнику.

Зоя энергично кивнула в знак полного согласия. Ишь ты, как моментально спелись заклятые друзья, подивился Норд.

— Ладно. От одного вы избавились. Но есть же второй. Что делать с ним?

— Как что? Допросить.

— А если будет молчать? Пытать станете?

Вопрос был задан чисто полемически, но, поглядев на застывшую физиономию биохимика, Гальтон вдруг понял: этот, если понадобится, не остановится ни перед чем.

— Пытать — это средневековье. Глупо и неэффективно. Человек может наврать, а мы поверим. Я сделаю ему укол — расскажет всё, что знает. Без утайки и вранья.

— А потом?

— А потом отправится вслед за первым. В воду.

И снова Зоя поддержала немца кивком.

— Миссия ни в коем случае не должна быть сорвана, — повторила она за Айзенкопфом слово в слово.

Это окончательно вывело доктора из себя.

— Опомнитесь, коллеги! Мы с вами не киллеры, мы ученые! Одно дело — убить врага, который на тебя напал или, по крайней мере, представляет явную и очевидную опасность. И совсем другое — хладнокровное уничтожение беззащитного человека! Я этого не позволю! Это гнусность! — Он обернулся к девушке, понимая, что к немцу апеллировать бесполезно. — Зоя, что с тобой? Отец меня учил: гнусность совершать нельзя даже ради спасения мира. А мать прибавляла: мир гнусностью все равно не спасешь.

Она ничего не сказала, лишь посмотрела — с сожалением, а может быть, с жалостью. Он толком не разобрал.

Айзенкопф же воскликнул:

— Послушайте, Норд, который день наблюдаю за вами и всё не возьму в толк, почему вам доверили участие в этом сверхважном деле? Да еще назначили начальником! Раз вы такой чистоплюй, сидели бы в лаборатории, писали научные статьи. Не понимаю!

— И тем не менее начальник я, — отрезал Гальтон. — А вы будете выполнять мои приказы. Ясно?

— Ясно. — Голос биохимика был скрипучим, недовольным. — Но вы же понимаете, что отпускать его нельзя. Передать полиции — тоже. Это сорвет миссию.

Зоя снова произнесла, как заклинание:

— Миссия не должна быть сорвана. Ни в коем случае.

Все замолчали. Норд понимал, что они правы. Какой же выход?

— Вот что. — Айзенкопф открыл свой чемодан и зазвенел какими-то склянками. — Я не буду его убивать. После допроса я вколю ему тройную дозу препарата. Он не умрет, но рациональная зона мозга будет перманентно нейтрализована.

— Вы превратите его в идиота? Это еще чудовищней!

— Гальтон, послушай, — тихо сказала Зоя. — Этот чекист — изувер и убийца. Разве тихий, безобидный идиот хуже, чем изувер и убийца?

В нерешительности доктор оглянулся на человека, чья судьба сейчас решалась, и увидел, что тот очнулся. Взгляд розоватых глаз был полон ужаса.

— Лучше убейте! — хрипло сказал альбинос. — Чик и готово. Не надо уколов!

Биохимик подошел к нему с шприцем в руке, ладонью зажал рот.

— А это, товарищ, не тебе решать.

Чекист замычал.

— Пусть говорит, — велел Норд.

Немец убрал руку.

— Я все вам расскажу. Я буду работать на вас!

Вот это уже был разговор. Доктор подал Айзенкопфу знак: не мешайте.

— Что ж, проверим. В чем конкретно состояло ваше задание?

— Уничтожить командира диверсионной группы, — с готовностью, даже с поспешностью ответил белесый. — По возможности без шума. Вы не должны пересечь советскую границу. Чего бы это ни стоило.

Кажется, он действительно был готов к сотрудничеству. Следующие три вопроса прозвучали одновременно.

Княжна спросила:

— Откуда вы о нас узнали?

Айзенкопф:

— На какой стадии находятся работы по экстракту гениальности?

Гальтона же интересовал вопрос более практический:

— Какое именно учреждение разрабатывает формулу гениальности?

Пленник не знал, кому отвечать. Он обвел всех троих глазами.

— Я знаю. Я много чего знаю. Я не простой исполнитель. Я — эмиссар Коминтерна [18] ответственный сотрудник Разведупра [19].

— Он лжет! — воскликнула Зоя, но замолчала.

О Коминтерне доктор Норд слышал — это «Коммунистический интернационал», международная революционная организация, управляемая и финансируемая из Москвы. Но что такое «Разведупр»?

— Разведупр?

— Советская военная разведка, — объяснила Зоя. — Только врет он. Он из ГПУ[20] из политической полиции. Разведуправление Красной Армии сывороткой гениальности не занимается, это нам хорошо известно.

«Кому это нам? — подумал Гальтон. — Мне, например, нет». Не в первый раз у него возникло ощущение, что он проинформирован о предстоящей операции хуже, чем подчиненные.

— Я не вру! — Альбинос нервно облизал губы. — Разведупр своим сотрудникам при выполнении загранзаданий мандатов не дает, а насчет Коминтерна… Оторвите подметку моего правого штиблета.

Айзенкопф нагнулся, снял с протянутой ноги ботинок. За подметкой, в самом деле, оказался сложенный листок тонкой промасленной бумаги. На ней лиловыми буквами был напечатан убористый текст по-немецки.

— «Предъявитель сего является полномочным представителем Центра категории ХХХ», — быстро прочел вслух биохимик. — Больше ничего, только печать, число, подпись Мануильского [21] секретаря бюро Исполкома. Три креста — это высшая степень полномочности, присваивается как минимум инспекторам бюро. Приказы обязательны к исполнению для всех ячеек Коминтерна.

Убедившись, что документ произвел впечатление, чекист заговорил уверенней:

— Давайте так. Я вижу, вопросов у вас много. Диктуйте, я их запишу. Отвечу письменно. Так выйдет полнее. К тому же верная гарантия, что я никуда от вас не денусь. У нас предателей не прощают. Никогда.

— Это правда, — подтвердила Зоя. — ГПУ охотится за перебежчиками по всему миру. Если нужно — годами.

— Жалко превращать в идиота такого разумного молодого человека, — рассудительно заметил Айзенкопф. — Я отвяжу тебе правую руку. Пиши. А станешь дурить — шприц вот он.

Они с Нордом подняли стул вместе с пленным, перенесли к столу. Положили стопку бумаги. Придвинули чернильный прибор из малахита.

— Первый вопрос: сколько человек в твоей группе. Второй вопрос: кто вас встречает в Бремерсхавене. Третий вопрос… — Немец слегка ткнул чекиста в затылок. — Ты будешь записывать? Или все-таки предпочитаешь угодить в идиоты?

Эмиссар обмакнул стальное перо. Его пальцы подрагивали, на лист упала клякса. Тогда он взял длинную ручку крепче, в кулак. Его губы что-то прошептали.

— Что-что? — переспросил Гальтон.

— Сами вы идиоты, вот что! — заорал вдруг альбинос. — Да здравствует мировая революция!

И, перевернув ручку пером вверх, с размаху вогнал ее себе в глаз — до самого упора. Из-под кулака брызнула кровь пополам с чернилами. Самоубийца взвыл, заизвивался всем телом и вместе со стулом рухнул на ковер.

Зоя зажала себе рот. Немец же, выругавшись, склонился над упавшим.