Авиатор: назад в СССР 10 - Михаил Дорин

— Если честно, очень хорошее. Не такие убитые, как наши самолёты после Афганистана, — сказал Вениамин и показал, что подвесили на одну пару самолётов, которые остаются в Лубанго.

Кажется, техникам уже дана была команда держать в готовности к вылетам несколько самолётов.

— Веня, а вы где откопали эти ракеты? — спросил я, заметив, как на один из МиГ-21 подвешивают Х-66.

Не слышал, чтобы их вообще применяли хоть в каком-нибудь военном конфликте.

— Это мы в Луанде вчера поскребли по сусекам, да нашли на складе. Лежали новенькие, никто их не брал. Вот и притащили с собой 20 штук, — ответил Бубко, утирая пот со лба.

— Зачем они нужны? Лучше бы ещё бомб для ангольцев взяли, — сказал Костян. — Я с МиГ-23 пускал Х-23, Серый.

— Везёт, — похлопал я его по плечу.

Уже уходя со стоянки, я обнаружил, как рядом с вертолётами один из советских специалистов очень громко пытается что-то доказать ангольцам.

— Я тебе сказал, каждую заклёпку отдраить! Живо, твою мать! — крикнул он на невысокого и щуплого местного техника.

— Чего он так… — сказал Бардин, но я уже шёл в сторону развивающегося международного конфликта.

— Ты меня слышишь, твою мать⁈ — продолжал кричать на ангольца наш специалист.

Как жаль, что именно в этот момент рядом нет переводчика. Думаю, он бы объяснил, что нельзя такие слова кричать на ангольца с чёрной траурной повязкой на руке.

— Прошу прощения, — подбежал я к нашему специалисту и похлопал его по плечу.

Когда он повернулся на меня, то я узнал этого мужика. Тот самый, который грозил ангольцам метлой за порванный шланг гидросистемы.

— Чего вам? — зарычал он на меня.

— Старший лейтенант Родин, а вы кто?

— Капитан Василенко. Что такое?

— Ты бы, капитан, успокоился и оставил парней в покое. Уже и так наговорил много, — сказал я и подошёл к ангольцу с повязкой.

В его глазах было много грусти сейчас. А ведь он мог бы спокойно ударить капитана и был бы прав. Я сам в этот момент был зол на Василенко, что он не смог выучить элементарные особенности местных обычаев.

— Старлей, свалил отсюда… — дёрнул меня Василенко за плечо, но я развернулся и притянул его к себе.

— Сюда слушай, — шепнул я ему. — Это у нас «мать твою» как «добрый день» сказать. В Анголе не так. Повязку чёрную видишь?

— Вижу. И что? — скривился Василенко.

— У парня траур по матери. Умерла она или погибла, я не знаю. Для них ругательство «твою мать» неприемлемо. Уяснил?

После сказанного мной, Василенко нервно посмотрел по сторонам и кивнул.

— И чего теперь делать? — спросил он.

— Переводчика зови и извиняйся, — ответил я и пошёл прочь.

Оглянувшись через пару секунд назад, я обнаружил, что анголец уходит куда-то от Василенко. Похоже, что извинения приняты не были.

Вернувшись в наше жилище, я понял, что мои товарищи отдыхать перед сложным завтрашним днём не намерены. Как и пара кубинцев, посетивших наше скромное жилище.

— Маэстро Родио! — приветствовал меня один из кубинцев, который сегодня внимательно слушал Бенитеса и его рассказ обо мне. — Хорхе очень тебя опорожняет!

Все посмеялись от этой нелепой ошибки кубинского товарища.

— Грасиас, асере, — улыбнулся я. — Обожает, а не то, что ты сказал. У этого слова иное значение.

— Да? — удивился кубинец. — А что оно означает?

— Совсем не то, — посмеялся я и сел за стол.

На кухне в кастрюле уже что-то варилось. На столе пустели бутылки рома «Гавана Клуб», а сами кубинцы уже вовсю разговаривали на ломаном русском.

— Неа, Фидель — мужик! — говорил Савелич, отрезая себе небольшой кусок мяса на закуску. — Столько народа сюда прислал. Безмерно уважаю!

Гусько пил другой напиток. Наверняка, где-то уже наладил производство медовухи или самогона.

Знакомство начало перерастать в вечер воспоминаний. Пошли рассказы о смешных случаях из лётной жизни. Кубинцы не отставали и делились с нами опытом «общения» в воздухе с американцами.

— Неа, гринго вообще не войны. Подойдут, вираж сделали и убегают. Они после нашей революции боятся с нами встречаться, — рассказывал один кубинец о том, как ему приходилось вылетать на перехват американских самолётов, залетавших в пространство Кубы.

— У гринго не хватает муха! — громко сказал другой кубинец, который уже сегодня ошибался в произношении наших слов.

— Духа не хватает, асере, — поправил я его.

— Стоп! А мне говорили среди вас есть тот, кому покорилось сердце Милагрос, — хлопнул себя по лбу этот же кубинец и все взгляды переместились на Барсова.

Марик чуть не проглотил сигару от неожиданности.

— Вы откуда её знаете? — спросил Барсов.

— Милагрос с нами в Осмоне была. Мы же все через ваш аэродром прошли. Так как там у неё? Вы ещё без чамако пока? — спросил один из кубинцев, поинтересовавшись о детях у парочки Марка и Милы.

— Чамако? Это у вас так… интим называется? — спросил Марик.

— Нет, — шепнул я ему. — Это тот, кто может быть после интима, если не предохраняться.

— Неа! — замахал руками Марик. — Нет чамако!

Один из кубинцев предложил выпить за прекрасных дам и сделать это стоя. После тоста откуда-то появилась гитара. Пожалуй, это стало концом сна для всего дома. К полнолунию песни на испанском пел уже весь дом.

Одну из песен и вовсе кубинцы предложили спеть в честь Милы и всех прекрасных дам.

— Гуантанамера! Гуантанамера! — громко пели мы песню о простой кубинской девушке.

А потом были «Ой, то ни вечер!» и снова «Гуантанамера».

Утром никакой боевой тревоги. Обыкновенный завтрак и вперёд на аэродром. Стоянка заметно опустела, как и класс постановки задач. Теперь здесь вчерашние наши гости с Кубы, а также две группы ангольских лётчиков, в том числе один из моих подопечных Фронте.

Штыков довёл нам зоны дежурства и порядок работы в них. Ангольцам и кубинцам предписывалось находиться в готовности к выполнению ударов по наземным целям.

В полном составе, наша пятёрка поступила к «изучению» района боевых действий.

Гусько, Марик и Ренатов уснули. Мы же с Костяном разыгрывали очередную партию в шахматы.

— Серый, я тебе уже третий раз проиграл, — негодовал Бардин.

— Это же игра, — ответил я и